Странный ветер. Современная японская поэзия/ Пер. с яп.; сост. и предисл. Д.Такахаси. М.: Иностранка, 2003. - 476 с. - (Антология современной японской литературы), тираж 8500 экз.; IBSN 5-94145-166-0

Зоя Кутафьева

Дата публикации:  16 Января 2004

"Антология современной японской литературы" в двух томах - "Теория катастроф" (проза) и "Странный ветер" (поэзия), является продолжением проекта слависта и литературоведа Мицуеси Нумано и переводчика-япониста Григория Чхартишвили, осуществленного при поддержке Японского фонда. Цель проекта - "заполнить лакуну, образовавшуюся между обилием классики", переведенной и опубликованной в России, и "пустотой современности", которую пока заполняют произведения несомненно достойного, но недостаточно репрезентативного Харуки Мураками.

Сборник "Теория катастроф" включает произведения, которые не вошли в двухтомник "Он и Она", выпущенный два года назад издательством "Иностранка". Все тексты, вошедшие в Антологию, опубликованы в России впервые.

Сборник "Странный ветер" составляют стихотворения, выполненные в трех основных жанрах японской поэзии - стихи в свободной форме, хайку и танка (традиционные трех- и пятистишия). В него вошли стихи 71 поэта.

Если сборник прозы составляют произведения "сорокалетних", то есть, по японским меркам, совсем молодых авторов, опубликованные в Японии с 1989 по 2001 год (исключение составляет Таэко Коно, ставшая лауреатом престижной премии Акутагавы¹ уже в 1963 году), то поэзия в основном представлена более старшим поколением.

Теория катастроф

От сборника "Теория катастроф", получившего свое название от повести Масахико Симада, действительно веет чем-то безумно катастрофическим. Возможно, вместо слова "теория" больше подошло бы "практика", ведь японцы любят подчеркивать значение практического опыта: что-то вроде "родиться, есть, учиться, совокупляться, забывать, спать, умереть". В данном случае это преимущественно опыт умирания, опыт общения с умирающим/умершим, опыт перехода/перевода из состояния жизни в состояние по ту сторону жизни и обратно.

Базовая оппозиция "жизнь - смерть", обычно спрятанная в складках текста и выраженная через более частные оппозиции или символы, здесь эксплицитна: смерть молодой девушки Химэко, под колесами электрички, которая могла бы привезти ее к любимому (Эми Ямада); смерть целого вида - крылатых мышей, которые могли бы жить вечно, но размножением обрекают коллективное тело на умирание (Тацуаки Исигуро); смерть нерожденного ребенка (Сокю Гэнъю); смерть любимой собаки, которая на один день возвращается к своей хозяйке в образе молодого человека и проводит с ней время - плавает в бассейне, ест мороженое, а в конце признается в любви и исчезает навсегда (Каори Экуни).

Члены "партии жизни" оказываются в меньшинстве: художница, страдающая нервным расстройством и через искусство пытающаяся преодолеть стремление к смерти; и маленький больной котенок, брошенный матерью и чуть не съеденный вороной, но упорно продолжающий бороться за жизнь (Кадзуси Хосака); девочка Момоко, превратившаяся в птичку и свившая гнездо в цветах, проросших из головы застывшего в медитации любимого (Каори Экуни). В "партии жизни" те, кто живут здесь и сейчас: едят, любят, принимают решения, исходя из собственного опыта, и не поддаются абстрактным рассуждениям вроде: если ты находишь время на котят, лучше помоги голодающим детям Африки.

Читая все подряд, к концу книги как-то незаметно укрепляешься в мысли, что настало и твое время прогуляться по ту сторону жизни. Сделать это, конечно, надо красиво, например... Воробьевы горы, чемодан, трамплин... Или придумать что-нибудь пооригинальнее? "Сделанное и несделанное - то же самое. Даже если не сделала, но подумала об этом, это одно и то же", - звучит уже в твоей голове голос прорицательницы Ито (Хироми Каваками).

- Стоп!
...

На мой взгляд, Антология составлена очень удачно, так как точно передает состояние японского коллективного сознания. Книга - отпечаток кризисных 90-х: общество, в котором проявлять инициативу неприлично (ибо, как гласит пословица, "торчащий гвоздь непременно забьют по самую шляпку"), начинает лихорадить от невозможности оставаться прежним и неспособности измениться.

