Появившееся недавно Открытое письмо Президенту, посвященное реформам образования и подписанное 420 специалистами, продолжает горячо обсуждаться профессиональным сообществом. Хотя в адрес его авторов прозвучало немало критики, даже для работников образовательной системы очевидно, что ситуация здесь неблагополучна и достойна всестороннего обсуждения. РЖ публикует интервью, взятое у одного из подписантов - заслуженного учителя России, завуча по спецклассам одной из лучших математических школ страны - школы #57 г. Москвы - Бориса Михайловича Давидовича.

---

РЖ: Что побудило вас подписать письмо с протестом против ЕГЭ?

Б.Д.: Может прозвучать странно, но я не считаю ЕГЭ главной проблемой школьной жизни сегодня. Как и вообще вопрос экзаменов. Да, эта тема широко обсуждается, сказано уже столько, что просто ничего не хочется говорить. Но школа живет другим. Мне вспоминается одна история. Как-то в нашу школу пришли молодые, интеллигентные родители двух сыновей-близнецов. Они просили устроить одного из них к нам в восьмой, кажется, класс. Дело в том, что в школе, где они вместе учились, учителя систематически травили одного из братьев, постоянно сравнивая его со вторым. Ребенок был буквально доведен до ручки. "А нельзя ли поговорить с классным руководителем относительно этой ситуации?" - спросил было я родителей, но тут же услышал: "А от нее это и исходит в первую очередь, она считает это методом воспитания..."

Поймите пожалуйста - в массовой школе работает очень мало вменяемых людей. Вот в чем реальная проблема. Особенность школы как системы в том, что учитель - это массовая бесконкурсная профессия и при этом род занятий с чрезвычайно низким социальным статусом. Это сочетание и рождает многие страшные вещи внутри школы.

РЖ: Но почему же вы тогда присоединили свой голос к тем, кто обрушился на ЕГЭ, если этот вопрос для вас второстепенен?

Б.Д.: А потому что у нас происходит постоянная имитация улучшения. Так точнее стоит назвать образовательные реформы. Это письмо - попытка протестовать против такой имитации. И ЕГЭ - это тоже имитация. Одни занимаются его продвижением потому, что открывается дополнительный заработок, вкладываются средства, которые должен же кто-то осваивать. Другие - потому что приказали. Третьи вообще в этом ничего не понимают - но тоже делают...

РЖ: Вы в принципе против реформ?

Б.Д.: За свои почти уже 60 лет я не помню ни одной осмысленной реформы в нашей стране. Правда в том, что все знают, кто виноват, но никто не знает, что делать. Никто. Еще одна история. Английская спецшкола, интеллигентная мама, девочка переходного возраста. В семье конфликт "отцов и детей". После какого-то решительного объяснения девочка уходит из дома. Психолог спрашивает интеллигентную маму: "Зачем вы так жестко говорили с дочерью? Вы ведь знали, что произойдет?" - "Знала. Но ведь что-то надо делать..."

Это пример нашей ситуации. "Ведь что-то надо делать" - и делают! Только разобраться бы - что. Вот, к примеру, часто говорят, что корень всех бед - низкая заработная плата. "Повысим оклады чуть ли не до тысячи долларов!" - прочитал я в одной из центральных газет. Но ведь школу тогда забьют проходимцы - и опять все перемены на этом закончатся. Или стали носиться, как курица с яйцом, с попечительскими советами. Но давайте посмотрим реально, кто туда войдет? Кто реально из родителей захочет и сможет с дотошностью влезать в проблемы школы? Насколько это будут люди адекватные? А в маленьких городках - где вы возьмете 15-20 человек, которые будут осмысленно формировать школьную политику? Это все кабинетные утопии.

РЖ: Вы говорите, что никто не знает, что делать. А вы сами идете в школу - тоже не зная?

Б.Д.: Я для себя давно и навсегда решил одно: делай свое дело так, как считаешь нужным. Я не готов думать за весь мир, за всю страну - поэтому и создали мы в отдельно взятой школе такой остров, оазис, что ли, и пытаемся сохранить себя, как можем. Чтобы строить нашу внутреннюю жизнь такой, какой она нам видится.

Правила, которые я сформулировал бы, очень просты: нужно быть честным перед детьми и коллегами, быть профессионалом своего дела и не изменять здравому смыслу.

РЖ: Может ли быть полезен опыт вашей школы, "оазиса", как вы ее назвали, для школы массовой?

Б.Д.: Можно, я задам контрвопрос? Может ли быть полезен опыт, скажем, театра имени Товстоногова театру имени, например, Гоголя? Ничем и никому наш опыт полезен быть не может - школа тот же театр, это органический уникальный сплав. Школа, как театр, рождается и умирает - и живет очень недолго, в лучшем случае - несколько десятилетий. Нашей школе везет - мы давно уже перевалили за сотню лет... Мы вообще в какой-то степени исключение. Здесь совсем другая среда.

