Сегодня в гостях у "Директорского клуба РЖ" - Игорь Анатольевич Фастовский, директор школы #1301 с углубленным изучением экономики, г. Москва.

Русский Журнал: Наш традиционный вопрос в начале разговора: как, на ваш взгляд, идут сейчас дела в образовании?

Игорь Фастовский: С точки зрения идей, которые сегодня предлагаются, все неплохо. С точки зрения их реализации - плохо, начиная от ЕГЭ и заканчивая включением нашего образования в мировое образовательное пространство. В задумках - правильно, но идеи либо не реализуются, либо реализуются очень медленно и непоследовательно. Обидно, что идеи не реализуются оттого, что идет мощное их торможение, причем людьми, профессионально связанными с нашей системой, безусловно понимающими их правильность и перспективность. Тот же самый Единый государственный экзамен усердно дискредитируется вузовским сообществом. Правда, в основном слышится голос представителей московских вузов, но Москва - это не вся Россия. Хотя первая статистика, касающаяся академических успехов студентов, поступивших в институты по результатам ЕГЭ, весьма позитивна (включая студентов ГУ-ВШЭ). Кстати, московское образование - я имею в виду среднее - сейчас, на мой взгляд, начинает несколько "проседать" по сравнению с образованием в регионах. Между прочим, регионы обгоняют нас и за счет того, что активно используют московскую педагогическую науку, а у нас она мало востребована.

РЖ: А почему вы делаете такой нелестный для Москвы вывод?

И.Ф.: Это заметно по восприятию новых педагогических идей, их внедрению в массовую школьную практику. Речь идет не о локальных апробациях в экспериментальном режиме - их и у нас в Москве хватает. Регионы же, например Брянск, Смоленск, Вологда, Киров, Новосибирск и другие, осторожно, вдумчиво, но реально воплощают новые идеи и технологии в жизнь. Там они востребованы педагогическим сообществом и дают положительный результат. Там четкая положительная динамика.

Общий уровень регионального учительства, может быть, несколько ниже московского, но учителя там гораздо больше, чем мы заинтересованы в своем педагогическом росте, активно развиваются. А мы почему-то слишком уверены в своем превосходстве, некое московское зазнайство все-таки в нас есть.

РЖ: Вы затрагиваете очень острую проблему педагогических кадров. О ней постоянно и настойчиво говорят московские директора. А как ситуация обстоит в тех регионах, где вы были?

И.Ф.: В регионах ситуация с кадрами несколько проще. Если в столице дефицит кадров ощущается сильно (большой город, большие возможности для трудоустройства), то в провинции, где уровень безработицы довольно высок, руководитель школы может выбирать учителей, там существует реальная конкуренция за каждое рабочее место. В любой области есть свой педвуз, выпускники которого будут стремиться трудоустроиться прежде всего в городе. Они дорожат имеющейся работой по специальности. И одним из условий для того, чтобы получить эту работу и сохранить ее для себя, является способность к педагогическому саморазвитию. На этом умелые директора очень хорошо играют.

У нас же ситуация хуже. Педагогические кадры, действительно, стареют, молодых специалистов приходит в школу все меньше и меньше. Материальное обеспечение учителей таково, что не позволяет им поддерживать достойный уровень жизни. Конечно, хорошо, что московское правительство повышает нам зарплату, спасибо ему за это. Но вряд ли стоит видеть в таких шагах исключительно заботу об учителях, о столичном образовании. Просто это единственный способ сохранить систему, чтобы московское образование элементарно не осталось без учителей. Выделяемых средств хватает лишь на то, чтобы педагоги просто не умерли с голоду, чтобы из образования не ушли те, кто еще там работает.

РЖ: Почему же люди тогда идут на работу в школу? В сознании большинства - это каторжный, беспросветный труд.

И.Ф.: Это хорошая, действительно творческая работа. Человек чувствует себя всегда в тонусе, молодым. Когда видишь, что твой ученик движется от незнания к знанию, взрослеет, с каждым годом ощущает себя более знающим, более умным, это приносит огромное удовлетворение. Надо сказать: и дети, и родители тоже все это понимают и относятся к нам хорошо, с благодарностью. Ради всего этого стоит работать.

