Русский Журнал / Обзоры / Кино
www.russ.ru/culture/cinema/20021211_sam.html

Мудрость Иоселиани
Наталья Самутина

Дата публикации:  11 Декабря 2002

Последний фильм "гражданина мира", французского русского грузина Отара Иоселиани носит название, заставляющее тоскливо сжиматься сердце. Понятие "утро понедельника" кажется не нуждающимся в расшифровке. Оно объединяет миллионы людей всех стран и национальностей, профессий, общественного положения и достатка мгновенным ощущением подкатившей к горлу тошноты. "Утро понедельника" символизирует ритуал повседневных действий, работы, строго расписывающей на неделю вперед ритм существования и вроде бы лишающей жизнь ощущения свободы. "Утро понедельника" имеет серый цвет и запах крупного завода в сочетании со звуком металлосварки, даже если лично вам предстоит идти на комбинат детского питания. Крестьянин должен доить коров ежедневно - но время горожанина представляет собой сжатый до недели год, пять дней рутины, увенчанных карнавальным буйством уик-энда. Утро понедельника - это городское утро после карнавала.

Давая многочисленные интервью по поводу премьеры "Утра понедельника", Отар Иоселиани на словах, похоже, разделяет это описание. "Для меня невыносим сам факт того, что человек, рожденный в этом мире, вынужден так тратить свою жизнь - работая, изо дня в день делая одно и то же, монотонно и бессмысленно". И в пресс-релизе, и в обосновании приза ФИПРЕССИ, полученного фильмом на Берлинском фестивале, возникает слово "скука": "за профессиональный и изящный портрет абсурда и скуки повседневности". Однако скука - последнее чувство, которое может испытать зритель на просмотре этого смешного, завораживающего и легкого, как ольховая сережка, фильма. Вся ткань фильма, весь набор использованных приемов и возникающих вследствие этого эффектов протестуют против попыток приписать "Утру понедельника" трагические смыслы и пафос экзистенциального одиночества.

В "Утре понедельника" Иоселиани-режиссеру удалось, как удавалось порой и раньше, схватить то, что ускользает от Иоселиани-человека, дающего интервью. Иоселиани-режиссер создал фильм о повседневности, о качестве и состоянии настолько неуловимом, что приближение к нему кажется возможным только через несколько взаимоисключающих регистров. Именно профессиональность режиссера, его умение почувствовать возможности кинематографических средств позволили создать этот "портрет повседневности", портрет, на который по-настоящему способно только кино, и только то кино, которому дают говорить свободно.

Прежде всего, говорящий о повседневности кинематограф редуцирует "историю", общий сюжет и жанровые условности. У фильма Иоселиани, конечно, есть некий событийный ряд: живет главный герой Венсан, мы видим его дом, семью, быт его родственников и знакомых. Венсан работает на химическом заводе. Однажды он неожиданно для всех уезжает, и мы проживаем с ним один из дней путешествия, день в Венеции. В конце фильма он возвращается в свою семью. Этот "глобальный" событийный ряд очень скуп, но он уступает место другому, чрезвычайно насыщенному событийному ряду - пространству мелочей, неудержимому буйству деталей. Повседневность у Иоселиани предстает, прежде всего, в виде цепочки микрособытий, каждое из которых, в большей или меньшей степени, носит комический характер. Комизм бытовой детали, комизм жеста, комизм микроситуации не дает воспринять происходящее как "скуку", а делает экранную жизнь миром, полным небольших приключений. Химический завод оказывается загадочным волшебным городом из детства, с разноцветными ручьями и клубами пара. Женщина-смотрительница в туалете оборачивается не просто трансвеститом, но еще и давним другом главного героя. Деньги приходят ниоткуда и исчезают, когда больше не нужны, а вору, укравшему твой кошелек, гораздо веселее пожать руку, чем тащить его в полицию. "Карнавальность", которая утру понедельника, вроде бы, не может быть присуща никак, разлита в жизни, как в фильмах Феллини. Феллиниевской гротескности Иоселиани отдается сполна, любит ее, и особенное тому подтверждение - то, что целый большой гротескный эпизод со старым венецианским "аристократом" режиссер сыграл сам, с чувством, с толком, с расстановкой.

Итак, повседневность Иоселиани комична, загадочна, странна. Через гротеск и обращение к "народным" жанровым истокам - то есть вещи, серьезно чуждые нашей привычной городской повседневности, - Иоселиани неожиданно и необычно выделяет ее, "огранивает", делает видимой. Повседневность перестает быть "отчужденной" (изображение завода в "Утре понедельника" неизбежно заставляет вспомнить совсем другой завод в "Красной пустыне" Антониони - пустынное пространство отчуждения) и становится веселой. В рассеянной ускользающей повседневности Вальтера Беньямина, в отчужденной повседневности Антониони не нашлось бы места неизвестно откуда взявшемуся крокодилу, которого дети снимают на фото в роли дракона.

