Русский Журнал / Обзоры / Кино
www.russ.ru/culture/cinema/20030707_iljin.html

Зрители и мастера
Киновзгляд из Новой Англии

Петр Ильинский

Дата публикации:  7 Июля 2003

Сначала надо сказать несколько слов о зрителе - без него ведь ни одно искусство существовать не может. Казалось бы, кино "демократичнее" и архитектуры, и живописи, и даже литературы: желающему насладиться работой большого мастера не надо ехать за тридевять земель, ждать музейной выставки собранных по всему миру картин или доверяться не всегда адекватному переводу. Так каковы же возможности современного кинозрителя? Рассмотрим, например, город Бостон, кинематографическая жизнь которого известна автору достаточно неплохо.

Бостон - большой город. Включая отделенный рекой Кембридж, в нем живет два миллиона человек. Бостон - город культурный, одних университетов здесь восемь. И университетов не последних: Гарвард, Массачусетский Технологический Институт и т.п. Их учащиеся, выпускники и сотрудники составляют значительную часть населения. Иными словами, здесь полным-полно образованных людей. Но вот хороших кинотеатров - только четыре. Один устроен по традиционному типу и показывает новинки, но ориентируется на так называемые "умные" киноленты. В остальных же трех репертуар смешанный - наряду с недавними фильмами (как правило, проигнорированными кинопрокатом), в них идут и тематические ретроспективы, часто объединяемые только качеством показываемых картин. Так вот, соприкосновение с киноискусством происходит только в этих четырех кинотеатрах. Впрочем, возможно, так и должно быть?

Немаловажно упомянуть существующее в Америке разделение фильмов на англоязычные и иностранные. При этом культура закадрового дублирования невысока. Немудрено, что несколько процентов зрителей, в принципе ходящие на зарубежные картины, предпочитают английские титры деревянным интонациям дублеров. Хотя необходимость следить одновременно за титрами и за развитием событий на экране делает зрительскую работу довольно неблагодарной. Появилось даже выражение "to read the movies" - "читать фильмы". Поэтому аудитория у зарубежных фильмов в Америке небольшая и вряд ли будет расширяться в обозримом будущем.

Однако исторически американцы отвернулись от европейского кино по другим причинам. Еще до войны многие фильмы, сделанные в Старом Свете, собирали здесь полные залы. Это было наследием эпохи "Великого Немого", когда "национальность" картины не имела значения. Но именно в 20-е годы впервые выяснилось, что художественный уровень кинопроизведения все чаще и чаще не совпадает с его коммерческим успехом - особенно в Америке. С тех времен Голливуд и занялся выявлением наиболее доходных направлений, изучением зрительских симпатий, а далее и "воспитанием" зрителя, то есть выработкой у публики определенных вкусов. Заметим, что в те годы здешняя аудитория, особенно в больших городах, не слишком отличалась от европейской, ибо значительную ее часть составляли иммигранты из той же Европы.

Но в итоге заокеанский зритель полностью утратил способность воспринимать не-голливудские киноязыки и перестал ходить на фильмы, сделанные по иной мерке. И это вовсе не было результатом какого-то "заговора" или же чьего-то контроля. Увы, налицо, если можно так выразиться, "естественный процесс". При этом в отличие от литературы или живописи, кинематографист не может снимать "для себя" или "в стол". Последствия были самые печальные. Например, во второй половине ХХ века в Америке не появилось ни одного режиссера-новатора мирового уровня - наследников Гриффитса, Видора и Уэллеса.

Попытка вновь внедрить европейское кино в культурный обиход США была предпринята в 50-60-х гг. компанией "Янус", занимавшуюся распространением фильмов Бергмана, Вайды, Антониони и других европейских мастеров. Многие шедевры тех лет были впервые продемонстрированы по эту сторону Атлантики в принадлежавшем "Янусу" кинозале в центре Кембриджа, а одному из его основателей даже вручали "Оскар", присужденный Бергману за "Источник". Ныне осязаемым наследием компании является только этот кинотеатр. Скоро выяснилось, что одного такого "храма кинокультуры" на Бостон мало, и в другой части города появился похожий кинозал. Эти два кинотеатра в основном и соединяют бостонцев с миром настоящего кино.

Спастись от засилья свеженьких голливудских поделок можно и в университетских кинозалах, куда в Америке вхож каждый. Главный в Бостоне - Гарвардский (завершающий нашу "великолепную четверку"), первенство коего поддерживается блистательной синематекой, многие фильмы которой сохранились всего в одной-двух копиях на весь мир.

К слову сказать, печальна практическая недоступность для широкого зрителя классических кинопроизведений минувших лет (что уже касается всего мира, а не одной Америки). Но об этом если и плачут, то немногие. Наоборот, считается модным идти "в ногу со временем" и быть в курсе самых распоследних новинок. Интересно, что бы сказали уважаемые читатели и меломаны, если бы им не продавали в магазинах "устаревшие" труды Шекспира и Толстого, а Баха с Бетховеном бы не исполняли (потому что Бах - "немой", а Бетховен - "черно-белый"), предпочитая им наиболее свежие произведения современных сочинителей (среди которых могут, конечно, попасться люди весьма талантливые)?

Однажды в споре о том, кого из кинорежиссеров можно назвать великим, автора упрекнули в "упоре на классику" и снобизме. "Это что же? - строго спросил оппонент, - старое или чересчур заумное кино заведомо лучше популярного и доступного?"