РЖ: А родительская благодарность в материальное выражение облекается? Сейчас много говорят о том, что общество готово платить за образование, тем более что финансирование со стороны государства явно недостаточно даже для выживания системы. Это так?

И.Ф.: Я бы не сказал, что желание вкладывать в образование средства - это какая-то устойчивая тенденция. Родители готовы платить за перспективы образования своих детей: за то, чтобы ребенок имел возможность продолжать его в колледже или университете, "мягко", без стрессов переходил с одной ступени образования на другую. Родителей же, которые готовы платить за качественное среднее образование, мало. Да это и не законно, ведь школа обязана хорошо учить за счет бюджетных средств.

Родители хорошо относятся к школе, поэтому готовы нам помогать и помогают. Они дают деньги на охрану школы, на некоторое учебное оборудование, мелкий ремонт. Но это не забота об образовании, а уважение к конкретной школе, возможно, к школе как общественному институту. Уважение к тем людям, которые здесь работают, сохраняется несмотря ни на что.

РЖ: Вы чувствуете уважение к вашей школе со стороны родителей и заинтересованность в ней детей. Это связано с тем, что она профильная? Как вы относитесь к идее введения профильного обучения повсеместно?

И.Ф.: У нас школа с углубленным изучением экономики. Поэтому дети из нашего микрорайона составляют от трети до половины учащихся каждого класса, а другая часть - это те, кто приезжает из других районов и округов именно в нашу школу, чтобы учиться экономике. Профилизация у нас ранняя. Уже в начальной школе начинается пропедевтический курс экономики, который выходит на серьезный уровень в средних классах и дополняется предметами экономического цикла на старшей ступени. Такая система позволяет нашим детям сознательно выбрать профессию и ВУЗ, где ее можно получить.

Я не вижу в ранней профилизации ничего плохого, поскольку у современного человека все меньше остается времени на то, чтобы остановиться, подумать, понять и выбрать. К 9-му классу - а именно на этот рубеж в федеральных документах запланирована предпрофильная подготовка - человек уже в состоянии определить, чего он хочет. Если мы вспомним, то на Куликовом поле значительную часть войска составляли отроки, т.е. наши с вами старшеклассники. Поэтому говорить, что они еще глупы и неразумны, думаю, совершенно неправильно. Кроме того, и в школах, и в учебных округах существуют психологические службы, которые проводят тестирование по определению склонностей к тем или иным профессиям. Любой ребенок может пройти такое тестирование. И в результате в большинстве случаев ребенок с помощью учителей и родителей может осознанно выбрать себе профиль обучения.

Конечно, бывают ошибки. И у нас есть дети, которые на определенном этапе обучения говорят: "А я не хочу быть экономистом - я понял, что хочу быть врачом, инженером, журналистом". Часть таких ребят, процентов 40, переходят в другие школы и успешно там учатся дальше. Но большинство все равно заканчивает нашу школу, хотя дальше не идет учиться по экономическому профилю. Логика их проста: экономические знания в жизни никогда не помешают. Да и учеба в знакомом с детства коллективе - дело немаловажное.

Я думаю, что несколько преувеличено мнение об инфантильности современных старшеклассников. Среди них много по-хорошему прагматично настроенных, взросло подходящих к выбору своего жизненного пути ребят. А одна из задач школы как раз и состоит в том, чтобы помогать им осознанно взрослеть, строить и начинать реализовывать свою жизненную карьеру.

РЖ: Но углубление в профиль всегда происходит за счет чего-то, где-то приходится урезать. Как удается вам в школе организовывать углубленное изучение? Чем жертвуете?

И.Ф.: Мы пытаемся рационально использовать возможности, предоставляемые базисным учебным планом (БУПом). С этого года мы вошли в эксперимент по составлению учебного плана школы на основе Федерального БУПа, который будет введен в 2006 году. Это очень приличный план, он дает школе колоссальные возможности для того, чтобы реализовать свой профиль и вместе с этим давать нормальный базовый уровень по непрофильным дисциплинам.

