Театральный сезон благополучно начался, и, естественно, с облегчением вздохнули театральные обозреватели газетных отделов культуры: наконец, после лета появился предмет обсуждения. Но зачастую, если быть точной, - необсуждения - ведь к спектаклю, увиденному раз и на, скажем так, сыроватой премьере, нет привычки, времени и газетного пространства возвращаться. Поэтому обсуждение заменяется информацией. Редко спокойно-доброжелательной, чаще - саркастически-усталой: мол, опять сплоховали, как, впрочем, мы и предсказывали.

Театр, давно известно, - не самый массовый вид искусства. Но, как свидетельствует в "Известиях" в своем прогнозе Алексей Филиппов (6 сентября), в Москве в прошлом сезоне по статистике театр оставался "одним из самых популярных развлечений - в него ходят немного чаще, чем в кино (знаменательный показатель - такого давно не наблюдалось - Т.Р.), и гораздо чаще, чем в цирк (если учесть, что цирков в столице всего два, а театров на несколько порядков больше, то при пристальном рассмотрении может оказаться наоборот, но пока и так приятно)". И далее констатирует факт, уже всеми и много лет назад признанный: "Большинство зрителей - женщины".
Но вернемся к прогнозам "Известий", показательно озаглавленных "Умеет ли Табаков воскрешать мертвых". Располагая свои заметки в алфавитном порядке, автор начинает с абзаца "Абсурд": "Состояние, ставшее привычным для многих московских театров. Они живут, утратив одухотворяющую их идею, по инерции, из-за того, что там по-прежнему платят зарплату". Можно в этом обвинить, думаю, половину населения страны, не исключая себя. Кто из ныне живущих и пишущих, сможет сразу, влет назвать одухотворяющую его идею? Да и зарплата сегодня, да и всегда, - архиважная штука. "Абсурдно, что даже худшие их спектакли находят своего зрителя". Почему абсурдно? Обидно, может быть. Но опять же - для кого? Для интеллектуала, для общего состояния культуры, для самого обозревателя? Театр - в первую очередь - развлечение. И если даже худший (с точки зрения автора прогноза) спектакль идет при заполненном зале, значит, он отвечает интересам публики или - свидетельствует о недостатке зрелищ в нашем мегаполисе. В любом случае - это повод для социологических умозаключений, но никак не стенаний.

Театры тем временем предлагают зрителям и их авангарду √ критикам - свои премьеры. За прошлую неделю их было немного, но встречены они бодро. Андрей Житинкин, уже в качестве главного режиссера Театра на Малой Бронной, День города отметил "Портретом Дориана Грея" по Оскару Уайльду. "Уже не один режиссер сломал на Уайльде голову, - констатирует Роман Должанский в "Коммерсанте" от 3 сентября, - при чтении кажется, что реплики-парадоксы писателя самоигральны. Ничего подобного. Вот и в "Портрете" большинство из них пока не работает. Но Житинкин не из тех режиссеров, что и после премьеры бьются с актерами над каждой строчкой (насколько я знаю, режиссер именно этот упрек с негодованием отвергнет). Он из тех, что планомерно вбивают клин между критикой и публикой: первая вздыхает и иронизирует, а вторая знает себе расхватывает билеты". Тут, думаю, рецензент несколько преувеличивает. Такой сверхзадачи у режиссера нет, он просто ставит так, как может. (Романа Должанского к тому же можно счесть первооткрывателем: он вводит в газетный контекст (и на страницах своей консервативной деловой газеты) слово "пидор"; по словам рецензента, в Малой Бронной поставили спектакль о том, как два старых этих самых совращают одного молодого и милого.)

Алексей Филиппов несколько иначе интерпретирует разделение пристрастий зрительного зала ("Известия", 3 сентября): "Его спектакль будет невыносимо скучен для тех, кто воспитан на качественном искусстве. Зато почитательницы лаковых журналов сойдут от него с ума". А как быть тем, кто, прекрасно разбираясь в искусстве, все-таки почитывает глянцевые журналы? Вопрос в пустоту.

