Запущенный сад. Он в таких густых зарослях, что нужно разгребать зелень, пробираясь к маленькому домику в два этажа. "В саду растут огромные цветы, деревья, похожие на оторванные части тела, на них словно все еще блестит незапекшаяся кровь, слышны пронзительные крики, свист, шипение, резкие звуки, будто сад населен зверями и птицами..." Словами Уильямса можно передать атмосферу, царящую в саду и вокруг дома. Самое удивительное: в этих словах - образы и дыхание картин хозяйки теремка.

Она - известная актриса. Но лучшее ее время все-таки в прошлом. Три фильма - "Тени забытых предков", "Ночь на Ивана Купала", "Белая птица с черной отметиной" - принесли актрисе всемирную славу. Одно ее имя - Лариса Кадочникова - вызывало восторг киномэтров и киноманов. Сейчас ее жизнь - театр, где она играет в нескольких пьесах. Еще - живопись. Рядом с ее загородным домиком уже давно выросли дома-монстры госчиновников и бизнесменов, а жилище Актрисы кажется совсем крохотным. Входишь и видишь витиеватую лесенку, на стенах - ее картины, которые полыхают и дрожат в своем нервном напряжении, протягивают руки и даже издают голоса. В одной из комнат висит огромное фото Актрисы, сделанное чернобыльским летом-86: огромный луг, одинокое дерево, и в центре - Она, одетая в белоснежный наряд. Летит, раскинув руки, словно птица...

...Кадочникова не может смотреть в упор. Только внутрь. Тебя, себя. Мира. Искусства. Коллег. Хотя если б на ее месте был я, на некоторых коллег и вовсе не смотрел бы, демонстративно отворачивая голову. Если кто-то говорит: Кадочникова не от мира сего - верьте. Действительно, "не сего". А "того". Того, где еще не разучились верить в идеи и любить театр. Не себя в театре. И не театр в себе. А театр вообще. Она из мира, "где чисто, светло", как сказал один известный американский прозаик. И вот расспрашиваю ее накануне дня рождения, каверзности разные провоцируя, а она не понимает. "Неужели можно о ком-то говорить плохо? Актеры, они же как дети. Да, режиссеры бывают часто неправы. Но их нужно прощать..." Блаженная? Другая. Это мы - не другие. А эти самые. Одна крупная организация выпустила громоздкий талмуд. Называется "Уславленi постатi Укра©ни". Вес - шесть килограмм. Поднять невозможно. Хоть домкрат нанимай. "Постатей" аж двести человек! Но в реестре "уславлених" драматических актрис только Лариса Кадочникова и Наталья Сумская. И по заслугам. Книжка блестит позолотой, отливая дороговизной. Думаю, сейчас полюбопытствую, как она относится к такой прижизненной канонизации. А в голове одна извилина провоцирует на расспросы о совсем другой книженции. Малюпутке такой, крошке микроформатной. Последнем издании поэтического сборника Геннадия Шпаликова, культового персонажа 60-70-х, сценариста картин "Я шагаю по Москве", "Ты и я", "Застава Ильича". В этой книжке есть один стих, давно мне известный. Немножко хулиганский, но грустный. Как и все у Шпаликова. "Песенка запрещенная". В предыдущих изданиях никто не обозначал, кому посвящены строчки, обжигающие током ревности и юношеской удали. Думал, это адресовано Инне Гулой, известной актрисе ("Когда деревья были большими"), жене Шпаликова. Гулая жила с ним в любви и мучениях. И она же нашла на даче его труп в 74-м. Шпаликов много пил. Страдал от невостребованности. И однажды поехал за город... Повесился... В новом издании я вдруг обнаружил истинного адресата "Песенки запрещенной". Это... Лариса Кадочникова. Шпаликов, наверное, очень любил ее. Ревновал к художнику Илье Глазунову, с которым Кадочникова тогда была близка...

