Соглядатай
Фауст. Молодые годы (Фестиваль "Пушкин&Гете")
"Прафауст". Драматический театр Бохума (Германия). Режиссер Юрген Крузе. "Фауст-Фрагмент". Театр "Фундация Faust Family" (Киев). Режиссер Дмитрий Богомазов.
Мефистофель был женщиной. В первый вечер она говорила по-немецки и пришла из кошмара Пиноккио - огромная и омерзительная, похожая на Карабаса Барабаса, с нарисованными бакенбардами и чудовищной грудью, распиравшей тугой черный фрак. На одной ноге была красная туфля на высоком каблуке, на другой - резиновая когтистая лапа. Перекинув через плечо плетеный хвост и глумливо прихрамывая, женщина-Мефистофель, как портовый грузчик, таскала Фауста на своей широкой спине.
Во второй вечер у нее были огненные волосы, кошачья пластика и длинные гибкие пальцы. Она змеилась фальшивым вкрадчивым голосом и, скрепляя известный договор, целовала Фауста в губы. Затем сцену глухим колпаком накрывала темнота, и совершалось стыдливое соитие героя с адскими силами, тревожно угадываемое публикой на слух - по шуршанию Мефистофелевых юбок.
Один спектакль назывался "Прафауст", другой - "Фауст-Фрагмент". Ни Юрген Крузе, ни Дмитрий Богомазов не решились взвалить на себя громаду "Фауста" целиком. Театр из Бохума привез на фестиваль постановку ранней редакции драмы. В отличие от хрестоматийного текста, в ней нет прологов, стихи чередуются с прозой, а сюжетный план ограничен историей любви молодого Фауста и Гретхен. В киевском спектакле Гретхен места не нашлось - заявленный жанр "фрагмента" позволял оборвать действие в любой момент. Пролог, монолог, антракт. Поцелуй Мефистофеля, возня в потемках, финал.
"Прафауст" в постановке Юргена Крузе, названного в фестивальном буклете "потрясателем основ и разрушителем слов", был обезоруживающе простодушен. Минут через пять после начала спектакля главный герой задумчиво оголил все причинные места, начертил на животе магический круг и принялся взывать к подземным духам, волоча по сцене несвежие подштанники. Вокруг громоздились надувные глобусы, с колосников безвольно свисали мягкие игрушки, на поворотном круге вспухала гигантская матерчатая полусфера, не имевшая решительно никакого функционального назначения. Завсегдатаи трактира, в котором монструозный Мефистофель превращал воду в вино, пели строки Гете на мотив Yellow Submarine. Где-то на заднем плане бродили волосатые люди в масках кинг-конгов, и пожилая фрау со сморщенным лицом блаженно теребила лепестки ромашки.
Не будь "Прафауст" столь наивным, он смотрелся бы не слишком удачной пародией на классический сюжет. Но фантазия "потрясателя основ" оказалась чистой и бессмысленной, как детский утренник. Лишь тонкая Гретхен, опутанная нитками, точно муха в паутине, время от времени создавала иллюзию, что маховик сценических метафор работает не совсем вхолостую.
Вдоволь наигравшись в балаган, Юрген Крузе сделался серьезным и рассказал душераздирающую историю про то, как похотливый Фауст влюбился в невинную девушку, а потом ее бессовестно бросил. В финале Гретхен, размазывая по ночной рубашке потеки алой краски, истошно голосила над жестяным тазом, и Мефистофель цинично принимал роды. От пошлости спектакль спасали разве что искренность исполнения и романтическая одержимость, с которой режиссер тщился свергнуть с пьедестала веймарский шедевр.
Рядом с немецким "Прафаустом" камерная постановка Дмитрия Богомазова выглядела многозначительно и претенциозно. Сцена-круг, подсвеченная снизу, как пол дискотеки, прозрачные кресла и метрономы, маски и манерные позы персонажей, поминутные затемнения и задымления - все призвано было молчаливо убеждать публику в том, что режиссер познал сполна и тайны бытия, и магию искусства. Киевский "Фауст" предъявлен зрителям как алхимическая реторта, из которой вот-вот будет извлечен не то новый гомункулус, не то какой-то неведомый прежде сокровенный смысл.
Но время невыносимо буксует, обрывки знакомых строк повисают в клубящемся пространстве, и едва заметный метафизический сквозняк не в силах остановить безудержную зевоту, судорогой сводящую челюсти при взгляде на этот вымученный авангардизм. От тяжкого забытья спасает отдушина антракта: играет живая музыка, актеры танцуют и угощают немногочисленных зрителей (в "зале" не больше пятидесяти мест) апельсинами с шампанским. И хочется верить, что во втором действии все будет иначе.
