Для сидящего на "Синем диване" привычные предметы обретают новые очертания, а знакомые голоса говорят неожиданные вещи; сидение на таком диване - это своего рода инициация, подобная той, что пережил в Лукоморье герой повести Стругацких "Понедельник начинается в субботу". Ведь тексты в "Синем диване" по большей части отнюдь не просты. Очередной выпуск интеллектуального журнала не только получился "американским", но и обрел заметный уклон в сторону визуальных исследований. Наверное, есть определенная честность в том, что главный редактор подбирает материалы по тематике, в которой разбирается и которые ему (в данном случае - ей, Елене Петровской) интересны.

Немного загадочно смотрится на общем фоне странный теологический блок номер два, где: а) отрывки рассуждений итальянского философа о переизобретении христианства и б) рассуждения о рассуждениях, написанные переводчиком Дмитрием Новиковым. Не позавидую неискушенному читателю, который отважится прочитать и понять размышления переводчика, тем более что сама идея итальянского философа Джанни Ваттимо, на основании которой они написаны, подозрительно прозрачна. Вот ее суть: современный человек, прошедший сквозь горнило рациональности, не может до конца и искренне уверовать в догматическое и дисциплинарное христианство; однако, это не значит, что учение Христа не способно призвать нас и говорить с нами, просто происходить это должно иным образом, основываясь на новой интерпретации библейского послания. Эту незамысловатую идею русский переводчик, тоже философ, подвергает фантасмагорической сложнейшей интерпретации. Вот бы перевести ее на итальянский язык и послать Ваттимо. Вообще, судя по этой статье, а также курьезу, случившемуся недавно с коллективом итальянских авторов¹, нельзя сказать, что итальянская философия переживает расцвет.

Первый раздел журнала - самый большой и визуальный. В эпоху постмодернизма приходится постоянно уточнять и подтверждать свою ролевую и позиционную идентичность, поэтому общее настроение американских авторов - воля к самоопределению, поиск своего места в дисциплинарном пространстве гуманитарных наук. Каждый из них ищет на свой лад, правда, во всех случаях поиск этот упирается в парадигматические рамки позитивизма, изрядно расшатавшиеся за последнее десятилетие, но продолжающие ограничивать стратегию европейского мышления.

Профессор визуальных исследований Рочестерского университета Дуглас Кримп чужд околичностей: он прямо заявляет, что творчество Энди Уорхола нужно ему для подтверждения собственной гомосексуальности. Начинает автор с вопроса о том, как нам интерпретировать творчество Уорхола и так называемый "эффект Уорхола", заключающийся в связывании практик современного искусства с более широко понимаемыми социальными практиками. Для этого он анализирует соотношение cultural studies и visual studies², в результате чего формулирует собственное видение ситуации: "культурные исследования важны для меня в первую очередь потому, что четко определяют свою политическую окрашенность, признавая, что политическое есть сфера спора как таковая". Рассматривая Уорхола с этой позиции, Кримп упоминает о "референциальном" прочтении его серии "Смерть в Америке", которое "выводит Уорхола за рамки человеческого чувства, к политической ангажированности". Однако это не более чем одна из "проекций" визуальной культуры, с помощью которых критики "делают" для нас Уорхола. Автор упорно ведет нас к "истинной" интерпретации художника, которая долгое время замалчивалась, - интерпретации сквозь призму голубой культуры. Повторяющиеся клоны Уорхола могут быть поняты не просто как экран реальности, позволяющий говорить о "референциальном" прочтении, а как заклинание сексуальной притягательности тождественного - "гомость" гомосексуальности. Такое прочтение Уорхола хорошо увязывается с общим творческим контекстом, в котором гомосексуальная богема Нью-Йорка 1960-х работала над созданием своей контркультурной среды. Искусство Уорхола, "сделанное" таким образом, важно Кримпу как орудие для гомосексуальной политической борьбы. Это искусство, пишет автор в заключение, "нужно мне, и я его заслуживаю не потому, что оно документирует историческую гомосексуальную идентичность и таким образом служит для подтверждения моей собственной сегодня, но потому, что бросает вызов устойчивости всякой сексуальной идентичности". Так что гражданам с устойчивой гетеросексуальной идентичностью придется смириться с тем, что они, по-видимому, не заслуживают искусства Уорхола. Но могут постоять рядом, главное, чтобы сохраняли политкорректность.

Достоин внимания доклад Сьюзен Бак-Морс, построенный на ясной философской объяснительной модели. Исследовательница тоже говорит о контркультуре, однако, в отличие от Кримпа, она не сводит все к противопоставлению гомосексуализма норме, но рассматривает более широкое поле - кризис самоидентификации искусства в современном мире. Бак-Морс видит суть проблемы в смещении акцента в языковых конструкциях с эпистемологии на онтологию, делающем суждения недоступными для критического осмысления. В качестве примера такого рода языковой стратегии автор сравнивает два способа заявления политической позиции: "поскольку США не нарушают права человека, это цивилизованная нация" и "поскольку США цивилизованная нация, они не нарушают права человека". Первый способ - эпистемологический - допускает возможность сомнения в цивилизованности США, если в этой стране будут нарушены права человека. Второй - онтологический - такого сомнения не допускает в принципе, в силу того, что бытийная конструкция изначально постулирует цивилизованность страны, а значит, что бы там ни происходило, нарушением прав человека это назвать нельзя.

