Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Сеть | Периодика | Литература | Кино | Выставки | Музыка | Театр | Образование | Оппозиция | Идеологии | Медиа: Россия | Юстиция и право | Политическая мысль
/ Обзоры / Литература < Вы здесь
Трудовые будни убийц
Ватлин А.Ю. Террор районного масштаба: "Массовые операции" НКВД в Кунцевском районе Московской области 1937-1938 гг. - М.: РОССПЭН, 2004. - 256 с. Тираж 700. ISBN 5-8243-0511-0

Дата публикации:  9 Февраля 2004

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

"Если проанализировать протоколы и альбомы осужденных "террористов" по датам и местам, где они намечали осуществление терактов, то получается такая совершенно дикая и невероятная картина, что в дни празднеств 1 мая и 7 ноября в колоннах демонстрантов на Красной площади шагали чуть ли не целые десятки и сотни "террористов", которые, проходя мимо мавзолея, должны были якобы стрелять, но по различным причинам им якобы помешали, или же на Можайском шоссе, где проезжали правительственные машины, о чем террористы даже и не знали, в определенные дни летом "дежурили" целые группы разных "террористов", поджидавших якобы эти машины для стрельбы по ним, чему опять-таки якобы помешали какие-то причины, которые и придумывались для правдоподобности показаний".

Так впоследствии говорил один из высокопоставленных работников госбезопасности, который в 1930-х годах служил в Московском областном управлении НКВД. В те времена количество поступавших с мест следственных дел о "попытках" уничтожить товарища Сталина было столь огромно, что даже начальники не могли относиться к этому без иронии - хотя штамповались все эти фальшивки именно по приказам "сверху".

Собственно, о фальшивках в основном и идет речь. Основным материалом для автора книги стали протоколы допросов тех, кто оказался арестован НКВД в период с середины 1937-го до весны 1938 г. Как известно, это было особое время. В начале 1937 г. партия постановила развернуть очередной этап обострения "классовой борьбы". После решения Февральско-мартовского (1937 г.) пленума ЦК ВКП(б) о расширении аппарата госбезпасности последовал печально знаменитый приказ наркома внутренних дел Ежова # 00447 от 30 июля 1937 г. Сфера репрессий была включена в социалистическое планирование: сверху "спустили" контрольные цифры, и по всей стране развернулись широкомасштабные "массовые операции"; это и было время так называемой "ежовщины" - пик сталинизма.

А.Ватлин демонстрирует повседневный "быт" террора на примере всего одной административной единицы - тогдашнего Кунцевского района Московской области. Пожалуй, у каждого, кто прочитает название книги, сразу же возникнет вопрос: "А почему именно этот район?" Именно так: "Почему Кунцево?" - и названа вводная глава. Из нее мы узнаем, что автор книги уже долгое время работает в составе общественной группы при правительстве Москвы, которая занимается увековечением памяти жертв политических репрессий - в частности, подготовкой мартиролога погребенных в Бутове (где, как известно, примерно за год, с августа 1937-го по октябрь 1938-го, было расстреляно более 20 тысяч человек). Расстреливать возили, в частности, из Кунцевского района - благо, он был под боком. Теперь-то этот район (как и Бутово) является территорией Москвы. А в середине 1930-х годов Кунцево представляло собой городок в 40 тыс. жителей, и население района составляло около 200 тыс. человек. Места были дачные - и это тоже играло свою роль. Неподалеку от Кунцева находилась "ближняя" дача самого товарища Сталина, поблизости располагались дачи многих других партийно-государственных деятелей; в общем, пристрастие VIP-персон к району Крылатское, Можайскому и Рублево-Успенскому шоссе сформировалось в те самые времена. Места отдохновения столь высокопоставленных особей должны были содержаться в особом порядке; поэтому район находился на особом счету, и чекистская служба там была надежным "трамплином" для дальнейшей карьеры.

Как пишет автор,

"эта книга - напоминание о том, во что трудно поверить. Преуспевающий бизнесмен или политик, имеющий особняк в Барвихе или Немчиновке, автомобилист, ежедневно проезжающий по Аминьевскому или Рублевскому шоссе, последние представители экзотической деревни Троице-Лыково, жители спальных районов Строгино, Теплый Стан или Раменки, работяги из Солнцева, с Щукинской или Мневников, детишки, катающиеся с Крылатских холмов или отдыхающие в Суворовском парке, должны знать - по этим местам в 1937-1937 гг. прошлась безжалостная машина государственного террора, унесшая с собой сотни невинных жизней".

