Культовый режиссер британского кино Питер Гринуэй за последние годы потерял свой высокий рейтинг в табеле о рангах мирового кино.

Два его последних фильма "Святое дитя из Макона" и особенно "Интимный дневник" разочаровали элиту мировых фестивалей.

За семь лет ни одной престижной награды! И кому? Тому, кого слава носила на руках почти 20 лет.

Машина по производству шедевров почему-то разладилась.

Возможно, поэтому мэтр оказался в Москве.

Увы, в Россию мировые звезды заглядывают обычно на излете своей известности: беззубые старые музыканты "Йес", спятивший Майкл Джексон, располневший сэр Элтон Джон...

Гринуэй нервничал.

Утром в аэропорту Шереметьево в коридоре ВИП его встретила стая журналистов.

Мэтр был закутан в броский алый шарф, но не пожелал надеть шляпу. Мы увидели, как бог эстетизма садится в мрачный джип-БМВ. В машину самого смачного черного цвета, в тон его же собственной мизантропии.

Сюжет о его приезде был передан по всем центральным каналам как одно из главных событий дня. Гринуэй, конечно, не мог не знать об этом.

Он понял, что в России не слышали о том, что он вышел из моды.

Поздним вечером, в кинотеатре "Ролан", где кинорежиссер дал пресс-конференцию, его подозрения подтвердились - в 10 часов вечера, когда в Лондоне уже спят все киноманы, его поджидала толпа поклонников плюс орава теле- и кинокамер.

Я собственноручно усугубил атмосферу его тайной нервозности и первым зааплодировал, увидев краем глаза ничем не приметного лысеющего господина в строгом костюме, который боком недоумения вошел в холл "Ролана", где, как известно, журчит фонтан и какие-то люди вечно сидят за столиками кафе.

Он не мог понять, куда же попал.

Растерянность мэтра увеличивала группа армян, которые ласково окружили дорогого гостя, который, в своей Англии, конечно, не мог знать, что этот закрытый московский киноклуб опекают наши закавказские братья по вере.

И тут мой аплодисмент!

Все повалили в зал, но прошло еще целых 20 минут (Гринуэй сделал маленький глоток холодного зеленого чая), прежде чем в лавине света от ламп и в грозовых молниях вспышек человек-бестселлер Питер Гринуэй вошел в зал и поднялся на подиум.

Сделаем паузу.

Питер Гринуэй родился в 1942 году, вырос в Лондоне и здесь же учился в художественном училище Уолтемстоу. Его отец был крупным орнитологом. Отсюда исток его страсти к описи мира.

Начинал Питер как художник-живописец, имел несколько замеченных выставок, но не более.

Кино он увлекся после того, как написал статью о роли шахматной доски в искусстве кино.

Точно так же после статьи "Как вывести японское кино из кризиса" в кино однажды пришел и Куросава.

Он начал путь на Олимп с радикальной ломки судьбы живописца.

Сначала редактировал документальные ленты на Би-би-си, делал ролики для Центрального управления информации и параллельно снимал за свой счет короткометражные ленты - и вот слава тайно стала кружить над его головой. Как обычно, она влюбляется в бескомпромиссный идеализм.

Это было нечто непонятное, зашифрованное, невиданное.

Внятно объяснить, о чем, например, ленты Гринуэя "Прогулка сквозь Эйч" или "Новые приключения восходящих свойств", невозможно.

Эврика! Это же как раз о приключениях мысли.

В 1980 году никому неизвестный эротоман счета и маньяк систематики снимает трехчасовой фильм под названием "Фоллы", что примерно переводится словами: вниз, падения - или по аналогии с "Форсайтами" Голсуорси - фоллсайты... 92 скетча о ситуациях выпадения людей из реальности обыденного в полный абсурд.

Этот шедевр минимализма заслуживает отдельного разговора, поэтому мимо!

Гринуэй настолько поразил своим элитным зрелищем масонов Британского института кинематографии, что дебютанту сразу дали денег на настоящее большеформатное кино.

Это был легендарный первенец эстетики Гринуэя: "Контракт рисовальщика" (1981). Напомаженный перл аристократизма в снежных париках наигранной интриги на идеальных газонах эротики.

К тридцатилетнему новичку приходит мировая известность.

Питер Гринуэй становится главным лакомством всех кинофестивалей мира.

Гринуэй открывает новый рецепт успеха - снимать авангардное кино с энергией китча в масштабах многомиллионной сметы Голливуда.

Один за другим на свет выходят шедевры шахматной эксцентрики эстета: "Зет и два ноля" с маниакальной музыкой Майкла Наймана (1986), брутальный перл "Пузо архитектора" (1987), звездный мираж утопизма "Отсчет утопленников" (1988), вершина мизантропии, великий диптих "Повар, вор, его жена и ее любовник" (1989), с главным блюдом британской гастрономии - жареный любовник, фаршированный трюфелями.

На венецианском фестивале фильм встречен "стоячей" овацией.

Наконец, космический подводный сюр "Книги Просперо" (1991), который вдруг насторожил знатоков тенью усталости.

Подозрения о том, что впечатление от атак Гринуэя слабеет, усилил эпический блокбастер визуального террора "Святое дитя из Макона" (1993), а утомительная сага татуированной голизны "Интимный дневник" (1999) разочаровала даже поклонников мастера... последнее время режиссер ставит театральные оперы и глобальные перформансы.

И вдруг в Москве, на вечеринке гриноманов в "Ролане", Гринуэй объявляет о том, что вновь вернулся в кино!

Он был в сером и черном.

