Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Сеть | Периодика | Литература | Кино | Выставки | Музыка | Театр | Образование | Оппозиция | Идеологии | Медиа: Россия | Юстиция и право | Политическая мысль
/ Обзоры / Кино < Вы здесь
Даниэль Шмид: "Когда ты стоишь за камерой, ты - вампир"
Дата публикации:  6 Марта 2003

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Иногда нам везет. Иногда, если время милостиво, доживаем до замечательных событий, преодолеваем ловушки культурной пустоты, почти незаметные, но делающие бытие ущербным. Недавно украинским синефилам повезло, ущерб был преодолен: в Киев приехал швейцарский кинорежиссер Даниэль Шмид.

Конечно, эта встреча должна была состояться еще в начале 1970-х, когда и Шмид, и его друг Райнер Вернер Фассбиндер находились на острие эстетического бунта: новое европейское кино прокладывало дорогу не только через левацкий авангард, но и благодаря шокирующе красивым, изысканным драмам. Еще неизвестно, в чем было больше вызова. К самой радикальной риторике обыватель адаптируется быстро, а вот выходящая за пределы обыденного понимания красота представляется много большей опасностью.

Первый фильм Шмида "Сегодня ночью или никогда" - гротеск, граничащий с сюрреалистическими поисками Бунюэля. Уже здесь складывается стиль швейцарского режиссера - яркая, изобилующая экзотичными деталями "картинка", странноватые герои, их не всегда адекватные поступки, оперная статика сюжета. В целом, театральность - неотъемлемая часть философии Шмида, но этот театр-кинематограф живет по особым законам.

Власть грезы, убедительность наваждения, "сила воображения" (ключевой титр второго фильма Шмида, "Палома") - вот главнейшее его качество. Обычное течение жизни прерывает страсть, которая является вызовом и земле, и небу. В "Паломе" все начинается в фантасмагорическом кабаре, где играют в карты на советские рубли, а потом ставят на кон собственную жизнь, где публику составляют совсем юные, одетые в шикарные вечерние платья, девочки. Но вихрь абсурда по-настоящему захватывает героя (Петер Керн), когда он влюбляется в смертельно больную певицу (Ингрид Кавен, звезда первых фильмов Шмида). Некий бисексуальный ангел кладет герою руку на плечо, и далее вступает в свои права "сила воображения". Пылкий аристократ за мгновение проживает целую жизнь, странную и страшную, очень похожую на истории Эдгара По о роковых возлюбленных, возвращающихся даже с того света. Временами кадр светится действительно потусторонней, грозной красотой. Достичь такого эстетического напряжения, граничащего с шоком, не удавалось на экране практически никому.

Судя по дальнейшим картинам, Шмид - из тех одаренных мучеников экрана, что, утвердившись блистательным началом, теряют ту чудодейственную энергию, с помощью которой они столь легко преображали мир. "Тени ангелов", снятый всего спустя два года после "Паломы", кажется лишь бледной копией, напоминанием о прежнем визионерском темпераменте режиссера, - даже несмотря на участие Фассбиндера в качестве сценариста и исполнителя одной из главных ролей. В фильме по-прежнему много прекрасных кадров, изысканных образов, но он весь страдает витальным малокровием, и чувства и герои какие-то пресные, с пониженной температурой. Те же беды и в массивной псевдоисторической "Виоланте", несмотря на чудный актерский ансамбль - Мария Шнайдер, Жерар Депардье, Ингрид Кавен, Лючия Бозе... Чем далее, тем больше картины Шмида походят на малоподвижные фрески, столь же прекрасные, сколь и однообразные. "Геката" - это Шмид 1980-х, мелодраматичный, умеющий подбирать эффектных актеров и совершенно скучный. По-настоящему он оживляется, лишь когда делает фильм о любимых им вещах или людях. Например, о доме престарелых оперных артистов в Милане. "Поцелуй Тоски" - очень трогательная, искренняя лента. Великие старики и старухи, бывшие теноры, сопрано, басы и баритоны, живущие в приюте, основанном Верди, невероятно артистичны. Камера ("вечный вампир", по Шмиду) словно возвращает им молодость, и они вновь и вновь разыгрывают вечные сюжеты из тех опер, которые им довелось спеть за свою жизнь. Здесь режиссеру вновь удается достичь - пользуясь очень простыми средствами, - ощущения грезы, воплощенного сновидения, и вновь - это сон о прекрасном прошедшем.

