Тим Бартон. Двуединое чудище класса "А". Тот, кто мастерски упаковывает в переплет буффонады свой антимейнстримный скепсис. Ведет себя независимо, но его своеволие удивительным образом совпадает с голливудскими ценностями. Ему, двуединому, прощают все. И умильность "Эдварда Руки-ножницы", и задорное издевательство "Марс атакует!", и инфернальное кокетство "Сонной лощины". Ибо умеет развлечь со вкусом. Его любят как Бартона желчного, усыпанного психоделическими блестками, пышущего фейерверками, никогда не ошибающегося в выборе актеров.

Но он таки попался. Клюнул на приманку, против которой трудно устоять, попался на крючок архетипического сюжета. Таковым архетипом для американской культуры вот уже полтора века является "Моби Дик".

Собственно, параллель с фабулой романа Мелвилла исчерпывается уже в прологе "Крупной рыбы": молодой Эд Блум (Ивен Макгрегор) вылавливает невиданную речную тварь и отпускает ее с миром. Но незримая мощная тень лежит на всей картине, и это даже не "Моби Дик", а рыбина куда большая. Да и Бартона словно подменили.

Нет, конечно, он узнаваем. Та же красочная затейливость, те же персонажные пряности: Эду-Макгрегору в его скитаниях, байками о которых он надоедает сыну Уиллу (Билли Крадап), попадаются и великан, и хищное дерево, и заколдованный городок, и красотки-сиамские близнецы, и директор цирка - оборотень. Шапито, диверсия в Китае, миллион нарциссов, прекрасная возлюбленная, которая к старости превращается в Джессику Ланж - одним словом, весь набор для хорошей сказки имеется. Но в сказке, при всех ее чудесных законах, есть своя логика - мораль нам рассказывают в конце, уже после всех приключений, подводящих к итоговому уроку. В "Крупной рыбе" мораль прочитывается изначально. Более того, ее, похоже, сначала настойчиво предлагают, а потом откровенно навязывают, не особенно даже считаясь с самим фильмом.

Да, да, конечно, Блум-старик (Альберт Финни) изначально очень похож на матерого губастого сома, а, чтобы уже все-все все поняли, сам, в конце концов, в рыбу и превращается. Рыба - символ Христа, христианства вообще - именно потому в прологе "Моби Дика" Мелвилл настаивает на том, что кашалот - это рыба, именно рыба, не млекопитающее. Итог - притча (среди прочего) о тщете людских усилий достичь Небес, о заведомо обреченном состязании гордыни с Провидением, написанная с величием и яростью, достойными чеканных глав Ветхого завета. Бартон, нагромождая аттракционы и сантименты, сдабривая кадр милыми ручными монстриками, тоже стремится сообщить аудитории простое и впечатляющее послание. Но чтобы создать настоящую притчу, необходима та глубина мышления, которой у Бартона нет и никогда не было. Что до визуального богатства, то здесь вновь - а куда деваться? - приходится вспоминать Терри Гильяма, что подобные аттракционы конструирует не в пример изобретательнее. Конфетти и карусели "Крупной рыбы", Макгрегор, Ланж и Стив Бушеми пропадают впустую - в горько-сладком, до боли в слезных железах знакомом, болоте мелодрамы.

Действительно, печально: Бартон слагает посредственную оду тем незыблемым ценностям, которые сам в свое время разделывал под орех.

Итак: нужно любить своих родителей, и рассказывать детям небылицы на ночь, и беречь семейный очаг, и верить в чудеса. Ничего не забыли? Да, ну и в церковь ходить, разумеется.

Еще книжки читать умные.

Хорошая книга - она как калоши - из любой художественной жижи вынесет.