Уход из жизни как легитимный способ преодоления индивидуальных и общественных проблем становится одной из актуальных тем публичной дискуссии. Например, крупная телерадиокомпания NHK организует передачу "Этот мир и следующий" с участием Сокю Гэнъю, настоятеля буддийского храма и писателя (в Антологию вошла его повесть "Цветы на грани миров"), в которой на публичное обсуждение выносятся вопросы: "Что происходит после смерти? Куда уходят умершие любимые люди?".

В культуре, где достойнее умереть красиво, чем некрасиво извернувшись выжить, главный герой повести Масахико Симада - Акэти - выглядит подлецом. Отец героя, служащий, после увольнения покончил жизнь самоубийством. Акэти, "служащий номер два", между "поднять мятеж или терпеть" выбирает мятеж. Совершив некое подобие террористического акта в масштабах отдельно взятой квартиры, он, в отличие от своего исторического прототипа Акэти Мицухидэ, принявшего смерть, продолжает жить и скрывается, оставшись должен сто тысяч иен. Долг - ироническая деталь, лишний раз подчеркивающая его "недостойное" поведение.

Вопрос о том, какого рода изменения способны привнести в жизнь страны подобные индивидуальные и коллективные террористические акты (такие как "зариновый инцидент" 1995 года, когда члены "Аум Синрике" распылили газ в переполненном вагоне токийского метро) и какая им возможна альтернатива, остается открытым.

Самоубийство и убийство - вот тот ограниченный набор инструментов, которые могут быть пущены в ход для преодоления кризиса. Читая повесть-отчет о научном исследовании Тацуаки Исигуро "2 мая 1991 года...", начинаешь понимать, что и то, и другое не что иное, как генетически заложенный механизм, обеспечивающий воспроизводство и эволюцию вида - человечества.

Представляется, что сборник будет интересен как заядлым японофилам, так и тем, кто к Японии равнодушен. Этому способствует как стилистическое разнообразие, так и нетривиальность художественных образов и тем. А чтобы в голову не приходили слишком темные мысли, читатель может обратиться ко второму тому Антологии "Странный ветер: современная японская поэзия".

Странный ветер

Откуда-то из темноты приходит странный, странный ветер,
Интересно, чье это дыхание?
...Что шепчет этот ветер?

Масаки Икэи (с. 143)

Так сложилось, что на все японское искусство в России (и, возможно, за ее пределами) наложено некое позитивное табу: о японском либо "мимолетное... неуловимое... тонкое... на грани...", либо ничего. Упомянет рецензент "бытие на грани реальности и грезы" - значит точно, о чем-то японском.

"Странный ветер" - сборник-мистификация: снова берешь в руки, снова читаешь, снова чувствуешь, что ничего не понимаешь, снова получаешь удовольствие от того, что, как всегда, ничего не понимаешь:

Сакура во тьме -
Как педераст-проститутка
После аборта

Гадзе Симада (с. 389)

Выброшенному из контекста читателю, вышедшему из "другой детской", где скорее "у Лукоморья дуб зеленый", чем "в старый пруд лягушка прыгнула", остается только гадать, к какому направлению принадлежит автор этого хайку: традиционному, для которого характерны "зарисовки с натуры", передача в слове того, что видишь, или к авангардному, где главное - творческое воображение и выражение индивидуальности автора.

С другой стороны, во времена глобализации и ничем не ограниченных потоков информации не стоит преувеличивать национальные особенности восприятия художественного текста. Сезонные слова - сакура, листопад, мгновенно соединяют японца с общенациональной памятью. Это еще вопрос, кого и с чем они соединяют, если основное повседневное чтение молодого японца составляют сборники комиксов - манга - и сообщения, полученные от друзей по мобильному телефону. В этой ситуации можно предположить, что, открыв книгу на странице 391, начинающейся со стихотворение Кеко Исида:

прилетела
ласточка радостно
прилетать, -

современный российский и японский читатель имеют практически равные шансы получить/не получить эстетическое удовольствие.