...И вот, вместо того чтобы восторгаться достоинствами архиважного тома об "Уславлених", цепляюсь к актрисе с вопросами о Шпаликове. И предлагаю очень свободную форму беседы. Я называю имя (или предмет, или состояние) - а она говорит об этом все, чего вздумается. "Согласны, Лариса Валентиновна? Поехали. Итак..."

Шпаликов

- Ты знаешь, все это было так давно. И стихи эти для меня даже не неожиданность, а шок. Я о них ничего не знала! Помню, второй-третий курс ВГИКа. И помню замечательного молодого сценариста Гену Шпаликова. Уже тогда он писал потрясающие сюжеты, сценарии. Этих текстов у него, наверное, был миллион! Как он умел строить диалог! Потрясающе просто. Он писал прозу - а из нее извлекались стихи. В общем, он учился на сценарном факультете, я на актерском. Дружили. Но это была исключительно творческая дружба. И творческая влюбленность. Мы были в среде безумно одаренных людей. Сценарист Павел Финн, тот же Гена. Как он выглядел? Красавец. С очень мягкими повадками. Иногда он садился, брал гитару, но не пел, а читал стихи. Свои. Я прекрасно помню, что рядом с ним тогда была Наташа Рязанцева, впоследствии его первая жена, а тогда просто начинающая сценаристка.

- Но вы-то чувствовали его особое отношение к себе?

- Наверное, просто атмосфера пьянила. Мы жили в ауре восторженной радости друг за друга. Повторяю, это были очень талантливые люди, которые если и чувствовали что-то, то умели скрывать... Гена тогда не пил. Когда я уже переехала в Киев, то услышала страшные истории о его запоях, срывах... В начале 70-х он приехал к нам в квартиру на площади Победы и появился на пороге без звонка. Без предупреждения. Мы с Юрой Ильенко открыли дверь, обрадовались: "Ой, Геночка, как мы рады!" А он стоит с бутылками... Совершенно другой человек. Изменившийся, уже не тот сверкавший свежестью и грустью, а какой-то... распухший, обреченный... Мы говорили допоздна о жизни и, естественно, о кино. Жаловался на безработицу. Он остался ночевать. И попросил, чтоб ему постелили на балконе. Оказалось, всю ночь он исходил кровью, и только утром мы увидели красное пятно... Я даже не знаю, зачем, с какой целью он тогда приезжал? Может, прощался с каким-то своим лучшим временем?

Геннадий Шпаликов

Посвящение Ларисе Кадочниковой

Нескладно получается,
Она с другим идет.
Невестою считается,
С художником живет.

Невестою считается,
Пьет белое вино.
Нескладно получается,
Как в западном кино.

Пока домой поклонники
Ее в такси везут,
Сижу на подоконнике
Четырнадцать минут.

Взяв ножик у сапожника,
Иду я по Тверской
Известного художника
Зарезать в мастерской.

- Но о чем вы говорили с ним тогда, во время ВГИКовских посиделок? Неужели он так и не рискнул объясниться в любви?

- Мы так дружили. Если б сейчас в театре и кино существовала хоть сотая часть такой дружбы, я бы от счастья, наверное, просто расплакалась. Мы говорили только о творчестве. Почти никогда - о деньгах. Я не помню сплетен и пересудов. Сейчас это трудно вообразить, но в тех ВГИКовских компаниях мы обсуждали... новые книги, все то, что печатала "Иностранка". И, разумеется, каждый новый фильм становился предметом подробного анализа. Вот это объединяло нас. Все было чисто. Не было зависти. Серость, посредственность отторгалась нашим кругом.

