1.

Александр Секацкий не так откровенен в русском вопросе. Высказываться от лица коллективного самосознания - ход непродуктивный. От первого лица - не о чем говорить. Закавычить клише как "удивительное качество русской ментальности" - производная рангом повыше. Окружив, в свою очередь, "кавычки" конструкциями типа "тем не менее", "так или иначе", "как бы к этому ни относиться", Секацкий все же отпускает вожжи и от имени всех "мы" впадает в риторику, не более продуктивную, чем у Горичевой: "Мы живем в нашей духовной родине, где звучат три-четыре аккорда русской идеи, и как-то так получается, что другой жизни нам не надо". Три-четыре аккорда в ля-миноре - это о всемирной роли России, последней рубашке и духовных поисках. Где родился - там и сгодился, как-то так это звучит в совокупном итоге.

Даниэль Орлов, еще один фигурант дела "О Русском Хронотопе", оснащает свой дискурс увесистой терминологией, но тоже фальшивит. За "концептом территориальности" и "топологическими координатами предельности русского духа" является нам в несокрытии перелицованная из "топоса" в "хронос" Россия на распутье, меж передовым Западом и, конечно же, отсталым Востоком. И еще о русской "нерасчлененности Логоса и Эроса", без уточнений: "Все лучшие русские философы были замечательными писателями и поэтами, а все лучшие русские писатели и поэты по большей части являлись мыслителями". Еще один штамп, примечательный клишированностью едва ли не любого слова и словосочетания.

Куда прекрасней, если не сказать милее, осмысленная риторическая конструкция, предложенная Николаем Ивановым. Основываясь на радикальном сомнении современного дискурса в обладании истиной, он с изяществом, претендующим на литературные достоинства, заводит дискуссию в исчерпывающий содержание тупик, финальную точку неуязвимости, с которой и становится возможным обозначить проблему:

"Чтобы не быть похожим на автошарж, достаточно в ответ просто улыбнуться. Но чтобы улыбаться из зеркал, русским быть не надо, достаточно иметь толику самоиронии... В них (зеркала) можно заглянуть извне и изнутри, однако не одновременно. Изнутри они кажутся окошком в мир. Извне - замочной скважиной... От первого мира не оторвать взора. Второй нельзя не иметь в виду, если не хочешь получить удар в спину. Но в обоих случаях видишь то, что хочешь: ибо взгляд на самом деле не бегает по сторонам, а движется вперед, и с ним - первый мир постепенно приближается, а второй - исчезает на глазах. Так вот: русский - тот, кто все это себе, как я сейчас, только представляет - пропускает состав ноуменальной современности мимо, не без минутной зависти, но и не без облегчения от того, что на этот раз лихо миновало".

2.

Еще один, если хотите, "троп" обсуждаемого - обращение к так называемым общеизвестным, равно научным фактам. Вот тут бы, действительно, подержаться за стул, а не за его идею. Из Секацкого, к бескомпромиссному разговору о терроризме: "Тут полная аналогия с возбудителями ОРЗ: известно, что они пребывают в организме всегда. Но заболевает человек лишь в случае ослабления иммунитета". Кому-то, может быть, и известно, но все-таки сначала чихнуть надо, а то молочница какая-то выходит, ей-богу. Или о глобализме: "...идеальными глобалистами являются дети в возрасте от двух до пяти лет. В этом возрасте они могут усвоить несколько иностранных языков и несколько культур... однако почему где-то в пять лет наступает блокировка, препятствующая дальнейшей универсализации?" Что бы сказал на это Корней Иванович... Выготский? Можно было и вовсе не упоминать об этих мелочах, но подобная категорическая небрежность сквозит повсюду, где речь идет об актуальных проблемах современности, обрекая сами рассуждения на подозрение в несостоятельности.

Так, проект глобализации, по мнению Секацкого, лопнул 11 сентября, поскольку являлся благодушным и "плюшевым", проявляя себя в "голливудовских мыльных операх", "ни на чем не основанных сверхсовременных производствах где-нибудь в Малайзии, на Тайване или в Индонезии", в "помойной яме" Интернета. Ополчившись в лице глобалистского мифа на современность в самых мирных и приемлемых ее ипостасях, за исключением "голливудовских" в плане написания, в пример приводит он "героическую мифологию Греции. Не говоря уже про индоарийскую, германскую, согласно которой воины попадают в Валгаллу, а трусы исчезают из этого мира навсегда". Напоминает все это "богатыри не вы" или "рабы не мы" в газетной упаковке, и остается непонятным, что же не нравится Секацкому - недорогой и качественный видеомагнитофон или идея видеомагнитофона? На самом деле, вместо обнаружения и критики глобалистской риторики, критикуется почему-то известная фраза из отечественного мультфильма, призывающая жить дружно, и, через несколько абзацев, ни в чем не повинная экономика и средства коммуникаций: "...никто уже не музицирует дома в четыре руки, никто уже даже в элементарные игры в фанты не играет, а только нажимает кнопочки на пульте". Вопрос, чем отличаются клавиши от кнопочек, некому задавать, ибо уже непонятно, кто все это говорит. В той же противоречивой и огульной манере получает на орехи и "выбор мебели, который тоже вполне глобализован и лишен всех различий. Домашний очаг осквернен". И только к финалу этого поляризованного замыслом монолога обнаруживается камень преткновения сбивчивых рассуждений Секацкого. "Номадизм" - вот та волшебная палочка, которая спасет мир!