Другая важнейшая составляющая повседневности в фильме Иоселиани - общение. Все ламентации режиссера в интервью по поводу того, что в современном мире люди перестали общаться, ничего не значат по сравнению с тем напряженным общением, которое ведут персонажи его фильма. Они, в самом деле, почти не разговаривают, а разговаривая, попадают в пространство неловкости, как сын Венсана и его подружка, обсуждающие преимущества химии перед историей. Но они оказываются вместе - сын Венсана и его подружка, все время что-то мастерящие; сам Венсан и итальянский рабочий, "с первого взгляда" называющий его другом; дети Венсана, которые, вроде бы, не пускают его в свою жизнь, но при этом рисуют в местной церкви фрески по его юношескому наброску. Повседневность в изображении Иоселиани меняет язык, утрачивая французский/итальянский, но приобретая языки предметов и языки совместных действий. Те ритуалы обыденности, которые якобы делают жизнь скудной и формализованной, предоставляют людям другие возможности для общения. Даже слово "общение" оказывается тут не совсем верным, поскольку повседневность позволяет людям просто быть вместе, находить линии понимания и бытования в жизни рядом с другими, не тратя силы на борьбу с разделяющими их языками. Мы часто стремимся определить повседневность через отрицание, через нехватку чего-то того, что является нам в снах и фантазиях. Но таким образом легко упустить богатство повседневности, то удивительное братство, которое в фильме "Утро понедельника" предстает очевидным. Высмеиваемый Иоселиани запрет на курение объединяет его персонажей в комичности припрятывания сигарет, в одинаковых жестах выбрасывания их в урну перед входом на завод, в коллективной общности желания. "Беспричинная ненависть, рождающаяся в городской пустыне", о которой писал Бодрийяр применительно к фильму Матье Кассовица "Ненависть", может родиться именно в отсутствие повседневности, ритуала и - что очень важно - в отсутствие комизма. В мире Иоселиани ненависти нет места и причины, потому что повторяемость бытовых действий в сочетании с юмором, гротеском, с опереточными "русскими грузинами" в кафе образуют ту "материю жизни", которая не может быть отвергнута (ни зрителем, радующимся фильму, ни главным героем, который возвращается в свой дом).

Сочетания иронического модуса жизни и этого странного эффекта всеобщего сосуществования в бытовом жесте уже было бы достаточно, чтобы говорить о фильме Иоселиани как об удачном приближении к одному из вариантов повседневности. Но Иоселиани-режиссер идет еще дальше, достигая в этом движении подлинной кинематографической мудрости. Он создает кино, которое знает о своем родстве с повседневностью, и позволяет повседневности проявить себя на пленке.

Повседневность - это трещины в стенах старых венецианских домов. Это бесформенная мягкая игрушка, которая лежит на шкафу в доме Венсана, полном таких старых, грязноватых, потрепанных вещей. Это несколько секунд неповторимого, не передаваемого никакими словами цвета воды в каналах - воды, по которой режиссер отпускает камеру плыть свободно, как рассеянный взгляд зеваки, который никуда не спешит. Это исчезающие моменты материи, то, чему мы не можем придать никакого смысла, но исчезновение этого, неприсутствие во взгляде для нас почти непереносимо. Кино делает нас к этому чувствительным, если не бывает задавлено сверхзадачами любого рода. И оно же позволяет нам разделить эти моменты с другими, со всеми теми, кто сидит или когда-либо будет сидеть в кинотеатре. В последнем фильме Иоселиани эта чувствительность расцвела, проявившись максимально в поразительном образе Венеции. Пленка спасает этот образ от исчезновения и делает существующей для всех нас прозрачность воздуха над куполом Сан-Марко. Мы объединены этой прозрачностью - как объединены общностью действий рабочие на заводе Венсана. Однако, несмотря на всю красоту этого единственного города и на все коннотации смерти (без которых Венеция давно невозможна), схваченные взглядом камеры венецианские трещины оказываются равны в модусе повседневности любому камню, любому склону холма в маленьком городке Венсана, и даже коричневой кофте его бесформенной жены. Это единство моментов жизни, равно спасенных кинопленкой, равно разделенных всеми зрителями всех кинофильмов, и делает возможным возвращение Венсана в свой дом. Для повседневности - как одного из способов назвать, окликнуть жизнь - венецианское воскресенье и утро понедельника на родном заводе в самом деле взаимообратимы. Герою Иоселиани, как и всем нам, удается в Венеции выжить.

Среди чувств, остающихся после просмотра таких фильмов, как "Утро понедельника", фильмов чрезвычайно редких, обычно доминирует благодарность - благодарность мудрому режиссеру, сумевшему выделить в жизни легкость. В данном случае легкость особенно сложна: она состоит из иронии и гротеска, разделенного быта, из общности, задаваемой кино, из мысли о труде и о жителях городов, говорящих на языках повседневности. И благодарность за сложную легкость больше. Ее хватает не только на автора, который так удивительно обошелся с кино, - но и на всех тех, кто, сам о том не задумываясь, каждое утро понедельника делит с тобой.