Зависть

- Она ведь возникает непонятно от чего... Наверное, оттого, что человек - посредственность. А если кто-то талантлив, одержим, то все эти качества будоражат серость, вызывая раздражение. Талант нельзя простить. А серость никогда не может оценить себя трезво. Для нее никогда нет критериев никакой критики. Она сама себе режиссер. Раньше какая-нибудь подсказка актеру, режиссеру была в радость. Сейчас все все о себе знают. Теперь человеку талантливому во сто крат труднее, потому что распоясалась массовая культура, вся эта мутная волна... Но с другой стороны, был ведь и тяжелейший период у Параджанова в 60-70-е, когда вышли "Тени", собрали множество международных кинопризов, и определение "гениальный" стало сопровождать этот фильм. Тогда появилась эта нетерпимость к Сергею, раздражение... Зависть.

- Вы себя чувствуете сегодня "чужой среди своих" или "своей среди чужих"?

- Не знаю. Наверное, просто инородной.

- Не могу забыть вопиющий случай, когда совсем недавно отмечали юбилей Мыколайчука, вашего Ивана в "Тенях", да и попросту друга-коллеги, и какие-то амебы-чиновники сделали все, чтобы вы не вышли в тот вечер на сцену... Это ли не дикость? Что это было - зоологическое раздражение тем фактом, что вы актриса русского театра? Или сыграло ваше давнее расставание с Ильенко?

- Я даже не знаю, что сказать. Не пригласили ни меня, ни Бестаеву. Тех, кто стоял вместе с Иваном у истоков "Теней". Нас ведь нельзя разделять. Все, что случилось тогда в связи с вечером Мыколайчука, попросту глупость... Чье-то невежество. Бог им судья.

Ильенко

- Был в вашей биографии фильм "Мечтать и жить". Он странно появился и странно исчез. Режиссер Юрий Ильенко. Тогда, в начале 70-х, вы еще были вместе и до нынешнего идиозного "Мазепы" режиссеру оставалось 30 лет...

- Тот фильм - как побитая птица с обрезанными крыльями. Судьба его не сложилась. Его никуда не возили, практически этот фильм никто ни видел.

- Извините, забегая вперед, спрошу: может быть, неуспех этой картины разъединил вас с Юрием Ильенко?

- Может быть.

- Когда вы с ним расстались, вы знали о другой женщине, которая впоследствии станет лицом его новых картин?

- Эта женщина могла быть и другой... Десятой, двадцатой... Мне кажется, режиссеру важно было обязательно ее найти. И я уверена, что вместе с новым лицом на экране он искал новый толчок, новый виток в собственном творчестве. Не нашел. Я так думаю.

- Вы, видимо, пересмотрели все картины, снятые им впоследствии: "Полоску нескошенных диких цветов", "Лесную песню", "Лебединое озеро. Зона"...

- И другие тоже. С болью смотрела. Я их не приняла. Понимала, что, будучи великим мастером, он ищет новое средство, что он в поисках нового видения. И... чего-то не находит. Многое было надуманным. А в искусстве даже надуманное должно быть чем-то оправдано.

- Может, в вас говорила ревность? Вам не кажется, что после разлуки с режиссером вы потеряли своего Пигмалиона?

- Он тоже потерял.

- Но тот роковой фильм остался, видимо, в каких-то архивах?

- Что вы знаете?! Сценарий был потрясающий. К нам домой пришли Иван Миколайчук с женой Маричкой и вместе, усевшись на диван, почти одновременно сказали: "Это гениально!" Там была судьба актрисы, ее драма, был любовный треугольник, была тоска разлуки. Кстати, в том сценарии у моей героини происходил мучительный разрыв с режиссером...

- Что и случалось впоследствии в вашей жизни?

- Да. Но режиссера в картине играл Родион Нахапетов. Юра там тоже снимался в роли простого рабочего парня...

- По-моему, та героиня чем-то напоминала Элизабет Тейлор, тоже влюбившуюся в работягу.

- О чем вы?! Не говорите глупостей! В сценарии была безумная боль и тоска. Я плакала и говорила: сыграю эту роль и стану такой знаменитой... Ну, словно бы в роли Карениной снялась. Затем сценарий пошел в производство. И началось: это не годится, такого в нашей стране быть не может, это аморально... И Миколайчук сказал: "Я отказываюсь от литературного материала категорически, если из него хоть что-нибудь уберут".