Впрочем, конец ХХ века был для Шмида полосой упадка: ни одной выдающейся ленты, откровенные неудачи - наподобие политической комедии "Березина, или Последние дни Швейцарии". Лишь одно исключение, подобное "Поцелую Тоски": "Любители" (1990 год). Очаровательная получасовая арабеска, составленная из любительских съемок туристов, развлекавшихся на курортах Швейцарии в начале века, - не просто воспоминание о парадизе межвоенной Европы, но скорее признание в любви к немому кинематографу. И глядя на то, как скользят по льду все эти безмятежные конькобежцы, как несутся по снегу веселые саночные караваны, понимаешь - более, чем в других работах, - самого режиссера.

Ведь он так и остался там, в том далеком 1927-м, когда кино все еще оставалось чем-то вроде изысканного аттракциона, беззвучного вихря масок, когда самые ужасные сценарии еще не были воплощены в жизнь постановщиками массовых кровавых сцен, задействовавшими собственные народы в качестве статистов. Шмид живет внутри своего собственного экрана как вечный паяц раскадрованной комедии дель арте, ослепленный нездешними звуками и образами.

Так или иначе, он посетил и нашу реальность с дюжиной своих фильмов. Седой, остроносый, с раз навсегда простуженным голосом, мастер уловок, неохотно отвечающий на прямые вопросы. Однозначность вообще, похоже, ему претит.


- Господин Шмид, каково ваше впечатление о Киеве?

- У вашего города чрезвычайно интересный ландшафт. Эти подъемы и спуски мне безумно понравились. Когда я был ребенком, я мечтал о городах, потому что вырос в деревне, в большой гостинице в горах, как на театральной сцене. Я, считайте, родился за кулисами, и моя жизнь всегда была театральной: между сценой и закулисьем.

- Какое значение для вас имел Фассбиндер как человек и как художник?

- Фассбиндер не повлиял на меня как кинематографист. Однако он много значит для меня как личность. Мы подружились, когда нам было по 20 лет, оба поступали в кинематографический университет. Он не сдал экзамены, а я прошел. Из-за этого у меня были плохие ощущения. Но, пока я учился в киношколе, он снял свой первый фильм. И он приехал ко мне домой со своим фильмом и спросил у меня: "Как долго ты собираешься учиться? Тебе нужна печать в дипломе, чтобы делать кино?" На следующий день из киношколы я ушел. А сейчас - не знаю, правильно это или нет, - сам преподаю, в Гарварде, в Гаване, хотя толком никогда не был студентом. И когда теперь мне молодежь говорит, что они бы хотели учиться в киношколе, я им отвечаю - делайте что-нибудь более серьезное. Будьте доктором, поваром, наконец. Я же занимаюсь несерьезными вещами, бабушка мне всегда это говорила. Возможно, она была права. Но ведь то, что я делаю - прекрасно. Потому что я работаю с людьми - и в кино, и в опере. Это связано с любовью, с воображением, со вкусом к жизни. И это мне очень нравится.

- Насколько мне известно, супруга Фассбиндера, замечательная актриса Ингрид Кавен, была также и звездой ваших фильмов...

- Да, но они развелись, когда я снимал свой первый фильм. После развода она стала жутко злой. Однако в свадебное путешествие мы поехали втроем. Она всегда сравнивала Фассбиндера со скульптором, меня же идентифицировала как художника. Она женщина, она имела право. Я же вырос среди женщин. Матриархат!

- Что для вас более значимо - опера или кинематограф?

- Они соединены и перемешаны между собой, а также с музыкой, с живописью, с архитектурой. Конечно, есть большая разница между работой в большом оперном театре, где может быть 2000 камер, и кино, когда работает только один оператор. В опере вы готовите сцену, постоянно репетируете, работаете со звездами оперы. Но после генеральной репетиции вы капитан, который может уйти, а корабль поплывет без вас. Вы больше не нужны. А в кино, когда все уже снято и все уходят, друзья остаются и занимаются монтажом. Вообще, опера, с одной стороны, - великое и мертвое искусство XIX века, но оно продолжает жить. Кино - великое искусство века XX - также и мертвое, и живое. Что будет в этом столетии, неизвестно. Это уже не век оперы, хотя оперные театры пользуются популярностью и люди туда ходят, и не век кино. Придумаем что-нибудь другое. В Гаване я читал своего любимого писателя, Чехова. Я его перечитываю снова и снова уже более тридцати лет. Его творчество остается актуальным, сегодняшним. То же с Шекспиром...

- Кстати, существует фильм, идеально соединивший в себе оперу и кинематограф - "Ария".

- К сожалению, я не видел его.

- Но, может быть, это будущее, которого вы ждете.

- Повторюсь, я всегда был между этими двумя искусствами.

