Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Сеть | Периодика | Литература | Кино | Выставки | Музыка | Театр | Образование | Оппозиция | Идеологии | Медиа: Россия | Юстиция и право | Политическая мысль
/ Обзоры / Кино < Вы здесь
"Осенняя соната" Алексея Германа
Дата публикации:  24 Июля 2003

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Сотри случайные черты -
И ты увидишь: мир прекрасен.

(А.Блок "Возмездие")

В минувшее воскресенье на телеканале "Культура" в рамках празднования 65-летия кинорежиссера Алексея Германа был показан фильм "Хрусталев, машину!". Как уже отмечали кинокритики, массовый зритель фильм не понял, и это не удивительно, потому что то, что сотворил Герман, не имеет никакого отношения к кино в его привычном понимании.

Начнем с того, что, пытаясь пересказать содержание фильма, все время срываешься в цитирование поэтов Серебряного века, особенно Блока, и вообще в цитирование именно поэтов. При этом то, что происходит на экране, стилистически скорее похоже на иллюстрации к Кафке: ужасное время - конец февраля 1953 ("достать чернил и плакать"), мерзкий быт, омерзительные рожи, причем у всех, включая тех, кого следовало бы назвать героями фильма, да язык не поворачивается.

На этом фоне, вернее где-то внутри - в потном, дымном чреве этой жизни, развивается типичный для того времени сюжет - нет, вернее сказать, сюжет, ставший для нас привычным из-за частого повторения в книгах и фильмах.

Внешне вполне успешный, но со странными ужимками человек, генерал и нейрохирург, заправляющий большой клиникой, в ожидании ареста пускается в бега, его ловят, насилуют в воронке, на котором красуется надпись "Советское шампанское", потом также неожиданно освобождают и везут на дачу Сталина - спасать умирающего вождя. Семью тем временем переселяют из "генеральской" квартиры в коммуналку, а герой, посмотрев на все это, садится в поезд и уезжает в неведомые края.

История эта как бы увидена глазами мальчика-подростка, сына главного персонажа. Именно "как бы" потому, что большинства сцен мальчик видеть не мог, да и зритель видит происходящее достаточно плохо, так как замысел автора, судя по всему, состоит именно в том, чтобы видно было как можно хуже - камера все время скользит, именно "скользит", а не двигается, помогая увидеть. Персонажи как бы сами неожиданно появляются в поле зрения и исчезают в никуда.

В вечернем мраке тонут лица,
Вглядись - увидишь ряд один
Теней неясных, вереницу
Каких-то женщин и мужчин.

(А.Блок "Возмездие")

В общем, смотреть на все это почти невозможно не потому, что мера страдания превышает возможности нормального человека, а просто потому что ничего не понятно - попросту и не видно, и очень плохо слышно. То есть фильм как бы не зрелищный. Еще он почти не воздействует на эмоции - все происходящее столь буднично, рутинно и уныло, как бесконечный мерзкий дождь на грязной улице, где размокающая глина не дает шагу ступить. Такую погоду и такой пейзаж хочется заспать, чтобы, проснувшись, обнаружить, что дождь кончился, солнце светит, грязь подсохла, травка зеленеет и... что там еще в меню нормальной жизни?

Однако Алексей Герман - он же мальчик - не желает проснуться солнечным утром. Он как будто все время твердит блоковское:

Рожденные в года глухие
Пути не помнят своего.
Мы - дети страшных лет России -
Забыть не в силах ничего.

А помнит он квартиру, набитую людьми, грязный двор и город - "бесноватый, достоевский" (А.Ахматова). Вообще проходы героя (из дома в клинику, из клиники - во двор, затем снова домой, потом в дом влюбленной в него "простой русской бабы") больше всего напоминают метания по Петербургу героев Достоевского или обреченное блуждание героя "Процесса" - "Тот, кто допускает процесс, его проигрывает". На улицах туман, грязь, в домах мерзкие запахи и пар - "Бесконечной стиркою дом пропах" (А.Галич).