Но картину сняли. Перекроенная, перелатанная, искромсанная, успеха она, естественно, не имела... А потом был разрыв. С Юрием Ильенко.

- У вас не возникало желания пересмотреть этот фильм снова?

- Несколько лет назад я решилась-таки это сделать. Фильм шел в каком-то кинотеатре, и, узнав об этом, я вместе с мужем Михаилом пошла туда. Кинотеатр был пустой - сидели несколько человек. Я одела черные очки, чтобы никто не узнал, и тихонечко устроилась в последнем ряду. Смотрю на экран и думаю: Господи, ну как же красиво все снято, какие замечательные планы у оператора Вилена Калюты! И вдруг - какой-то кусок, за который безумно стыдно... А перед нами в зрительном зале устроилась какая-то парочка и громко так на весь зал: "Да кто этот режиссер? Мы бы его убили!" Но убита была я. Разошлась я с ним уже давно, но какое это имеет значение...

Параджанов

- На съемках "Теней забытых предков" Параджанов устроил настоящий театр. Когда мы снимали в селе Жабье на Буковине, крестьяне без конца ходили к нему в хату, носили в дар все, что у них было. Он тут же на что-то менял или дарил. Добр и щедр был - на удивление. Некоторые сцены выезжали переснимать по 70 раз. Доходили в своей работе до исступления. И в то же время - до совершенства. Из пульверизатора красили деревья серебрянкой, чтобы создать соответствующую гамму красок и чувств. Параджанов мог быть и тираном, и соглашателем. Но в первую очередь он был Художником. С большой буквы.

Многие после успеха "Теней" стали ему страшно завидовать, доказывая, что фильм сделал не он, а другие. Это все обрастало комом лжи, который медленно набирая скорость, покатился вниз. Да тут еще премия на фестивале в Мар-дель-Плато.

Вот еще одно из пронзительных впечатлений. Я приношу свой первый рисунок и показываю ему. Он серьезно смотрит и говорит: "Лариса, ты должна рисовать. Это гениально". Правда, слово "гениально" он повторял часто, но если бы было плохо, он бы по-другому сказал.

Маленькая роль

- А я никогда не избегала таких ролей. И дело даже не в классике ("Нет маленьких ролей, а есть маленькие актеры"), а в том, что важно, с кем ты эту роль лепишь. У меня были роли-миниатюры у кинорежиссера Михаила Швейцера - "Время вперед", "Мичман Панин". Но это Швейцер. Я сыграла две маленькие роли у Виктюка - в "Священных чудовищах" и "Даме без камелий". Но это Виктюк.

- Сегодня вы играете свергнутую "хозяйку" в "Госпоже министерше" - кажется, два выхода, не больше? Интересно, какую-нибудь оригинальную биографию этому образу, как учат теоретики, вы придумали?

- А там все очень просто. Да, свергли мужа-министра. Да, власть оказалась временной. А всесилье относительным. Но ведь кто знает, как разбросает судьба свои карты? И, может быть, эта маленькая экс-министерша через два месяца станет большой, и вернется прежнее могущество? Поэтому она так иронична. Как будто прогнозирует дальнейшие ситуации и предполагает свое возможное место в них... Зато в "Ревизоре", играя Марью Андреевну, я думаю иногда: Боже, у Гоголя ведь действительно нет маленьких ролей! Вообще. Вот и эта женщина, жена городничего, живет в скуке, ничегонеделании, смотрит на куриц или прохожих... И вдруг в эту унылую жизнь врывается фейерверк! Хлестаков! Восторг! Обновленная молодость! Я обожаю свою Анну Андреевну и, честно говоря, с каким-то особенным терпением всегда ожидаю каждый спектакль, где собралась прекрасная актерская команда.

- А у Ефремова или Волчек в ваш московский театральный период, должно быть, тоже часто приходилось сталкиваться с маленькими ролями?