"Номадизм - это готовность к я-экспансии, готовность к размыканию границ внутреннего мира, к тому, чтобы передать не только сообщение типа "Привет, здесь был Вася", но и сообщение под названием "Я тебя люблю, и ты назовешь мне свое имя"... чтобы входить в самое интересное, штурмовать стены той монады, которая не имеет окон... А поскольку монады остаются, то общение или война между ними останется такой, какой и была всегда".

Вот, собственно, и вся философия, замешанная на монаде Лейбница, извечной войне Гоббса, номадах Делеза-Гваттари и пришедшего из "ненавистной" Америки лозунга "Right now!", используемого менеджерами по персоналу для обучения начинающих продавцов технике продаж. "Как может быть преодолен нынешний инфантильный поспешный проект глобализации, не совсем понятно" и самому Секацкому.

Даниэль Орлов тоже критикует глобализацию как современность, наделяя ее исключительным негативом. Основные претензии в духе Мишеля Уэльбека чередуются со ссылками на хайдеггеровский термин "das Man", трактуемый как "людье", и пассажами типа: "Куда ни глянь, повсюду наличествуют массы, вся инфраструктура современного мира приспособлена к наиболее эффективному и быстрому обслуживанию монструозных коммунальных тел. Глобализованное сообщество не оставляет человека наедине с самим собой". Концептуально нового - ничего, философски безумного - тоже, вот и протестует лишь здравый смысл. Что же плохого в эффективном и быстром обслуживании? Это же дает прибавку к твоему личному времени? Нет ответа.

В промежутках между сетованиями, характеризующими аспекты обыденного сознания с позиций просвещенного обыденного сознания, нет-нет да и мелькнет фраза, в которой смысл оснащается приятным на слух технико-поэтическим лексиконом. Жаль только, что смысл этот задан изначально: "Современный мир, который оформляется и предстает... в качестве сверхбыстрой проекции случайных видеоэффектов на полупрозрачный, фосфоресцирующий слабым статическим мерцанием экран, обусловлен не то чтобы утратой измерений (свертыванием горизонтов и закупориванием бездн), но их трансформацией в единый все оплетающий контур". Да и Борис Гройс пел уже об исчезновении субъекта в медиальной игре означающих, в их постоянном и бесконечном потоке. Трудно разделить опасения Даниэля Орлова, связанные с "...исчезновением чугунных сковородок", повлекшим за собой "утрату культурных навыков и практик". Пришедшие на замену некультурные микроволновки, считает он, никогда не станут "утварью" (из терминологии Хайдеггера), не окажутся содержимым "бабушкиных сундуков" (из терминологии автора). Да, темен смысл техники для Орлова. И ни слова о влиянии сжатия реального жизненного пространства на языковые практики, тоже ведь культурные. И не языковым ли является "приватное бытие" для философа? Ворчливому дискурсу неважно уже, что сковородки - продукт серийного механического производства. Что не рисовал Ван Гог чугунных сковородок. Что не изнашиваются они, и нечего им делать в бабушкиных сундуках. Ими все еще успешно пользуются домохозяйки. Конкурируют они не с MW, а с "тефлоном", сохраняя и преемственность функции, и форму. С такой же нотой "философского" своего беспокойства говорит Даниэль Орлов и об идентификации "людья" по типу "фанатов футбольного клуба или компьютерной игры, поклонников Шварценеггера или Бритни Спирс..." Не Хайдеггера, конечно, и не Деррида. Так, Юрий Олеша еще жестче идентифицировал, различая тех, кто учился с ним в одесском университете, и всех остальных. Да, если на то пошло, перед лицом глобализации равны и гамбургеры с кока-колой, и Dasein с Differance. Тот же франчайзинг по-философски.

3.

"Есть зов - глубина вопрошающего взгляда, которая распечатывает тайны мира ...и есть нежданный и непрошенный ответ - взгляд откликающейся глубины (бездны, сказал бы Ницше), взгляд не на мир, а на тебя, который "разделить", как первый, невозможно и на который можно ответить единственным адекватным образом - выдержать его, не отведя взора. Ты ничего при этом не поймешь, не выяснишь и не расслышишь, и ничем дорогим и сокровенным не поделишься, - лишь небу станет ясным, кто ты такой и какого имени достоин. Здесь спор не только уместен, но и неизбежен, однако это спор с самим собой, точнее, с тем в тебе, на ком сходятся лучи обратной перспективы неписаной картины мира и кто дрожит, трепещет от того, что созерцает".