Подобные высказывания доводилось слышать неоднократно. Только не в "популярности" или "доступности" дело. Просто кино как искусство молодое страдает от неподготовленности и недостаточной образованности зрителя. И зритель-то не виноват. Он ведь с детства слышал и про Диккенса, и про Бальзака, и про Микеланджело, и Моне... А о Гриффитсе, Ланге, Гансе, Штрогейме и Дрейере знают лишь те, кто пошел по киношной стезе или уж очень интересовался кино в высшем учебном заведении.

Есть тому еще одна естественная причина - кино очень "похоже на жизнь". Особенно определенное кино - которое принято называть нарративным, то есть, повествовательным (замечу, что это термин технический: нарративное кино может быть и хорошим, и посредственным). И зрителю кажется, что ему все ясно - ведь и в жизни ему тоже "все ясно". А если не ясно - то фильм, понятное дело, плохой. Нужно ли учиться понимать кино, нужно ли таскать маленьких детей в кинотеатры, как в филармонию?

О подобной "мнимой понятности" кинематографа тонко писал Ю.М.Лотман, отметивший, что "похожесть" вовсе не делает кино полностью (и даже частично) понятным "простому смертному" - как родственность славянских языков не делает из нас знатоков чешского или польского: ну, можем мы иногда понять что-то с пятого на десятое в очень примитивном газетном тексте - и все.

Так и с кино - неподготовленный человек в фильме большого режиссера поймет наиболее простой семиотический или философский слой - и все. А потом скажет: Бергман с Тарковским слишком заумные, Брессон - примитивен, Куросава - прямолинеен, Имамура - назидателен, Антониони - зануден, а Сокуров - скучен. И многие закивают в одобрении. Но ведь настоящее искусство - это не развлечение, не детектив пополам с мещанской драмой. У него и другие сюжеты, и иные художественные средства. Кто-то умный заметил, что хороший текст должен быть сложным - читатель непременно обязан совершать значительную умственную работу. Иначе не может состояться взаимодействия с текстом, с идеями автора: часто глубокими и выношенными в течение многих лет. Это же касается и кинематографа. Однако награда за подобный зрительско-читательский труд всегда бывает самая высокая: например, жить становится интереснее.

Серьезные произведения искусства затрагивают весьма ограниченный ряд проблем. Борхес как-то написал, что сюжетов всего четыре: осада города, возвращение домой, поиск сокровища и смерть бога. Можно взглянуть на всеобщность под несколько другим углом и сказать, что из рассказываемых человечеством историй интересны лишь те, что затрагивают два круга вечных проблем. Один макроскопический - круг человеческих сообществ: культур, стран, цивилизаций, их рождения, возвышения, союзов и конфликтов, заката и смерти. Второй круг - круг людей, отдельных личностей, в существовании которых мы жаждем разглядеть почти те же аспекты, что и в судьбе цивилизаций.

И вот что интересно. Как бы ни "суживал" предмет своего творчества большой кинематографист, иногда сводя его к мельчайшим движениям души одного-двух людей, он часто в итоге создает глубочайший портрет общества или целой эпохи: как это сделали и Бергман, и Антониони. Сходным образом, например, послевоенная Италия гораздо масштабнее запечатлена в "остраненных" "Дороге", "Ночах Кабирии" и "Сладкой жизни", чем в некогда популярных политически ангажированных работах того же периода.

Ведь настоящее искусство обязательно говорит о вечном - а дальше... Дальше, как известно, тишина. Говорить о вечном всегда сложно - но тут никакого выхода нет. "Возвышают" ли нас подобные разговоры? Наверно, все-таки да. Делают ли нас счастливее? Не знаю - вспомним чеховских героев, которые так любили "пофилософствовать". И куда это их привело? Или дело здесь не в философствовании?

Да и что такое счастье? Ведь войны и террор только добавляют людям проблем, поэтому их отсутствие не исцеляет мирового горя. Вспомним слова Надежды Мандельштам о том, что не будь того ужаса, который ей пришлось перенести, то ее бы ждала "нормальная" жизнь, с изменами и разводами.

Несмотря на определенные политические и климатические взрывы, мы живем в значительно более щадящее время - тем паче имеет смысл иногда остановиться и оглядеться. Ведь путь к счастью всегда непрост, ибо человек хочет настоящего - полного - счастья, а не суррогата-заменителя. И даже в невозможно идеальных условиях человеческое сознание будет искать неведомого, мучаться и метаться, будет алкать большего: непохожего, но близкого, необычного, но родного. Эмоции вообще вещь непредсказуемая - но не ими ли поделиться нам хочется более всего? Чтобы увидеть, как они отражаются, преломляются и возвращаются - вызывая в нас ответную реакцию - и так до бесконечности? Не этого ли ищем мы - и в жизни, и в искусстве?

Борьба за счастье - самое сложное, что предстоит человеку в течение жизни (помимо вселенских и исторических потрясений, преследующих нас в любую эпоху). И вариантов здесь - бесконечное множество. Поэтому невероятных - и немного сходных с нашими - историй очень и очень много. И "последнее сказание" никогда не будет написано: "И плыть нам вечно, и жить нам вечно", - говорит рассказчик в финале сокуровского "Русского ковчега".

Думается, что последний фильм будет снят прямо перед исчезновением рода людского. Поскольку в кино мы ходим в поисках счастья, которое, как известно, находится в самой глубине души человеческой.