- Нет, почему же. Как раз центральными ролями меня не обделяли. Грех было бы жаловаться. Но, например, в "Голом короле" я выходила на площадку и расстилала коврик. Критик Люся Лемешева посмотрела и написала, как была поражена этой сценой...

- Почти как у Володина в "Старшей сестре": "Доброе слово и кошке приятно", - сказала Надя Резаева в единственном выходе, а для девушки по прозвищу Колдунья это было больше, чем главная роль.

- Между прочим, я ведь играла эту Колдунью! Да, в "Современнике". Надю играла Лилия Толмачева. А ставил спектакль Борис Львов-Анохин. Мне везло на "служебные романы" с хорошими режиссерами. С Эфросом посчастливилось встретиться...

Эфрос

- Анатолий Васильевич только начинал. Никакого ореола вокруг его имени, того, что случилось впоследствии, когда он работал на Малой Бронной или на Таганке, не было и в помине. Он решил со мной репетировать пьесу "Дневник Анны Франк" - еврейская тема, трагедия военных лет, потрясающее произведение. Эфрос как раз заканчивал институт, а я еще "не дошла до "Современника" и пыталась что-то делать в кино. Однажды мы пересеклись с Эфросом. А если быть точной, то нас познакомил Илья Глазунов, который очень хотел, чтобы я играла в театре. И Эфрос тогда сказал: "Вот она, Анна Франк. Вот она!" С Анатолием Васильевичем мы репетировали на какой-то квартире, потом у меня начались пробы одновременно в нескольких фильмах. Спектакль был почти готов, и его должны были играть в Литературном музее. Казалось, все складывается хорошо. Но, по понятным причинам, премьеру запретили. Опять-таки - еврейская тема... Значительно позже Анатолий Васильевич снова меня позвал в работу и сказал: "Лариса, учтите, кино - это временно. Вам нужен театр". Но... пути разошлись. Выбрала кино. И прозевала Эфроса. Мне сложно сказать, почему он тогда обратил внимание на меня. Может, ему был нужен какой-то мой излом, интонационная двойственность? Не знаю. Сложно сказать. Во всяком случае, с Ефремовым было сложнее, чем с Эфросом.

Ефремов

- Вообще-то в театр "Современник" меня взяла Волчек. Но Олег Николаевич относился ко мне с умилением что ли. Помню, как он объявил на весь театр, что Кадочникова готовится сыграть Наташу Ростову в "Войне и мире" Бондарчука. Театр почему-то очень обрадовался такому известию. Повторюсь, атмосфера была творческая. Правда, Наташу я так и не сыграла. ...А Ефремова в театре обожали. Кто бы и что бы сейчас ни рассказывал о его характере и о его поступках, тогда я знала одно: он был любим. Его обожали женщины. Моя мама, узнав, что я иду к нему в труппу, была в растерянности: "Ты - в "Современник"? Это же обязательно роман с Ефремовым!"

- Как вам кажется, что они находили в нем, все те, кто любил его (и в "Современнике", и во МХАТе, и везде), - Вертинская, Мирошниченко, Дорошина, Покровская, Доронина, Толмачева?..

- Может быть, магнетизм мужской силы. Может быть, популярность театра. Слава "Современника" и его руководителя были оглушительны. Они притягивали, сводили с ума. Ефремова я запомнила в разных ипостасях что ли. В нем было нечто от шукшинских чудиков. В то же время он был изысканно тонким. Я ничего дурного о нем не хотела слышать, и если бы кто-то сказал плохое слово об Олеге Николаевиче, я бы разорвала такого человека на части. У Ефремова все были заняты, все работали. Опять повторюсь: понятие зависти было незнакомо "современникам". Я смотрела "Двое на качелях" с Таней Лавровой и откровенно рыдала...

Герасимов, Швейцер...

- Какой вы запомнили свою старую московскую квартиру, где жила Нина Алисова, ваш брат, Вадим Алисов, которому было о-го-го как далеко до съемок "Жестокого романса"?