Конечно, результаты обучения (ЕГЭ) по профильным предметам и предметам, изучаемым на базовом уровне, будут разные. Балл, полученный нашими детьми по химии или биологии, будет недостаточен для поступления в медицинский институт, но коль скоро нашим профилем является экономика, то вместе с ней математику, информатику, географию, основы правовых знаний, язык мы даем на повышенном уровне. Это, конечно же, скажется и на результатах ЕГЭ. Если мы не сделаем глупости и все-таки перейдем к итоговой аттестации в такой форме.

РЖ: То есть, сделать глупость - это не перейти к ЕГЭ?

И.Ф.: ЕГЭ - это объективная независимая оценка знаний учащихся. Совершенно правильно, что учить и оценивать результаты должны разные люди. Несомненный плюс ЕГЭ - в открытости и прозрачности условий. Готовясь к ЕГЭ, ребенок и учитель знают, что их ждет: какая процедура и какое содержание. Подготовка к экзаменам становится вполне эффективной. Далее, я бы не критиковал контрольно-измерительные материалы - КИМы. Да, ошибки есть, но это не означает, что КИМы непригодны для выполнения своей основной задачи - оценить уровень владения предметом. Особенно часть "С", которая проверяет сформированность у выпускников основных предметных компетентностей. Это касается, с моей точки зрения, и КИМов по гуманитарным предметам, по поводу которых идут наиболее жаркие споры.

Естественно, что против ЕГЭ выступают вузы. Ведь ЕГЭ затрагивает интересы вузовских репетиторов. Маленький бизнес преподавателей в основном непрофильных кафедр стал нашей общей большой проблемой. Не имею ничего против репетиторства: если родители и ребенок хотят получить образование более высокого качества - это очень хорошо. Но если еще лет десять назад хороший репетитор (в том числе и школьный учитель) мог подготовить школьника к поступлению в вуз по математике, физике, биологии и абитуриент с такой подготовкой мог поступить практически в любой институт, сдавая экзамены по этим предметам, то теперь только вузовский репетитор готовит детей только в свой вуз. Такой монополизм и качество подготовки абитуриентов не повышает, и вузы дискредитирует.

РЖ: ЕГЭ позволяет еще выявить и качество школьного образования. В этом году было много двоек - в частности, по математике. Может быть, сопротивление идет еще и потому, что хотя "правду говорить легко и приятно", но не всегда приятно ее слушать?

И.Ф.: В связи с ЕГЭ действительно встает проблема с аттестатами. Ведь ЕГЭ показывает реальные "двойки", которые у нас не принято ставить на обычных экзаменах. Мне кажется, что если ребенок посещает школу и минимально, хотя бы на уровне узнавания, осваивает учебные программы, то оставлять его на второй год нельзя. Пусть он переходит из класса в класс, а в конце обучения получит аттестат о том, что прослушал курс средней школы. Это нормально, что часть детей не может освоить всю программу школьного обучения. Такая ситуация - во всех странах. Это зависит от психофизиологических особенностей каждого ребенка - против этого бессмысленно возражать, это глупо не замечать.

А вот вкладышем в аттестат, документом, который позволит претендовать на поступление в колледж или вуз, должен стать сертификат с результатами ЕГЭ. Если мы разведем эти два документа - аттестат и вкладыш с результатами ЕГЭ, - мы уйдем от многих проблем. Например, тогда сдача ЕГЭ становится не обязанностью, а правом ребенка. Кроме того, это игра по честным правилам. Ведь сейчас ребенок знает, что школа все равно поможет ему получить общее среднее образование (и это правильно), и особенно не напрягается. Потом он поступает в вуз, либо на платное отделение, либо в негосударственный институт, и учится там, опять ничего не делая. Это, кстати, дает вузам основания говорить, что школа ничему не учит. Появление сознательного выбора, появление честных правил поставит перед ребенком вопрос: трудиться ему или нет. И отвечать на этот вопрос он будет сам.

РЖ: Игорь Анатольевич, а как бы вы определили, что такое хорошая школа?

И.Ф.: Это та школа, которая предоставляет ребенку возможность получить то образование, какое он хочет, того качества, которое он "может взять". Это главное: она должна предоставить возможность. А ребенок и его родители либо эту возможность используют, либо нет.