- Похоже, такая ситуация - находиться на стыке разных культур - для вас вполне естественна.

- Мой родной язык - ретророманский, кстати, он постепенно исчезает, им владеют только 40000 человек. Кроме того, я столь же свободно владею французским, немецким и итальянским, и все это действительно переплелось в моей жизни и в искусстве. Я нигде не чувствую себя дома, кроме мест, где живут люди, которых я люблю.

- Получается, вы - скиталец?

- Повторюсь, у меня не было дома, потому что я вырос в гостинице. Когда мне было пять лет, нас с братом впервые привезли в гости к родственникам, в Цюрих, в обыкновенную квартиру. Мы подумали - как люди могут жить в таком маленьком пространстве? - а вечером выставили свои ботинки за дверь. В нашей семье в течение пяти поколений не менялись традиции. Но мне очень повезло, что у меня есть брат, который занимается делами гостиницы. Я только работаю над внешним оформлением.

- Вы много преподаете. Какова ваша методика работы со студентами?

- Это зависит от них. Я никогда не готовлюсь. Когда прихожу, должно возникнуть какое-то взаимодействие, атмосфера, определяющая предмет разговора. Это по-разному в Гаване и в Токио. Я пытаюсь рассказать им прежде всего о себе. Даже если я говорю о других людях, все равно получается рассказ о себе. Мы всегда говорим о себе.

- Можете ли вы назвать отличительные черты сегодняшнего молодого кино? Чем оно отличается от того, что снимали в ваше время?

- Не думаю, что есть большая разница, это не имеет отношения ко времени. Всегда существовало хорошее и плохое кино. По моему мнению, лучшие фильмы сняты до 1927 года, в эпоху немого кинематографа. Уже мое поколение осталось фактически ни с чем.

- Именно эта любовь к великому немому послужила толчком к созданию фильма "Любители"?

- Ну, я его не то чтобы снимал, просто соединил все вместе. Я сделал нечто странное. Например, иногда ставил музыку. А иногда, когда они катаются на катке, я пускал звук скольжения по льду, звук, которого тогда еще, собственно, не существовало. Чтобы привидение вернулось. Призрак того образа, который я себе представлял... А вам понравилось?

- Да.

- Знаете, мне даже иногда кажется, что "Любители" сохранили запах духов того времени, аромат парфюмерии, которой пользовалась моя бабушка.

- Уж если речь зашла об инфернальных вещах, то, по-моему, главные темы любой вашей картины - любовь и смерть.

- Любовь и смерть - разве они не существуют? Разве они не являются такими важными?

- Какой из ваших фильмов вам наиболее дорог?

- Я отвечу вам словами Бунюэля. 25 лет назад на Сан-Себастьянском фестивале я задал ему этот вопрос, я был молод и смотрел на него снизу вверх. Он посмотрел на меня и сказал - немного люблю там, немного люблю здесь, но какие-то рамки запечатлелись навсегда. Потом я сделал в Германии телепрограмму - "Немного там, немного здесь".

- Один из самых ваших трогательных фильмов - "Поцелуй Тоски". Как его восприняли те, кого вы там сняли?

- Это была просто катастрофа. Они были очень расстроены монтажом, они подходили и спрашивали - а где вот эта сцена, а почему так много его, почему так мало меня. Они не были рады. Я думал, что уж звезде фильма, Саре Скудери, он должен понравиться. Но она мне сказала: "Почему ты не снял меня в других ракурсах? Так я слишком старая"... Вообще, камера является вампиром. Поэтому я не верю в реальность и документальность, художественное и документальное - они переплетены между собой. Когда ты стоишь за камерой, ты вампир, и хорошо, если ты знаешь об этом. А если ты по другую ее сторону, то ты подвергаешься вампиризму. И если это гармонично работает, ты готов отдать собственную кровь. Я знаю, о чем говорю, ибо побывал по обе стороны, работал актером в нескольких фильмах, но десять лет назад сниматься прекратил. Хотя мне до сих пор предлагают роли, я решил остаться вампиром навсегда. На героев "Поцелуя Тоски" камера действительно оказывала вампирическое воздействие, потому что, как только они видели ее, то начинали играть на скрипке, фортепиано, петь, танцевать, даже если не делали этого раньше. После многих лет к ним вернулся свет. И очень трогательный эпизод был с телефоном. Это было в последний день съемок. Я предложил съемочной группе - "Давайте спрячемся", и мы пошли в удаленное место на третьем этаже. И через 20 минут в эту кабину зашел человек, но телефон не работал. Он увидел камеру. И он изобразил, будто он звонит дочери. Но у него нет дочери. А потом появилась Сара Скудери. Она подошла к человеку в телефонной кабине. Тот сказал: "Тоска, наконец-то ты моя", - и они разыграли эпизод из оперы. Я это не режиссировал. Они просто сделали это. И случилось это именно потому, что я прятался.