Вообще фильм явно и целенаправленно перегружен деталями и персонажами, которые валяются в грязи, все время плюются, особенно, главный герой, и норовят дать или получить по морде. Вообще непонятно, почему все эти люди еще живы.

"Как тошно жить на белом свете" -
Бормочешь, лужу обходя;
Собака под ноги суется,
Калоши сыщика блестят,
Вонь кислая с дворов несется,...
И встретившись лицом с прохожим,
Ему бы в рожу наплевал,
Когда б желания того же
В его глазах не прочитал...

(А.Блок "Возмездие")

Что касается деталей, то их так много (есть и упомянутые Блоком собака и сыщик), что они никак не выстраиваются в единый образный ряд - не лезут просто. И потому в принципе из этих рядом можно построить много чего.

Можно - про ужасное время, ломавшее человеческие жизни:

Того вампирственного века,
Который превратил в калек
Достойных званья человека!

Можно - про "немытую Россию":

А жить - и путанно, и трудно:
То - над Россией дым стоит...

Можно - про преступную власть:

Страна - под бременем обид,
Под игом наглого насилья -
Как ангел, опускает крылья,
Как женщина, теряет стыд.

И все будет верно и, скорее всего, адекватно авторскому замыслу, и оттого становится совсем тошно:

В те годы дальние, глухие,
В сердцах царили сон и мгла

Общую атмосферу фильма действительно лучше всего описывать цитатами из блоковского "Возмездия", да и само это слово означает в контексте фильма что-то такое очень важное, но не совсем понятное.

Там, в сером и гнилом тумане,
Увяла плоть, и дух погас.

Вот оно, пожалуй главное - "увяла плоть, и дух погас". Если с духом все обстоит достаточно сложно, то увядание плоти - непоправимо:

На свете все восстановимо, кроме
Простого тела, видимо. Оно
Уходит в зимнем сумраке незримо

Это уже Иосиф Бродский - перевод из Томаса Венцловы.

Тут самое время обратиться к телесному умиранию, которое присутствует в фильме со всеми его непривлекательными подробностями. Вождь умирает среди нечистот и отвратительного запаха.

Был жалок этот смятый одр,
И в комнате, чужой и тесной,
Мертвец, собравшийся на смотр,
Спокойный, желтый, бессловесный...

Герой массирует омерзительный, покрытый глубокими морщинами живот умирающего Сталина, растянутый, видимо, из-за систематического людоедства и связанных с ним хронических запоров, которые уже стали своеобразным трендом современного кино (кроме "Хрусталева", тема запоров обыгрывалась в "Черной розе" Соловьева), и даже литературы (сцена промывания желудка в "Московской саге" Аксенова).

Вообще в фильме как-то очень много "телесного низа", но не карнавального (как писал Бахтин), а грубого и отвратительного, и это наводит на невеселые размышления о душевном состоянии и ценностной ориентации автора. Нет, я не о том, что вы подумали...

Речь не о том, что автор, может быть, "немножечко того", впал в несколько неадекватное состояние. И не об "очернительстве" и "идеологической невыдержанности" - это уже было с "Проверками на дорогах" и отчасти с "Лапшиным". Сейчас у нас, как известно, демократия и творческая свобода без берегов, и потому можно все - любую "чернуху".

Однако, "чернуха" "чернухе" рознь. Нынче много очень веселой и жизнеутверждающей "чернухи". Вот, например, "Идиота" Достоевского экранизировали. Это я не о сериале вполне политкорректном и до тошноты адекватном тексту, а об авторском прочтении романа, в финале которого, отведав бедра Настасьи Филипповны (оно было не хуже, чем известное жиго-де-мутон в парижском ресторане) князь Мышкин, собираясь уходить, просит Рогожина дать ему с собой еще кусочек - "Для Гаврилы Ардалионовича".