Марина Давыдова во "Времени новостей" (то же 3 сентября) еще более резка: "Современным декадентам (тут подразумевается Житинкин) заранее выдана на все индульгенция. И обеспечено признание обывателей (от слова быть, то есть жить, существовать) и филистеров. Они нашли язык с толпой (это пятьсот зрителей, сидящих в зале, - толпа) и давно уже не страдают от непонимания (что, по сути, не так уж плохо для художника, которому всегда нужно признание и желательно при жизни, особенно в театре)".

Безумно жаль, что дальнейшая жизнь спектакля (и не только этого) практически не отслеживается. Именно об этом, хоть и другими словами, пишет Вера Максимова в "Веке" (#35, 7 - 13 сентября): "Между тем в неустановившемся, сыроватом, шероховатом житинкинском спектакле уже и сейчас отличный второй акт. Более строгий, четкий, жесткий, чем первый. (...)

Конечно, спектакль не изменится кардинально. Но на ноги - встанет. В задуманном Житинкиным - определится.

Так что давайте смотреть. И подождем ругать".

Спектакль Алексея Говорухо в Театре имени Пушкина "Разбойники" по Шиллеру рецензентами принят очень однозначно. Заголовок статьи Должанского в "Ъ" (5 сентября) говорит сам за себя: "На "Разбойниках" можно учиться. Как нельзя ставить спектакли". Бедный Пушкинский театр, что-то давно ему не везет. "Спектакль (...) представляет собой довольно полную антологию выхолощенных штампов романтического стиля. (...) Давно не приходилось видеть такой плотной, беспросветной концентрации кондовой театральности".

Филиппов в "Известиях" на день раньше свидетельствует: "Говорухо сделал из пьесы Шиллера крутейший боевик, отличающийся милым русскому сердцу милитаристско-революционным уклоном".

От спектаклей на время отвлечемся простым театральным закулисьем, нововведениями, например, в Большом театре. Там создано Управление по творческому планированию, это - своеобразный наследник устаревшего репертуарного отдела. "Новое управление, - пишет Екатерина Бирюкова, "Время новостей", 3 сентября, - зародившееся внутри Большого театра, выглядит по меньшей мере экстравагантно, что впрочем, как раз и позволяет надеяться на то, что ему удастся не завязнуть в местной трясине".

"Кабала святош" во МХАТе имени Чехова (режиссер Адольф Шапиро) и "Суббота, воскресенье, понедельник" в Театре имени Ермоловой (режиссер Родион Овчинников) были сыграны в конце недели, потому отзывы на них не войдут в данный обзор, так как опубликованы в начале другой календарной недели.

Для театра осень - начало. "Цыплят" будем считать по весне.

Многие московские театры недавно обрели своих новых руководителей. От души хочется пожелать им успеха (так и тянет иронично продолжить: "в их нелегком труде", а на самом деле он такой и есть). Вячеслав Долгачев возглавил Новый драматический театр, находящийся далеко от театрального центра столицы, у платформы "Лось". "Мы стали заложниками принятой в советские времена директивы, когда в целях пущей демократизации культуры было решено разместить театры на рабочих окраинах" (из беседы "Зато у нас отличные артисты" с Алексеем Филипповым, "Известия", 5 сентября). (Еще одно интервью Долгачев на ту же по понятным причинам тему дал полумесяцем раньше сетевому изданию Vesti.ru). Директива незаметно умерла, а театр остался там, куда его отправили. И если еще сравнительно недавно спектакли Нового изредка шли на сценах театров на Тверской или Тверском бульваре (так называемые малые гастроли), то сегодняшняя арендная плата сделала это прямо-таки невозможным. Режиссер продолжает: "Управление культуры тратит на театр довольно большие деньги, и мне кажется, что платформа Лось не лучшее место для их размещения".

Но деньги, вложенные в театр, как правило, не приносят большой прибыли, где бы он не находился. Достаточно вспомнить историю МХТ. Как шутят сами театральные режиссеры, театр - планово убыточное предприятие. Но все-таки средства, затраченные на этот вид искусства, по крайней мере, могут обеспечить появление нового имени, интересного эксперимента или... полной неудачи.