- Мы в основном обсуждаем ваши работы прошлых лет, ставшие уже хрестоматийными, а над чем вы работаете сейчас?

- Я только что закончил постановку забытой оперы-бельканто Беллини. Что касается кино, то я недавно в Лос-Анджелесе закончил новый сценарий. Надеюсь, летом начнутся съемки. Это мой первый англоязычный фильм. О женщине, у которой благополучная семейная жизнь: дети, любимый муж. Однажды она встречает молодого человека и влюбляется. И, поскольку она не может себе этого позволить, то придумывает вымышленный персонаж - сестру-близняшку, которая и встречается с этим человеком. Кино называется "Порто-Веро", то есть "Порт Правды". Это место, в котором все лгут.

- Если бы вы решили снимать кино в Киеве, о чем бы оно было?

- Дайте мне немного времени. Я снимаю фильмы во многих странах, на французском, итальянском, японском, португальском. Почему бы не сделать кино и в Киеве? Может быть... В моей жизни всегда было важно оказаться в нужном месте, в нужный момент и встретить нужных людей. Это называется удачей. Этому невозможно научиться.

- Вы говорили о связи между режиссером и актером, а какова здесь позиция зрителя?

- Не знаю. Я думаю, что кино состоит из эмоций. Пусть это вампирический акт. Если в его основе - взаимодействие и лояльность по отношению друг к другу, то это должно сработать. Однако в любом случае я не снимаю фильмы, все время думая о том, какое это произведет впечатление.

- Скажите, а за что вы вообще любите кинематограф?

- Мне нравится мистерия кино. Нравится сидеть в темном зале рядом с людьми, которых не знаю. И происходит единение с ними, ведь мы все ждем, что сейчас, с лучом проектора, придет чудо, и мы окажемся в нем. Мне нравится быть рядом с незнакомцами. Потому что все в жизни зависит от доброты незнакомцев.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Ольга Шервуд, "Русский ковчег": дело и деньги /26.02/
Идея Александра Сокурова снять фильм "на одном дыхании" не рассчитана на какой бы то ни было эффект. Во главу угла ставятся вовсе не технологические достижения, до которых зрителю мало дела. В России все времена существуют одновременно; именно это Сокуров и стремился показать в "Русском ковчеге".
Дмитрий Десятерик, Пресный лавр /18.02/
Нельзя сказать, чтоб результаты Берлинале-53 вызвали интенсивную реакцию - возмущенную либо восторженную. Для сильных эмоций требуется раздражитель намного более мощный, нежели все - без исключения - картины нынешнего Берлинского конкурса. Ни фильма-события, ни даже завалящего скандала.
Дмитрий Десятерик, Берлинале-53: мигранты, гомосексуалы и Медведь за "Трамвай" /17.02/
Наиболее сильное впечатление осталось вне конкурса. Новый фильм автора "Итальянского для начинающих" датчанки Лоны Шериг - "Вилбур хочет покончить с собой" - очень точно сделанное кино с прекрасными актерскими работами. Рассказывать об этом фильме второпях нет смысла; остается сожалеть, что он не участвовал в призовом забеге.
Дмитрий Десятерик, Берлин-53: герои и фейерверки /10.02/
Три дня конкурсных показов причин для восторгов не дали. И "Солярис" Стивена Содерберга, и массивный "Герой" Чжана Имоу явили торжество мейнстрима, настолько же всепроникающее, насколько и безнадежное. Исчерпанность ощущается и в новом фильме Алана Паркера "Жизнь Девида Гейла". Пока настоящим лидером конкурса остаются "Часы".
Сергей Кузнецов, Белые Столбы: работа времени /07.02/
Концерт Юлия Кима стал одним из главных событий фестиваля "Белые Столбы", саккумулировавшим его скрытые смыслы. Слово "никогда", завершающее песню Кима, имеет отношение не только к тем, чьи смерти отмечаются на фестивале каждый год. Просто в Госфильмофонде лучше понимаешь, что каждый акт смотрения кино есть акт прощания.
предыдущая в начало следующая
Дмитрий Десятерик
Дмитрий
ДЕСЯТЕРИК
d-dmytro@i.com.ua

Поиск
 
 искать:

архив колонки:


Арт-хаус-линия 'Другое кино'
Эхо Каннского фестиваля-2000
Arthouse.ru




Рассылка раздела 'Кино' на Subscribe.ru