Серый костюм. Черная рубашка, застегнутая с акцентом на верхнюю пуговицу. Черные английские ботинки. Носки в тон британской мизантропии. Никакого шарма.

Так в дождь одеваются на похороны любимого пса.

Уже через пару минут этот демонстративный траур получил объяснение - Питер Гринуэй сообщил собравшимся на панихиду о том, что кино приказало долго жить.

Публика замерла, а первый же вопрос про смыслы "Отсчета утопленников" окончательно укрепил подозрения маэстро - русские живут в окрестностях 88-го, когда он был на вершине славы.

Маэстро слегка ослабил капкан.

Я с обожанием разглядывал его лицо, убеждаясь в том, что все сетования киноманов о тривиальной внешности гения имеют место. Повар великолепия был похож на чиновника средней руки или любителя рыбной ловли на искусственного червячка.

Я любовался черепом протестанта, где прятался моллюск эстета галлюцинаций: груды отравленных фиг, остов разлагающейся зебры, яблоки, гниющие в жестяной ванне под зуд ночных цикад...

Тайно акцентируя свою ординарность, Гринуэй тем не менее общался с залом в духе той простоватой седой леди из "Фоллов", которая была уверена в том, что собаки умеют немножко летать, но просто-напросто скрывают от нас эти способности. Имея средства, она периодически снимала маленький спортивный самолет, из которого скидывала на верную смерть с небольшой высоты очередную болонку, и снова переживала разочарование.

Вы спросили, что ж, получите тортом по фейсу.

Гринуэй безжалостно сбрасывал все вопросы на верную гибель ответа.

Вкратце сумма сказанного выглядит так.

- Кино умерло, потому что не сумело родиться. Ни я и никто из нас никогда не видел настоящее кино, потому что оно сразу попало в лоно других искусств.

Кино появилось как иллюстрация литературного текста, а экранное изображение приговорило его существовать в рамках живописи.

Эту вторичность все мы пытались тщетно преодолеть, но потерпели фиаско.

Осмыслить истинную природу кино, проявить его сущность не удалось.

Четыре преступления против кино повторяются с маниакальным упрямством параноика:

Зависимость о литературы и насилие текста.

Зависимость от языка живописи.

(Замечу, свои первые фильмы он делал под Тинторетто).

Террор и власть актера над изображением, словно кино создано для выкрутасов Шарон Стоун.

(Имя Шарон Стоун Гринуэй произнес с азартом могильщика, которому выпал жребий предать земле столь великолепное тело).

И, наконец, бремя кинокамеры с технической косностью техники.

Даже появление такой великой подсказки как изобретение дистанционного пульта мы не использовали. А ведь сказано: бог кино - именно этот пульт.

И муза кино от нас окончательно отвернулась.

Мой последний фильм "Чемодан... (тут он по-английски назвал имя героя, которое я со своим плохим французским не разобрал) или история урана" будет окончательным прощанием с кино.

К концу нового века никакого кино уже не будет.

Это искусство умрет, так и не появившись на свет в истинных формах должного воплощения.

Печально, но закономерно.

- Образ и знак, - сказал Гринуэй в своей лингво-эстетической эскападе, - создают драматическое поле рождения, в котором мерещится истинный язык кино, тот, где изображение рождается не после и не вслед за текстом, а одновременно с ним.

Только в этой амбивалентности двух начал и возникает та семантическая дополнительность, которая порождает смысл на наших глазах.

- Я приехал в Россию исключительно по делу, - сказал Гринуэй в "русской части" своей пресс-конференции, - мой фильм будет состоять из 92 чемоданов (опять 92! Смотри выше).

Почему 92? Все, наверное, помнят, что это атомный вес урана.

Один чемодан из восьми часов будущего кино я хотел бы снять в России.

Тут две причины.

Оператор всех моих фильмов Саша Верни - русский, и через него я узнал русский характер, смесь меланхолии и буйства в самых крайних формах выражения этих эмоций.

Мне это близко, я ведь тоже мизантроп.

Наконец, самый великий русский систематик Менделеев был еще и чемоданных дел мастером.

Гринуэй держался как бы инкогнито. Он акцентировал тайну своего "Я". Иногда саркастично шутил. Сочувствовал молодому переводчику, который был несилен в семиотике. Признался, что любит текилу. Систематизировал публику, с упорством натуралиста Набокова. Был невероятно строг к вопросам, которые не нравились, таких было числом три:

Зачем исследовать смерть?

Не стоит заигрывать с темой холокоста, не правда ли?

Может ли он объяснить свои заумные фильмы ребенку?

Общий ответ: мое кино - это мое право свободы, моя прихоть, моя поза, моя фобия, мое наижеланнейшее желание, которому я не привык ставить препоны, потому что невероятно привязан к себе, к своим недостаткам и достоинствам.

Наибольшее наслаждение гастронома вызвал вопрос: кто ваш любимый режиссер, какой ваш любимый фильм, кто ваш любимый актер.

Прищурив от удовольствия глаза, он с энергией рационалиста ответил:

- Нет ничего проще. Я отвечу одним именем. Мой любимый режиссер - Ален Рене, мой любимый фильм - фильм Алена Рене "Прошлым летом в Мариенбаде", моя любимая актриса - Дельфина Сейриг, которая сыграла главную роль в фильме Алена Рене "Прошлым летом в Мариенбаде".

Кстати, любимый оператор Гринуэя позаимствован у того же Рене, тогда он еще писался в титрах как Саша Верный.

Только на один единственный вопрос мэтр не стал отвечать.

На мой.

Почему среди англичан нет камикадзе?

К телу Гринуэя в фойе было подано шампанское и шоколадные конфеты с пралиновой начинкой.