- Но та квартира сейчас новая. Евроремонт. Мамы давно нет, и, кажется, ушло самое главное, потому что та квартира на улице Дорогомиловской живет уже иной жизнью. В нашем доме в разное время обитали и Пырьев, и Ладынина, и Гурзо, и Марк Донской. После войны родителям дали совсем маленькую комнату, и я до сих пор не могу забыть ощущение холода. Мы то и дело разглаживали утюгом простыни, чтоб согреться. А бабушка почему-то вечно ругалась с соседями. Потом мы переселились в дом на Драгомиловской, места стало больше. Помню, с каким трепетом я заглядывала в мамину комнату, где стоял шкаф с ее туалетами. Бабушка постоянно на кухне готовила. В коридоре - кошки, собаки. Белый пудель бросался на гостей и обязательно пытался кого-нибудь укусить. Мама постоянно была в отъездах. Она часто с собой брала Вадика... Вот не стало ее - и расстояние между нами увеличилось. Конечно, он помогает. Я его безумно люблю. Но то ли мы дальше друг от друга, то ли время так растянуло дистанцию... Вадик очень трудно начинал. Несколько раз поступал... Громкая фамилия тогда могла сыграть во вред. Я, например, подавала документы сразу в несколько вузов. Поступила во ВГИК, но не могу сказать, что со мной особенно носились только из-за того, что я дочь Алисовой. Ольга Пыжова, мой педагог, любила, наверное, какую-то иную актерскую манеру, ей была непонятна моя ломаность, хрупкость. И поэтому я через день приносила ей все новые и новые этюды, предсказуемо ожидая от Пыжовой только ругани. Что-то изменилось, когда в студенческие годы я сыграла Неточку Незванову Достоевского. Это был первый успех. Правда, Тамара Макарова говорила моей маме: "Нина, ваша дочь очень красится". - "Тамара Федоровна, она берет пример с вас", - отвечала Алисова. В те ВГИКовские годы мы все молились на Герасимова. Лучшего педагога я не видела. И, может быть, не увижу. Даже все мои однокурсники, а это сейчас известные имена в мире кино - Лидия Федосеева-Шукшина, Тамара Семина, Наталья Кустинская, Константин Худяков - поглядывали с завистью в мастерскую Герасимова. Он был кумиром...

- А были роли в те годы, от которых вы отказались и пожалели впоследствии?

- Отказалась от Ирины в экранизации чеховских "Трех сестер". Тогда меня сильно опекали Михаил Швейцер и его жена Софья Милькина. И они же сказали: "Деточка, зачем тебе сниматься у сомнительного режиссера, ведь результат предсказуем". Очевидно, они оказались правы. Кто сегодня помнит ту картину, где Машу играла жена режиссера?

Нина Алисова

- Мама моя - это великая женщина из совершенно другой эпохи. Сколько ей было лет на самом деле, никто понять не мог. Она усиленно скрывала свой возраст. Ей никак не могли даже звание дать, потому что никто не знал, какого она года рождения. В отличие от меня, она обожала поклонников. Любила, чтобы вокруг было много мужчин, и всегда у нее были молодые мужья.

- С кем она жила последние годы?

- Жила одна. Последний муж был моложе ее лет на 15. Это актер, мало кому известный и, к сожалению, злоупотреблявший спиртным. Но моя мама - великая бесприданница - материально была обеспечена. У нее была прекрасная квартира, ей постоянно помогал мой брат Вадим Алисов. Так что материальных проблем у нее не было. Но вот морально... Дело в том, что Нина Алисова - это чистая актриса. Я иногда думаю, откуда у нее дети появились, если все мысли были отданы искусству? Сын еще понятно, но дочь?

- Мама не предлагала вам вернуться обратно в Москву и окунуться снова в столичную театральную жизнь?

