Русский Журнал: МГУ: формула присутствия СЕГОДНЯ в образовании, в культуре (в политике) и в вашем личном профессиональном измерении (в вашей жизни и в работе).

Мария Реформатская: Я могу говорить только о той профессии, которой я занимаюсь, но мне кажется, что как это было до сегодняшнего времени и в еще более ранние времена, - подготовка МГУ представляет собой школу очень высокого уровня. Об этом можно судить и по репутации выпускников Московского Университета в пределах страны и в пределах Москвы (это все-таки самый сильный город), и за рубежом, насколько мне известно. И уезжающие навсегда, и выезжающие на конференции специалисты обычно производят очень крепкое впечатление. Это вызвано тем, что у Университета (особенно в его гуманитарном секторе), несмотря на все перипетии истории, самыми, пожалуй, устойчивыми были традиционные системы образования, которые основаны на принципах немецко-русской школы, дающей очень широкое систематическое образование, создающее фундамент, который позволяет затем аннексироваться в более узких вопросах и в более конкретных профессиональных задачах. Таковы мои впечатления на сегодняшний день.

Поскольку я преподаватель Университета, эта работа, естественно, заполняет большую часть моего времени, хотя я занимаюсь в других местах еще и другими проблемами. Это одна из очень важных сторон моего существования. Если это интересно, то я себя мыслю не столько как весомую научную фигуру (здесь есть и более значительные и сильные личности), сколько как осуществитель такого вот просветительского начала, очень важного для преподавания на начальных курсах Университета, и этим я более всего занимаюсь и отдаю мое время, душу и профессиональные познания. И в какой-то мере продолжаю тот просветительский путь, который был намечен моим дедом, преподававшим химию. Такая же просветительская основа лежала и в педагогической деятельности, правда, весьма ограниченно связанной с Университетом (больше с другими вузами), моего отца - лингвиста Александра Александровича Реформатского.

РЖ: Есть ли сегодня МГУ-шная среда, субкультура? Как она существует, где ее границы обнаруживаются? Что существенно изменилось за последние 10-20 лет?

М.Р.: За последние 20 лет, может быть даже больше, произошел, конечно, очень заметный процесс изменения атмосферы в Университете, который имеет и положительные сдвиги, и, конечно, ущербную сторону. Положительная сторона заключается в том, что целый ряд разделов преподавания истории искусств чрезвычайно расширился и углубился, это касается в основном такого рода разделов академического образования, которые испытывали в наибольшей степени трудности в цензурном плане и идеологический зажим.

Я имею в виду широкий раздел медиевистики, которая у нас пользуется чрезвычайной популярностью, особенно расширенный курс истории Византии, а также - западных Средних веков и особенно древнерусского искусства. Второй очень важный раздел - изучение искусства ХХ века, которое в наибольшей степени страдало от ущербности. Эти два направления сейчас составляют очень важную краску, определяющую общую атмосферу университетской жизни, которая проявляется и в специальных семинарах, и в защите дипломных работ, и при организации общих московских и общесоюзных конференций. Специалисты, которые формируются в этих областях, задают тон научного веса и научного интереса.

Для меня есть еще и вызывающая сожаление сторона в том, что благодаря очень большой дифференциации по специальностям, часто очень узким, требующим особой подготовки, теряется ощущение широты специалиста, основанной на эрудиции и на общем культурном подходе. Поэтому сейчас, мне кажется, в какой-то мере не хватает людей активного широкого охвата, хотя это в какой-то степени и компенсируется очень важным направлением, охватившим все гуманитарные науки, которое можно было бы назвать историко-культурным. Это не совсем то, что представляла собой широта специалистов старого поколения, а скорее - движение по тем дорогам, которые были определены в филологии лотмановскими трудами, - это выстраивание в равнозначный ряд явлений как магистрального, так и маргинального характера, что создает очень широкую картину. Здесь есть один очень существенный ущерб, и в истории искусств особенно - выбор магистрального пути связан с неким коллективным суждением по прошествии определенного времени, которое совершило выбор произведений по качеству. А это качество - удивительная концентрация художественного процесса и высказываний о жизни, которые могут быть в индивидуально-персональном виде высказаны. А когда к этому присоединяются вещи второго сорта, побочные явления культуры, то значение этих концентрированных авторитетов, этих вершин, этих монбланов несколько слабеет, и к ним ослабевает интерес. Поэтому сейчас в связи с дифференцированностью специализаций идет огромный поток работ по вещам, которые могли бы быть все-таки либо прикладными, либо составлять обочину главного процесса истории искусства.