На Зальцбургском фестивале опять не прозвучала русская опера, даже такая известная, как "Леди Макбет Мценского уезда" Шостаковича, хоть за дирижерским пультом стоял Валерий Гергиев. "Нашу эмоциональную шкалу безмерного диапазона (Марина Борисова, "Известия", 5 сентября) европеец Муссбах аккуратно укладывает в свою единственную октаву. Вместо крайностей и необузданных страстей вырисовывается тоскливая история про купчиху, которая почему-то угодила на каторгу". Опять несовпадение менталитетов, а в общем-то, - историй, прожитыми разными народами.

Книжная полка

Вся неделя (пусть не газетная, но реальная) прошла под знаком Московской международной книжной выставки-ярмарки, занявшей два павильона на ВВЦ. Она дала замечательный повод поговорить о проблемах книг, издательского дела и читателей. По-прежнему, как засвидетельствовала социолог Мария Левина в беседе с Юлией Рахаевой ("Известия", 3 сентября), "треть населения России не читает совершенно". Зато она отметила растущий интерес тех, кто все еще читает, к классике. Это немного успокаивает.

Книгоиздательство возрождается. Это касается не только бульварного чтива, но и серьезной литературы. Главный редактор журнала "Книжный бизнес" Владимир Драбкин (в беседе с Борисом Пастернаком, "Время новостей", 5 сентября) отмечает: "Книги - особый бизнес, это область культуры. На первоначальном каком-то этапе все думают о прибылях, но потом дело доходит до осознания культурной миссии". Издается по разным данным, в России - от трех до четырех книжек на человека в год. "По сравнению с ведущими книжными державами Англией, Америкой и Германией и даже не совсем ведущими Голландией и Австрией цифра маленькая - там где-то за 10".

Но даже это не очень лестное для нас, россиян, сравнение не мешает радостному восприятию жизни, которое поддерживается на должном уровне различными праздниками. В Большом театре прошел торжественный вечер (в рамках Книжной ярмарки), посвященный победителям конкурса "Лучшие издания ХIV ММКЯ". На легендарную сцену поднимались авторы, издатели. "Организаторы конкурса полностью сосредоточили всеобщее внимание на помпезной церемонии, спрятав всю подготовку за кулисами: особо не афишировалось, как проходило выдвижение, кто составлял списки кандидатов", - сетует Лиза Новикова в "Ъ" от 7 сентября. Но фанфары прогремели.

О чем обязательно надо сказать - о 60-летии Сергея Довлатова, не дожившего до этого юбилея 11 лет. 3 сентября все газеты писали о нем, цитировали некогда запрещенного автора, смотревшего на человека в этом мире необычайно трезво, без снисхождения, но с пониманием и жалостью. Довлатов называл себя не писателем, но рассказчиком. Пусть. О категориях спорят ученые. Довлатова читают просто люди. Андрей Дмитриев ("Время новостей") размышляет: "Его проза обрела нынче ценность исторического свидетельства. Его дар повествователя, его тон и удивительная способность вызывать в душе читателя эффект присутствия делают Довлатова свидетелем безоговорочно убедительным. Поколение, отправившееся в школу в год его смерти, нынче идет в последний класс. Для этих юношей и девушек советская эпоха - целиком миф. Пока они читают Довлатова - а они читают Довлатова не менее увлеченно, нежели чем их родители, - они защищены от превратностей мифа настолько, насколько вообще способны защитить человека любимые книги".

Довлатов был заметен даже внешне. Также отличаются его книги, которые не спутаешь ни с какими другими. Кажущаяся легкость чтения, ерничание и частый смех таят в себе глубокую грусть, которая находится всегда рядом с отчаянием, но никогда не превращается в нее.

Небольшая цитата из "Компромисса":

- Ты непохожий, как другие, - сказала она. - У тебя хорошая карьера. Ты красивый. Но часто грустный. Почему?

- Потому что жизнь одна, другой не будет.

- Ты не думай. Иногда лучше быть глупым.

- Поздно, - говорю, - лучше выпить".