Не будет. Те же маски, те же позы. Безотрадный момент истины: Мефистофель страстно целует Фауста. Привкус крови на губах, затемнение, финита. Логика, в сущности, нехитрая: в женском исполнении механизм соблазна гораздо более нагляден. Фауст - не мудрец и не чернокнижник. Он молод и порывист. Он, как и мы, раб простых инстинктов. Фрейдизм доступнее богословия. И безопасней демонологии.
Зачем поддерживать джаз
Проведенный звукозаписывающей компанией "Богема-мьюзик" в Москве с 13 по 17 апреля фестиваль "Богема-Джаз" еще раз показал, во-первых, что российский джаз - это не музыкальный маскарад с элементами самовнушения, что-то вроде "русского кантри" или "кельтов" из ночных клубов, а во-вторых, что ни в каком другом музыкальном жанре не сыскать такого количества людей - не только на сцене, но и в зале - одновременно умных, интеллигентных и раскованных.
Фестиваль был ни к чему не приурочен и ничему не посвящен. По мысли организаторов, он должен был просто популяризовать современную импровизационную музыку (в просторечии - джаз), а также представить слушателям каталог "Богемы-мьюзик", включающий на сегодняшний день 57 альбомов.
В отличие от фестивалей советских времен - пять дней по пять концертов в одном большом зале - "богемский" фестиваль проходил по так называемому "европейскому типу", т.е. все пять дней музыканты играли и в больших залах (ЦДХ, ЦДЛ, Музей им. Глинки), и в клубах, по четырем-шести разным местам одновременно, так что ценители при всем желании не могли услышать более двух-трех участников в день.
Впрочем, особой надобности сделать это именно в пять фестивальных дней не было: большинство участников фестиваля и без того выступают примерно по тем же самым клубам весь сезон.
Пожалуй, в этом состояла главная особенность прошедшего фестиваля: на нем чуть ли не впервые в Москве были представлены одновременно два подхода к джазовым концертам: условно говоря, "американский" (слушатели сидят за столиками, а джаз - важный, но все-таки гарнир к приятному вечеру) и "европейский", "филармонический" (слушатели сидят в зале лицом к сцене).
Водораздел между этими двумя музыкальными потоками весьма ощутим. Голландская эсид-джазовая трубачка Саския Лару, выступающая с целым набором электронных примочек на поясе и в сопровождении чернокожего рэпера, чувствовала себя явно не в своей тарелке на большой сцене ЦДХ перед переполненным залом, но оказалась как рыба в воде в тесном продымленном клубе, - так же, как и другая эсид-джазовая команда, немецкая Orbital Experience. А уникальному валторнисту Аркадию Шилклоперу, играющему по всему миру очень заводную, но сложную, "головную" музыку, наоборот, пришлось, когда он выступал в одном из клубов, даже прервать игру и призвать публику к вниманию. Надо отдать ему должное: сделал он это очень корректно и умело.
Вообще, "воспитание" и "приручение" слушателя, расширение джазовой аудитории - как за счет молодых интеллектуалов, "выросших" из рока, так и за счет "окультуривающихся" "новых русских", открывающих для себя джаз в первую очередь по соображениям престижа - не только основная цель фестиваля, обещающего стать регулярным, но и стратегическая задача компании "Богема" в целом.
Как это происходит - видно на примере самой экстравагантной площадки фестиваля, бункера Сталина под стадионом "Измайлово" (где Черкизовский вещевой рынок), превращенного в ресторан большой купеческой руки под названием "В гостях у Сталина". (Честное слово, я не издеваюсь, я бы сам выдумал посмешнее!). Директор стадиона С.В. Корниенко оказался, во-первых, князем (этот титул был ему пожалован, или, как он сам выражается, присвоен, "Дворянским обществом России", т.е. попросту Джуной Давиташвили), а во-вторых, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, рьяным сталинистом. Впрочем, ни то, ни другое не мешает ему быть очень крепким директором и открыть, например, при стадионе магазин "Мерседесов".
Князь-сталинист, торгующий "Мерседесами", уверял меня, что "джаз должен делать то, что раньше делали комсомольские, партийные и профсоюзные органы", т.е. заниматься воспитательной работой.
Не знаю, как насчет воспитательной работы, но российский джаз внимания и поддержки безусловно заслуживает. Потому что если не поддерживать джаз, на его место приходит Миша Шуфутинский с гоп-компанией.