Но вернемся к "телесному низу". Комментируя фабулу "Хрусталева", сам Алексей Герман сказал, что он, восхищаясь своим отцом, который был сильным, могучим человеком (вхожим, кстати, в "ближний круг" тирана), попытался представить, что было бы, если бы он попал в жернова страшной людоедской машины. В этой реплике автора, если соотнести ее с тем, что происходит в фильме, содержатся как бы два мессиджа.

Один - более-менее явный - герой пострадал не столько от власти, которая быстро вернула его в "нормальную жизнь" (если такой оборот позволителен применительно к происходящему в фильме), сколько от попавших в тот же воронок уголовников. Причем, после "опускания" герой - "сильный, могучий человек" - не морду бьет обидчикам, а мирно засыпает на плече насильника. Тут вам и "страна рабов", и тема возмездия "господам".

Кто меч скует? - Не знавший страха.
А я беспомощен и слаб,
Как все, как вы, - лишь умный раб,
Из глины созданный и праха, -
И мир - он страшен для меня.

Второй - скрытый, причем, настолько, что о нем, судя по всему, не подозревает и сам Герман, иначе он бы воздержался от признания в том, что совершенно сознательно проделал все это с собственным отцом. Поистине, "юность - это возмездие" (Ибсен "Строитель Сольнес"), а в данном случае - еще и с явным фрейдистским привкусом.

Да, именно так и бывало в пьесах Ибсена и Стринберга и в фильмах Бергмана, да и еще много где. Сначала все вроде бы нормально: дочка принимает в гостях мать ("Осенняя соната" Бергмана), или Алексей Герман рассказывает, какое у него было замечательное детство, какие, все сплошь великие люди приходили к папе на дачу в Комарово, а потом вдруг выясняется, что есть еще одна дочь, тяжело больная по вине матери, и вообще - к маме большие претензии на грани ненависти. Да и Герман невольно проговорился, что все не так просто было в счастливой жизни советской творческой интеллигенции, где граничащая с патологией ненависть к вождю каким-то хитрым способом отразилась - по крайней мере в фильме - на отношениях с отцом.

Впрочем, герой "Хрусталева" на полноценного отца никак не тянет: не научил мальчика, "что такое хорошо и что такое плохо" при тоталитарном режиме, и отрок, не знавший, что папу отпустили, немного помучившись, пошел звонить, чтобы донести, что отец вернулся. Да и после смерти Сталина бросил сына и укатил на поезде с "простой русской бабой", мечтавшей иметь ребенка от "красавца-генерала".

Оно, конечно, понятно, что после всего, что было очень хочется куда-нибудь убежать из этой исходящей паром жизни, последовав примеру Берии, крикнувшему сакраментальное - "Хрусталев, машину!", и умчавшегося навстречу своим хорошо известным злоключениям:

Никогда не вернуться домой.
Провалиться в ничто, раствориться
в темноте. Растерять все...

(Томас Венцлова)

А как же быть с родительской любовью и ответственностью?

На этот вопрос в фильме Германа ответа нет, да и сам вопрос не стоит. Получается, что сам факт жизни в "жестокий век" дает человеку право пуститься в бега - в прямом или переносном смысле. А брошенные и преданные их сыновья странствуют по жизни сами по себе, не в силах изжить ненависть к тирану в сердце своем.

В итоге имеем то, что имеем. Алексей Герман делал гениальный фильм о ненависти к культу, а сделал - о неприятии жизни вообще. Воронка ненависти к власти, закрученная в русской литературе со времен критического реализма XIX века, засосала его, и ненависть к проявлениям зла трансформировалась в неприязнь к жизни вообще тем вернее, чем меньше иллюзий и идеализма осталось у мастера.

При таком отношении к жизни, да еще приправленном интеллигентским индивидуализмом, "связь времен" неминуемо распадается, жизнь рода прерывается, а дети тем хуже слышат своих отцов, чем более упорно те стараются передать потомкам свое знание о том, чего, как писал Шаламов, лучше не знать вообще.