В мире искусства происходит то же самое. После знаменитой выходки Дюшана, повесившего унитаз на музейную стену, эпистемологические суждения: "поскольку это (хорошее) искусство, это в музее" претерпели диалектическую инверсию субъекта и предиката: "поскольку это в музее, это искусство". В эпистемологию вопроса "что есть искусство?" вторгся социальный контекст, и теперь мир ценит художников, а не искусство. Художники ныне свободны от представления какой-либо социальной или политической полезности, сводя свои действия к самовыражению. В результате мир искусства точно так же, как и мир философии, обрел свободу в своем собственном пространстве, но при этом полностью утратил какое-либо влияние на общественную или политическую полемику. К тому же мир искусства оказался всецело включен в рынок и подчинен его законам, так что даже "хорошее" искусство не может избежать тривиализации. В этих условиях художники вынуждены искать особые стратегии представления себя обществу (перформанс, использование собственной идентичности и др.), формируя, таким образом, контркультуру и сохраняя жизнь критической практике.

Известная исследовательница фотографии Розалинда Краус пишет, как всегда, содержательно и с интригой. Она анализирует конвергенцию фотографии с искусством в послевоенные годы, опираясь на работы Вальтера Беньямина 1930-х годов "Малая история фотографии" и "Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости". За конвергенцией с искусством последовала теоретическая объективация фотографии, которая лишила ее изначального статуса средства. Но, после переизобретения фотографии в эпоху новейших репродукционных технологий, фотография вновь становится средством. Читать Краус лучше в оригинале, благо английские тексты опубликованы в журнале вместе с переводами. Дело в том, что использованные в переводе обороты вроде "формы суппорта", "миметическое свойство", "социальный нексус" и т.п. несколько загромождают текст, и в какой-то момент вообще перестаешь понимать, на каком языке все это изложено. Вспоминается Игорь Смирнов, который задавался вопросом, а может ли вообще русский язык полноценно служить для выражения философских идей, и даже заметил однажды, что "русский язык издевается над философией".

Визуальный блок заканчивается статьей Олега Аронсона о кинематографическом воплощении литературного текста. Методологической основой здесь служит все тот же Вальтер Беньямин и его теория перевода, в которой центральное место занимает стремление к отображению непереводимого, приводящее к новому рождению произведения в переводе. Мысль автора состоит в том, что взыскуемый Беньямином "чистый язык" оказывается не вполне языком в лингвистическом смысле, и потому его затруднительно реализовать, когда речь идет о двух литературных текстах. А вот в языке кино-образов идеал Беньямина достижим, поскольку язык фильма есть "не что иное, как коммуникативное касание непереводимого", дающее возможность восполнить недостаток "чистого языка" в оригинальной версии произведения.

Третий раздел "Дивана" выполнен по принципу пиццы - сюда помещено все, что осталось под рукой. Сначала идет текст Оксаны Тимофеевой о мире рекламных симулякров и о некоторых особенностях прагматики его взаимодействия с потребительским сознанием. За ним следуют рассуждения Томаша Гланца о страшном фильме Гаспара Ноэ "Irreversible", в котором современное искусство доходит до своих пределов, достигая давно желанной цели: "фильм приводит шокированного зрителя в экзистенциальное недоумение". Для того, кто фильма не видел и не увлекается эстетикой насилия, рецензии Гланша, скорее всего, будет достаточно, чтобы не смотреть его вовсе. Завершает раздел что-то вроде неформального интервью Елены Петровской с редактором НЛО Ириной Прохоровой. Здесь обсуждается сложившийся междисциплинарный имидж издания, задуманного как литературный журнал по славистике. В какой-то момент разговор плавно переходит на судьбу гуманитарного научного сообщества, как в России, так и в западном мире. Зачем-то подробно обсуждается скандалист Лимонов... Главная идея Ирины Прохоровой: делая свое маленькое дело, мы способны изменять мир.

Отдел рецензий продолжает традицию предыдущих номеров, представляя качественные мини-исследования на основе монографий, в основном переводных. Среди них можно, пожалуй, обратить внимание на предложенный Ниной Сосна анализ взглядов известного теоретика медиа Вилема Флюссера, который рассматривает жизнь как искусство применять уловки коммуникации. Прочие рецензии посвящены исследованиям в области философии, музыковедения и визуальных искусств.

Подводя общий итог, замечу: статьи в основном высокопрофессиональны, однако некоторые из них оставляют ощущение, что ты все это уже где-то читал, но как-то по-другому. Трудно отделаться от мысли, что накопленный сегодня объем культурного сырья и гуманитарных методов работы с ним дает каждому, владеющему пером и обладающему некоторым авторитетом или смелостью, возможность писать что угодно о чем угодно.

Примечания:

¹ Имеется в виду компилятивный четырехтомник "Западная философия от истоков до наших дней", составленный Д.Реале и Д.Антисери. Вскоре после переводной публикации на русском языке этот труд с извинениями изымался издателями из библиотек и учреждений в связи с "фактологическими неточностями", которыми изобиловала книга.

² Cultural studies почему-то переводятся то как "культурология", то как "культурные исследования". Между прочим, группа исследователей из Европейского Университета в Санкт-Петербурге перевела этот термин как "культуральные исследования". Сколько мудрецов, столько и мнений...