РЖ: Как вы определяете для себя цели образования?

Б.Д.: Говорить об общих целях для всех школ и учеников очень сложно, практически невозможно. Слишком все разные. Для себя же мы решили этот вопрос так - мы не готовим математиков-профессионалов. Наша сверхзадача (употреблю театральный термин) - научить честно работать и получать удовольствие от этого процесса. От этой сверхзадачи и разворачивается вся цепочка воспитательных и образовательных методов внутри нашей школы.

Кстати, я тут посчитал - примерно 20 моих выпускников разных лет так или иначе связали себя с работой в школе, хотя я никогда не работал в специализированных педклассах. Это серьезная цифра - она как раз и говорит о том, что наши образовательные цели привлекают ребят и они готовы после окончания школы реализовывать эти же цели уже в качестве учителей.

РЖ: Каким, с вашей точки зрения, должно быть участие государства в образовательном процессе?

Б.Д.: Хорошо бы, чтобы кормило и не мешало. У государства все равно нет ясно оформленного понимания того, чего оно хочет от образования. Оно даже не может в материальном выражении отличить труд хорошего учителя от труда плохого. О чем тут тогда говорить?

РЖ: Но рано или поздно вашим ученикам приходится покидать "оазис" и сталкиваться с государством, от которого их стараются оберегать. И не всегда эти столкновения безобидны. Как, например, вы относитесь к нынешней практике приема в вузы?

Б.Д.: Это очень сложный, нелинейный вопрос. Вузы вузам рознь. Возьмем, к примеру, мехмат МГУ - это факультет я по разным причинам знаю очень хорошо. Там у власти стоят люди, которые заведовали приемом и 20 лет назад. Конечно, времена меняются, меняются и эти люди - но главное остается: "порядка нет как нет". Модные нынче слова о том, что при поступлении "надо смотреть в глаза абитуриенту", звучат странно. Ни в одном университете мира нет устных вступительных экзаменов - должен быть письменный документ.

В этом году, как вы знаете, ситуация еще сложнее. Весь год не могли определить статус победителей региональных олимпиад: то ли их берут в МГУ без экзаменов, то ли они должны сдавать, как все. 60 человек из Москвы стали победителями Московской городской олимпиады - они, по уверениям ректора, должны были быть зачислены. Теперь им предстоит опять доказывать свою пригодность.

Хотя, положа руку на сердце, я бы взял из них не больше половины - ну нет там столько настоящих математиков! А на мехмат поступает ежегодно 450 человек...

РЖ: Сам собой возникает вопрос о профильном образовании, на которое готовится перейти вся страна. Как вы относитесь к нему?

Б.Д.: Массовый переход к профильной школе никак не подготовлен. Нет учебников и программ. Нет учителей. Вот пример нашей школы. По новому учебному плану можно в классах гуманитарного профиля не изучать отдельно физику, химию, биологию, а объединить их в некий предмет "естествознание". Я этому поначалу обрадовался (известно, как много усилий тратят иные гуманитарии, чтобы постичь эти не главные для них в профессиональном плане науки), но потом понял, что у нас в школе нет такого учителя, который мог бы преподавать естествознание. Всего два года назад введен этот предмет в педвузах, те, кто станут когда-то учителями естествознания, еще второкурсники - а мы уже должны на что-то "перейти". Это все профанация идеи.

Еще одна проблема: по моей оценке (а я все-таки занимаюсь отбором способных к математике детей не один десяток лет) порядка 50% детей к тому возрасту, когда им предлагается выбрать профиль, еще не определились со свои выбором. Счастливцы те немногие родители, дети которых знают, чего хотят.

РЖ: И современные дети такие? Как, кстати, меняются ученики за последние десятилетия?

Б.Д.: В ребенке изменились, на мой взгляд, две вещи. Первое: дети, которым сейчас 15-16 лет, выросли на американизированном телевидении начала 90-х годов. Они эмоционально более приглушены, чем раньше, не плачут по поводу чужого горя и часто просто не могут понять, что это такое. Идея навестить больного одноклассника вообще не может прийти им в голову - зачем, есть же SMS-ки! Второе: у многих детей чудовищно низкий культурный уровень. Это, конечно, и наша вина. Мы сами перестаем читать - так, как читали 15-20 лет назад. А этот уровень лишает человека возможностей профессионального роста.

РЖ: Мрачное какое-то интервью у нас получается... Как же можно идти на работу в школу после всего, что вы сказали?

Б.Д.: Вы можете мне не верить, но несмотря на все то, что я сказал вам сейчас, я вынес с годами твердое убеждение: на свете есть только две осмысленные профессии - это учитель и врач. Ну, может быть, еще хлебопек - но это из другой оперы. Все остальное - от лукавого.