- Нет. Отношения между нами были одновременно и простыми, и сложными. Как вы не понимаете, она ведь сама актриса. Великая актриса! Она и умерла от того, что не могла выходить на сцену. Однажды приехала в Киев и посмотрела в нашем театре "Священные чудовища", после этого горела безумным желанием сыграть Эстер. Или увидела у нас же "Филумену Мартурано" и опять сходила с ума, потому что хотелось сыграть и эту роль. А в Москве, в Театре киноактера, у нее была Кручинина - прекрасная роль в плохом спектакле. Она выглядела потрясающе молодо для своих лет. Печально, конечно, что этот театр загробил многие индивидуальности. И горько от того, что театр вообще может превратиться в конвейер. И тревожно, если тебя все время хотят загнать в какую-то клетку.

- Но ведь с этой клеткой связано самое возвышенное. Связана мечта.

- Иногда это очень больно: одновременно мечтать и трепыхаться.

Эпилог

На киностудии им. Довженко фотограф щелкал Кадочникову на фоне довженковского сада, в кафе, в павильонах. Актриса общалась с директором студии Николаем Мащенко, с любовью вспоминая совместную работу над фильмом "Комиссары" и спектаклем "Дом, где все кувырком". А я продолжал:

- Но ведь снимается же сегодня какое-то кино на студии? И вам, наверное, хотелось бы в одном из павильонов услышать команду "мотор!"?

- Нет. Почему-то нет даже желания понравиться нынешним молодым режиссерам.

- Нашим? А чужим?

- Я посмотрела несколько последних французских картин, в частности "Пианистку", и подумала: вот! И ту, и другую роль сыграла бы с упоением. А у нас пока (хочется верить, что пока) - пустота... Понять ужас пустоты может только носитель жизни. Но в них, в тех актрисах, кто эту жизнь несет в себе, не расплескав, слишком много любви. Пустое время и общее гулкое наше пространство не в состоянии оценить этот дар. Пустота не ведает, как справиться с чьей-то чрезмерной любовью. И поэтому избегает, отворачивается от носителей жизни. Пустоте не нужна актерская значительность Кадочниковой, Роговцевой, Самойловой... И других, избранных. Индивидуальность будет всегда не востребована на конвейере по производству "пустоты".

Блиц-портрет

Почему ее называют легендой? Потому что снялась в лучшем украинском фильме всех времен и народов "Тени забытых предков". Почему ее называют легендой в степени? Потому что в "прекрасном далеко" остались красочные сюжеты о ее маме - Нине Алисовой, "бесприданнице" в черно-белом фильме режиссера Якова Протазанова. А также немалый период работы самой Кадочниковой в легендарном "Современнике" времен Ефремова. В каких фильмах вы могли ее увидеть и запомнить навсегда? "Ночь на Ивана Купала", "Белая птица с черной отметиной", "Черная курица, или Подземные жители", "Пусть он выступит". С какими режиссерами она работала в театре и кино? Сергей Параджанов, Юрий Ильенко, Олег Ефремов, Галина Волчек, Михаил Резникович, Роман Виктюк, Эдуард Митницкий, Николай Мащенко, Олег Бийма, Виктор Гресь, Юрий Аксенов. Чем наполнена ее жизнь сегодня? Театром им. Леси Украинки, в репертуаре которого есть несколько спектаклей с ее участием ("Ревизор", "Последний пылко влюбленный", "Развод по-русски", "Госпожа министерша"). А также: рисованием, чтением, участием в кинофестивалях в качестве члена жюри, попытками испытать свой талант в качестве драматурга. Естественно, домом и мужем - Михаилом Саранчуком. За что ее особенно ценю? За специфичность индивидуальности, за диковатую, чуть неправильную красоту, метущуюся женственность, странность и экзальтированность сценической повадки. За особый ритм дыхания, как бы превозмогающий печаль и тревогу. За то, что ее образ соткан из мифа (Параджанов), легенды (Алисова), таланта (см. фильмографию и текущий театральный репертуар). Почему она отказывается сниматься сегодня? Не ее время.