Или столкновение с той частью пространства книги, где расположились произведения Такахаси Хираидэ. Сначала раздосадовано: не жалеет издательство "Иностранка" российского леса для знакомства отечественного читателя с современной японской поэзией. 14 нечетных девственно-белых страниц, незаполненных текстом. А потом: да нет! Это же настоящий "белый стих". Левое и Правое. Инь и Ян. Почти перформанс. (В действительности, поэту из-за травмы пришлось писать левой рукой.)

Издание в России Антологии современной японской поэзии тиражом 8500 экземпляров - решительный шаг, при том, что в самой Японии, по словам составителя Дзюнко Такахаси, обычный тираж сборников стихов не превышает 300-1000 экземпляров. Переводить и издавать стихи, хоть и в традиционной форме - трех и пятистишия, - но совершенно неизвестных в России поэтов совсем не то же самое, что издавать и переиздавать переводы стихов Мацуо Басе или разошедшийся в Японии миллионными тиражами и вызвавший бурную дискуссию среди литературных критиков сборник танка школьной учительницы Тавара Мати "Именины Салата" ("Странный Ветер" включает 15 ее пятистиший, в том числе:

"Вкусно!"
Ты сказал, И с тех пор
Шестого Июля
Я каждый год отмечаю
День Салата).

И хотя составитель уверяет, что все поэты, вошедшие в сборник, "принадлежат скорее к тем, кто сам редактирует, а не к тем, кого редактируют" (имеется в виду практика сочинительства в поэтических обществах, где один, старший поэт, имеет право вносить правки в произведения других), остается некоторое ощущение растерянности.

В аннотации читаешь - "самая полная антология современной японской поэзии на русском языке. Дает возможность... увидеть все многообразие поэтического ландшафта современной Японии". Однако принцип "много поэтов, хороших и разных" в данном случае представляется не самым удачным. Листая сборник, хочется услышать авторитетное мнение, например, переводчика-япониста, о принципах отбора: почему именно эти авторы, а не кто-то другой из более трех миллионов японцев, состоящих в различных поэтических обществах (или нигде не состоящих, но ежедневно в благодарственных письмах и поздравлениях использующих поэтический язык), получили шанс представлять современную японскую поэзию перед российским читателем, а вместо этого книгу предваряет общая вводная статья об истории развития японской поэзии. Однако тут же становится понятно, что задача эта (уяснение принципов отбора) изначально обречена на провал - отобранных поэтов 71. Слишком уж велика цифра для построения каких-либо рейтингов и вынесения оценок, которые, кстати сказать, у русских и японских специалистов могут не совпадать. Да и какие уже тут рейтинги, когда разговор о мимолетном, ускользающем. Говоря это, никоим образом не хочу умалить ценности статьи уважаемой госпожи Такахаси. Просто хочется внести некоторую ясность, прояснить цель проекта.

А пока ясности нет, и шансы понять, что шепчет это странный ветер, стремятся к нулю, остается бросить попытки вычитать смысл между строк и просто получать удовольствие от чтения. Например, от замечательных, на мой взгляд, текстов в переводе Татьяны Соколовой-Делюсиной:

...только и осталось что затуманенный взгляд только и осталось что усталый зимний свет блуждающий вокруг горлышка мокрой бутылки шум моря птичьи голоса отдающие известью сумерки мира...

Хисаки Мацуура (с. 146)

Или попробовать поиграть в игру, предложенную Хисаки Мацуура, и составить "Каталог подержанных вещей, необходимых для моего выживания": "кромка прибоя (всегда и везде)", "книги (те немногие, которые помню. Те многие, о которых забыл)", "фильтр для кофе"... Ваш ход.

Примечания:

¹ Одна из самых престижных в Японии, премия Акутагавы присуждается с 1935 года за произведения так называемой "чистой литературы". Хироми Каваками, Каздуси Хосака, Хикару Окуидзуми, произведения которых входят в антологию, стали ее лауреатами в 90-е годы (в 1996, 1995 и 1993, соответственно). Эми Ямада, представленная в антологии повестью "Принцесса", лауреат не менее престижной премии Наоки, вручающейся за произведения массовой развлекательной литературы (1987). Таким образом, в антологии оказались представлены два условных полюса японской литературы - "чистая" литература и "массовая".