Стоит ли после этого удивляться, что "младое племя" совершенно не готово разделить с осколками "прогрессивной общественности" тревогу в связи с угрозой реставрации тоталитаризма.

Предваряя показ своего фильма на канале "Культура", Алексей Герман прямо сказал, что фильм направлен против культа и добавил, что тем, кто не выдержит и переключит телевизор на другой канал, будет потом стыдно. Это, возможно, последняя иллюзия, оставшаяся у автора апологии пессимизма.

В мире, созданном Германом, "пепел" не превращается в "алмаз", и в этом смысле можно сказать, что он пошел вслед за Кафкой, отрину традиции русской культуры. Сознательный отказ от катарсиса привел к тому, что гениально сделанный фильм оказался востребованным лишь теми, кто говорит с автором на одном языке, а это, как отметила в своей блестящей рецензии на "Хрусталева" Татьяна Толстая, "предполагает некое общее прошлое" (Борхес).

Добавим от себя, что под "общим прошлым", видимо, следует понимать прошлую красивую жизнь бывшей культурной элиты, о которой любит вспоминать и сам Алексей Герман. Той элиты, которая, кормясь с руки власти, тихо и тайно эту власть ненавидела и завещала свою неизбытую ненависть своим детям.

И в этом смысле фильм можно назвать корпоративным, ибо в нем ничего не сказано "о том, что в здешнем мире живо...", как нет в нем и ничего вечного, кроме вечной ненависти, и это тем более обидно, ибо автор, судя по его другим работам, вполне владеет или, по крайнем мере, владел раньше:

Той оптикой, что преломляет судьбы
До совпаденья слова или сути,
До вечных форм, повторенных в сосуде,
На общие рассчитанном уста...


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Александр Ярчевский, Герман. "DIVINА Commedia" /24.07/
"Хрусталев" - это уже не кино в том устоявшемся, заскорузлом понимании, где для наличия признаков такового, необходимы формальные приметы - сюжет, бюджет, яркая суперидея. Нами получено приглашение в запределье, которое ограничено текущим хронотопом. Это приглашение в ад со всей своей плоской архитектоникой и беспредельным множеством входов.
Дмитрий Десятерик, Солнцу перерезали горло /16.07/
Ларс фон Триер давно доказал, что невозможное - его стихия. Невозможное и невыносимое - для зрителей, тем более для героев его фильмов.
Дмитрий Десятерик, Шварценеггер продолжает и проигрывает /10.07/
Создатели "Терминатора-3" решили умучать человечество до конца. То есть атомную войну все-таки устроить, иначе какой интерес? В общем, иногда даже смешно. Шварценеггера в полный рост, при ярком освещении, с обнаженным торсом уже не показывают - поизносился наш робот. Что поделаешь, за все надо платить.
Петр Ильинский, Зрители и мастера /07.07/
С 20-х годов Голливуд занялся выявлением наиболее доходных направлений, изучением зрительских симпатий, а далее и выработкой у публики определенных вкусов. В итоге заокеанский зритель полностью утратил способность воспринимать не-голливудские киноязыки и перестал ходить на фильмы, сделанные по иной мерке.
Наталья Самутина, Европейское братство лузеров /04.07/
К числу достоинств ММКФ относится присутствие в его программах кинематографа европейских стран. Срединное кино, располагающееся между элитарным и народно-массовым, в другое время увидеть не так просто. А между тем, именно этот кинематограф дает плодотворный материал для отслеживания тенденций развития современного кино.
предыдущая в начало следующая
Наталья Серова
Наталья
СЕРОВА
serna72@mail.ru

Поиск
 
 искать:

архив колонки:


Арт-хаус-линия 'Другое кино'
Эхо Каннского фестиваля-2000
Arthouse.ru




Рассылка раздела 'Кино' на Subscribe.ru