Как водится, план должен был выполняться любой ценой. Приводимые примеры показывают, что к середине 1930-х годов фальсификации в работе следователей НКВД приняли поистине кафкианский - или, если угодно, оруэлловский - характер. Например, после того, как к концу марта 1938 г. оборонные заводы, находившиеся на территории района, были "вычищены" уже по два-три раза и "подходящего" для следователей контингента там просто не осталось, фантазия кунцевских деятелей госбезопасности произвела на свет "дело" норвежских шпионов. Поскольку в камерах районного НКВД сидело несколько человек, арестованных еще полгода назад, но "забытых" в горячке репрессий, их сделали ядром "группы", которая якобы получала задания от норвежской контрразведки (почему-то именно "контр-"). Для "комплекта" подобрали (то есть арестовали) и несколько новых подельников - в качестве "рядовых" членов шпионской сети. Все прегрешение этих людей состояло в том, что их фамилии, имена, а иногда и отчества звучали по-иностранному. Таковыми оказались учительница начальных классов бухгалтер багетной мастерской, кочегар типографии и грабарь кирпичного завода. Как явствовало из следственного дела, объектами интереса "злодеев", продавшихся буржуазным варягам, были авиазавод в Филях и почему-то камвольно-ткацкая фабрика. Однако подобные фантазии еще не были пределом идиотизма. В эти же дни другой кунцевский следователь НКВД выявил и обезвредил группу шпионов на находившейся неподалеку "дермантинно-клеенчатой" (так было написано в деле) фабрике им. Ногина; один из них, как отмечалось в протоколе допроса, передавал иностранной разведке сведения о мастике и красках, употреблявшихся при производстве кухонной клеенки.

Все, кто читал роман Я.Гашека "Похождения бравого солдата Швейка", наверняка помнят тупо-исполнительных стукачей и полицейских вроде тайного агента Бретшнейдера, вечно торчавшего в трактире "У чаши", или жандармского вахмистра Фландерки - вечно пьяного, но неуклонно пытавшегося добиться от главного героя признания в том, что Швейк - шпион. Но вот - не выдуманная, а вполне реальная история некоего подмосковного учителя Зверева, который был арестован и через полтора года приговорен к пяти годам заключения за то, что (говоря словами протокола) на учительской конференции "выступал не как советский человек, говоря, что в низкой успеваемости виноваты сами ученики, которые находятся по 2-3 года в одном классе. Из его слов явствует, что советские дети вроде идиотов, не способны к учению". И если роман Гашека скорее смешон, чем кровав, то в реальной советской действительности смехотворные обвинения и наскоро сляпанные "бумажки" только в одном небольшом районе погубили тысячи жизней.

С лета 1937 по весну 1938 г. жертвами Кунцевского райотдела НКВД стали более 560 жителей района - и это лишь те, чьи имена и судьбы достоверно известны; всего же за это время (за полгода!) было арестовано по "политическим" (вроде тех, что приводились выше!) обвинениям не менее 1000 человек. Когда читаешь книгу, в которой все это изложено в деталях и, так сказать, "крупным планом", то возникает впечатление, будто речь идет о каких-то уникальных, из ряда вон выходящих злодеяниях. Однако подлинный ужас в том, что, даже несмотря на некоторые "перегибы" кунцевских энкаведешников (которые были людьми старательными), ситуация в этом подмосковном районе являлась вполне типичной. А в "процентном" отношении масштаб людских потерь был тут еще не таким большим: в городах - тем более столичных и областных - размах репрессий оказался куда шире.

В книге две главы, носящие короткие и понятные заглавия: "Исполнители" и "Жертвы". Между прочим, помещено и немало фотографий - как тех, так и других. А в конце, страниц на тридцать мелким шрифтом, имена арестованных жителей Кунцевского района - приговоренных к расстрелу и отправленных в лагеря. И лишь изредка против имени арестованного встречается пометка: "Освобожден" - это значит, что даже такое следствие по каким-либо причинам не смогло сделать из арестованного "врага народа". А надо сказать, что в Кунцевском районном управлении НКВД в середине 1930-х годов собрались подлинные "ударники" террора. Рвение сотрудников госбезопасности было до того ярым, что их "беспредел" впоследствии (в "бериевскую" эпоху, начавшуюся с игры в законность и искоренения "ежовских" кадров) стал предметом специального разбирательства.

Впрочем, еще бы не перегибать палку, раз начальство требовало давать план любой ценой! На мартовском (1938 г.) пике репрессий все "следствие" сводилось к проведению одного допроса (вернее, получению подписи под заранее заготовленным протоколом) и составлению обвинительного заключения на двух страничках. К тому же сотрудников районного звена постоянно предупреждали, что за невыполнение указаний "сверху" они сами будут привлечены к уголовной ответственности. Так что трудовой график у "истребителей" был крайне напряженным. На аресты выезжали не только штатные сотрудники, но и офицеры фельдсвязи и даже инструкторы пожарной охраны. Или - для экономии сил и времени - намеченную жертву вызывали в районное отделение милиции, а там уж предъявляли ордер на арест.