РЖ: А как вы относитесь к распространенному мнению, что хорошую школу мы потеряли? Что она была у нас в советское время и давала качественное, фундаментальное образование, а теперь мы проедаем ее достояние?

И.Ф.: Образование - весьма консервативная система. Я бы не сказал, что мы многое потеряли по сравнению с советскими временами. Да, конечно, меняются программы, учебники - но это не главное. Мы продолжаем давать образование, которое позволяет человеку получить достаточную базу для своего дальнейшего развития. Так что вряд ли нынешняя школа проигрывает советской по качеству подготовки.

Вот что изменилось - так это положение учителя. Учитель в советское время был достойным гражданином страны, он чувствовал свой статус и мог себе позволить то, что мог позволить практически любой его соотечественник. Современный же учитель, с его зарплатой, чувствует некую моральную ущемленность, ущербность. И, хотим ли мы этого или не хотим, это заметно. Это огромная потеря. Ведь мы воспитываем самим фактом своего существования, своего мироощущения, наконец, своим внешним видом. Трудно воспитывать независимого, уверенного в своих силах человека, если ты сам лишен независимости. Мы говорим ребенку: "Учись, трудись, у тебя все получится, ты всего достигнешь!" А он нам в ответ: "Если ты такой умный, то почему такой бедный?"

РЖ: В том, что вы говорите, видно изменение отношения государства к школе. Чего, с вашей точки зрения, оно не может понять в образовании?

И.Ф.: Государство никак не может выработать своего отношения к образованию. Оно все время латает дыры - бюджетные, политические, - ему просто некогда задуматься об образовательной перспективе. А ведь Россия могла бы быть страной, которая экспортирует не природные ресурсы, а образование. Кстати, в условиях сегодняшней депопуляции, для страны совсем немаловажным становится вопрос о росте численности населения, в том числе и за счет иммиграции. А раз так, то тем более важно - какие иммигранты буду здесь жить: образованные, работающие на благо нашего отечества, или малограмотные, пополняющие ряды этнической преступности. У нас пока еще сохраняются возможности, чтобы образование стало доходной частью бюджета страны. Сейчас с огромной прибылью для себя торгуют образованием Америка и Европа, получая за иностранных студентов колоссальные деньги. И деньги, которые идут от продажи образования, направляются, в том числе, и на развитие этой отрасли.

РЖ: Наше образование - привлекательный товар? Но так ли это? Ведь по всем международным исследованиям мы проигрываем и отстаем: последние данные PISA показали, что мы на 29-м месте по математике - из тридцати с небольшим...

И.Ф.: Современное управление отличается от того, что было двадцать лет назад: сегодня управленческие решения нужно принимать быстро и более точно контролировать их выполнение. Правильно принятое, но запоздалое решение не дает положительного результата. А мы живем по-старому, поэтому и проигрываем. Мировое европейское образование уже ушло от знаниевой парадигмы к компетентностной. Это правильно, поскольку знания сами по себе не работают на жизненный успех личности. Их нужно уметь применять. Задания, которые даются детям в международных исследованиях, построены на компетентностном подходе: как ты сделаешь это? Как поведешь себя в такой ситуации? Как добиться такого результата? Какую сдачу, в конце концов, ты должен получить в магазине? Наши дети к таким вопросам не готовы, хотя изучали много того, о чем зарубежный школьник и понятия не имеет. Наши решают сложнейшие задачи, но зачем - не знают.

И хуже всего, что в практической плоскости переходом к новой парадигме у нас никто не занимается.

РЖ: Тогда чем же "сердце успокоится"?

И.Ф.: Когда сердце успокаивается, тогда приглашают священника. Нельзя успокаиваться. Надо работать. Ведь и в новых федеральных стандартах, и в новом БУПе реализуются очень хорошие и правильные идеи, которые могут придать новый мощный импульс развитию отечественной системы образования. Но интеллектуальный продукт у нас создают одни, а командуют другие. И все пробуксовывает на стадии исполнения. Поэтому добиваться исполнения решений нужно гораздо более жестко. Тогда, может быть, что-то и получится.

Беседовал Сергей Волков