Ангелы и чернорабочие
Внеконкурсные показы ММКФ: "Мегаполисы" и "Воображаемая жизнь ангелов"Для начала цифры. Население Москвы и Нью-Йорка составляет примерно 8-9 миллионов. В Мехико проживают около 24 миллионов человек, в Бомбее - 15-17. Точных чисел не знает никто, ибо нельзя с уверенностью сказать, где начинаются и где кончаются города-монстры.
Условны не только пространственные границы. Вуайеризм кинокамеры, следящей за жизнью обитателей "Мегаполисов", также обманчив. Изнанка документального кино австрийца Микаэля Главоггера - постановочная съемка: отрепетированные монологи, профессиональные актеры, подыгрывающие людям, которые простодушно рассказывают о себе, глядя в объектив.
В организме мегаполисов Главоггера интересует прежде всего выделительная система и железы внутренней секреции: сточные каналы, дешевые притоны, катакомбы-бомжатники, проститутки и беспризорники, работа и нищета, жизнь, оттесненная на окраины. В фильме двенадцать коротких глав. Для каждого из четырех городов выбран свой стиль и свой ритм. Москва снята длинными тоскливыми планами, в рассказе о нью-йоркском наркомане Тони в ход идет клиповый монтаж, бой собак в Мехико бесстрастно фиксирует неподвижная камера.
Бомбейские сюжеты: старьевщики, проводящие целые дни в вонючей воде каналов, "биоскопический человек", который показывает детям "фильмы", сшитые нитками из обрывков найденной на улице кинопленки, старик, зарабатывающий на жизнь растиранием красок и мечтающий вернуться в свою деревню. Его работа очень киногенична: к вечеру лицо и одежда старика становятся желтыми, синими или ярко-красными.
Мехико: тяжелеющее закатное солнце, продавцы куриных лапок, мусорщики, стриптизерша по имени Кассандра.
Москва: заснеженные спальные районы сквозь грязное оконное стекло, нищие в пригородных электричках, малолетние воры в подземных переходах, девушка-крановщица, фабрика общества слепых, трагикомический сюжет в вытрезвителе. Для контраста - два-три кадра с собором Василия Блаженного и монументальная телесность станции "Площадь революции".
Временами глаз сопротивляется навязанному со стороны взгляду. Однако большинство кадров - завораживают. Главоггер говорит, что его фильм - о бедности, насилии, любви, сексе и человеческой красоте. Но одновременно "Мегаполисы" - фильм о кино, прихотливая игра визуальных стилистик, эксперимент с языком: история движущихся картинок от примитивного биоскопа и простой репортажной съемки до современных монтажных аттракционов.
В московских эпизодах обыгрывание мифологемы "самого читающего метро" - закадровая разноголосица фраз, которыми заняты мысли уткнувшихся в книги и газеты людей, - смотрится как цитата из "Неба над Берлином", где ангел с лицом Бруно Ганца точно так же фиксировал поток сознания пассажиров немецкой подземки. Еще один фильм Вендерса, который вспоминаешь во время просмотра "Мегаполисов", - "О городах и одеждах": игра в документальное кино, постоянное сравнение кино- и видеоизображения. В главоггеровском натурализме - почти такая же степень рефлексии. Генетическая память камеры о том, что мегаполисы - один из самых притягательных для киноглаза объектов: почти всякий фильм о городах можно прочитать как фильм о кино.
Похожий внутренний мотив есть и в "Воображаемой жизни ангелов" - дебютной ленте режиссера Эрика Зонки, названной в 1998 лучшим французским фильмом года. В истории двух девушек, живущих в чужой квартире и занятых поисками работы в большом городе, важен тот привкус документальности, который так любили режиссеры "новой волны". Жизнь, прожитая перед подрагивающей ручной камерой, обретает здесь безусловную достоверность, однако именно эта достоверность оказывается фактом цитирования, оглядкой на предшественников, дописыванием чужого текста.
Речь не о копировании или стилизации, но о благодарности. Одна из героинь фильма находит в ящике стола дневник, заполненный неровным детским почерком. Школьница, писавшая его, лежит в коме: хозяева квартиры попали в автокатастрофу. Девушка часами сидит у постели больной, которую даже не знает, читая ей дневник почти без надежды быть услышанной. А перевернув последнюю страницу, начинает писать сама. Монолог становится диалогом.
Возможно, в этом эпизоде - суть метода Эрика Зонки, ровесника "новой волны", сумевшего в конце 90-х увидеть жизнь, о которой мечтают ангелы. Такой фильм мог бы снять Франсуа Трюффо - один из "ангелов кинематографа", которым Вендерс когда-то посвятил "Небо над Берлином".
Обсуждения
- Выскажите свое мнение в дискуссии!