Еще насчет университетской среды: сейчас готовится реформа Университета, и по счастью наши руководители на высоком уровне, ректорат и факультетское представительство, не сторонники этих реформ - Университет должен отличаться от других ВУЗов. И лучше всего не крушить ту систему, которая складывается. Тем более, что, как я уже говорила, эта система выдержала очень тяжелое испытание временем. И все-таки лучшее сохранилось, вопреки тому, что представляла жизнь в соответствующие времена. Сейчас, когда кажется, что времена либеральные, усреднять университетский порядок, делать его более стандартным - значит лишать его тех устоев и традиций, которые, собственно, и выделили его вполне справедливо в число таких вот авторитетных школ.

Это касается и единого государственного экзамена, и прочих реформ, которые обсуждаются и предлагаются. И есть еще второй вопрос, который тоже очень актуален в современном состоянии Университета - переход на платное образование. Дело в том, что, естественно, Университет заинтересован в платных студентах, потому что мы живем в условиях коммерческого времени, но очень часто эти кандидатуры оказываются не готовы для прохождения университетского курса. И число подобных студентов с каждым годом растет. Я бы сказала, что увеличивается полярность студенческого состава. Уменьшается число сильных, хорошо подготовленных и активно занимающихся студентов, и увеличивается среда, которая себя готовит не столько к профессиональной жизни, для которой и нужно университетское образование, сколько для современных актуальных коммерческих потребностей: работа в галереях, работа на аукционах, работа на рынке антикварных произведений. Таковы мои общие впечатления.

РЖ: Что для вас сегодня остро актуально в вашей сфере гуманитарного пространства/(в вашей отрасли гуманитарных знаний), русского(ой) и не только? Намерены ли вы соотносить с этим пониманием ближайшие и долгосрочные научные исследования?

М.Р.: Я могу сказать в особенности о том разделе, который более всего мне близок - искусство Древней Руси и медиевистика. Здесь, с одной стороны 6 переживается очень большой сдвиг по сравнению с годами моей молодости, когда слово "Богородица" мы должны были писать с маленькой буквы и мой руководитель говорил мне, что нам дадут по кумполу, если мы этого не сделаем в дипломе. Сейчас очень многое изменилось. И можно свободно говорить о религиозном содержании древнерусского искусства; второе - мы можем говорить о связи с Византией и другими средневековыми странами, не боясь, что нас могут упрекнуть в космополитизме. И третья сторона, мы можем не бояться говорить о художественных сторонах искусства, что, собственно, и является первоочередной задачей искусствоведа. Но на смену этим высвобожденным направлениям, которые, безусловно, завоевали место в современной науке о древнерусском искусстве, приходит, пожалуй, новая опасность - диктат церкви, который заставляет отступать от самого существенного в суждениях искусствоведа - от качественных оценок. При этом, безусловно, возникают отступления и от исторических оценок - вывод произведений религиозного культа из исторического контекста. Сказать что-нибудь о том, что слабо представлено в художественном плане из произведений алтарной живописи, или настенной живописи, или архитектурных зданий в виде часовен или церквей - это может вызвать в некоем широком кругу порицание. И эта сторона меня очень пугает, потому что получается так, что искусствоведение подменяется иногда чересчур обширными богословскими толкованиями, которые в разделе комментариев преобладают над непосредственно мыслью историка искусства.

Я пытаюсь, каждый раз, когда пишу что-нибудь или выступаю устно, особенно в студенческой аудитории, строить свою работу на основе тех профессиональных принципов, которые были мне внушены очень высокой школой моих учителей. Они учили ставить глаз и предлагали исторические оценки всегда независимо от того, какого рода и какого содержания произведения, которыми мы занимаемся. В этом должна быть наибольшая принципиальность и чистота специалиста.