Но как бы ни возрастали объемы работы, каждое из следственных дел получало необходимое бюрократическое сопровождение. Убить человека проблемы не составляло - куда больше хлопот доставляло правильное "оформление" убийства. Как показывал один из сотрудников, обычно днем фабриковали вымышленные протоколы допроса (по доносу, агентурным данным и т.п.), а ночью заставляли обвиняемых их подписывать. Средства принуждения общеизвестны. Однако - делает вывод автор книги - большинство "признаний" было получено все же не с помощью побоев и истязаний, а путем уговоров: сказывалось уважение к авторитету следователя, который в глазах многих олицетворял правосудие. Если требовалось, привлекали и штатных "свидетелей"; и, например, в 1939 г. выяснилось, что одним из самых "востребованных" в этом качестве в Кунцевском районе был запойный дворник, плохо понимавший по-русски и к тому же эпилептик.

Предпочтительная "тематика" преступлений тоже варьировалась в зависимости от установок Центра (хотя в данном случае "Центр" находился всего километрах в десяти-пятнадцати от "периферии"). До конца 1937 г. акцент делался на обвинениях в контрреволюционной пропаганде и вредительстве; шпионскими же сетями занимались "наверху" - в органах контрразведки. Однако к началу 1938 г. шпионаж стал куда более "популярным", так что борьбу с происками иностранных разведок доверили и районным отделам НКВД; разумеется, те сразу стали пачками вылавливать шпионов, террористов и диверсантов, которые назойливо мешали строительству светлого будущего. Помимо стратегических целей партийной верхушки и лично товарища Сталина, такая смена "ориентации" имела и чисто прагматическое объяснение: запас данных на "антисоветские" элементы - кулаков, "бывших" и т.п. - был уже исчерпан, а собирать новый компромат было чересчур хлопотно (людей и так не хватало). По делам же о шпионаже следствие было максимально упрощенным: ни свидетелей, ни характеристик, ни тому подобной ерунды уже не требовалось. На каждую "шпионскую группу" заводилось общее "дело", куда подшивались показания всех "участников", - и вопрос был решен.

Конечно, на примере одного небольшого района невозможно продемонстрировать все без исключения аспекты тех процессов, которые происходили в масштабе страны. Однако, "наблюдая" сквозь призму книги А.Ватлина за бесстрастным круговращением бюрократически-палаческой машины, гораздо глубже представляешь не только атмосферу "ежовщины", но и ее психологические последствия. "Большой террор" стал своего рода "репетицией" неуклонно надвигающейся большой войны. Кардинальная перетряска кадров во всесоюзном масштабе - от районного до государственного - пробудила (или воскресила?) в массах чувство страха как основной стимул продуктивной (в тогдашнем понимании) работы. Без "большой крови" модернизация страны по сталинской модели была обречена на потерю темпа и пробуксовку - точно так же, как вряд ли стала бы возможна и одержанная через несколько лет победа в войне. Масштабы потерь вполне укладывались в "плановые" показатели - и, судя по всему, эти потери изначально мыслились организаторами террора как один из видов промышленных затрат (наряду с финансами, энергоресурсами, полезными ископаемыми и т.п.), которые понадобятся для дальнейшего экономического развития. Хотя убивали не только и не столько "для пользы дела" (допустим, на строительстве какого-нибудь промышленного объекта), а просто так - что называется, "для острастки"; террор - он и есть террор. И, осознавая все это, хотелось бы в заключение написать что-нибудь патетическое про "уроки истории", выразив уверенность в том, что, мол, "никогда больше", - да как-то не тянет. Ибо в школе истории мы - традиционные второгодники. Помните, что говорил кунцевский учитель Зверев?


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Ян Левченко, Мазонарциссизм /06.02/
"Эросипед и другие виньетки" Александра Жолковского удобно читать за завтраком и (потом) в туалете. По сравнению с предыдущим изданием объем вырос на четыре авторских листа.
Михаил Эдельштейн, Тотальная демобилизация /05.02/
Cделан "Ящик водки" Коха и Свинаренко очень смешно. Видно, что людям в кайф было друг с другом трепаться. Порция удовольствия от текста перепала и читателям.
Алишер Шарипов, Почем фунт культуры? /04.02/
Марк Пахтер, Чарльз Лэндри. Культура на перепутье. М.: Классика XXI, 2003.
Геннадий Серышев, Дизайнер литпространства /03.02/
В свое время Сергей Чупринин написал книгу "Критика - это критики". Вот и литература для него - это прежде всего литераторы. В "Перемене участи" разборов конкретных произведений не так уж много. Оно и понятно: не до книг, если литература в опасности.
Ольга Орлова, Показания несостоявшегося соавтора /02.02/
Статья Станислава Никоненко "Как меня отблагодарили" содержит серьезные обвинения в мой адрес по поводу авторства книги, вышедшей в "Молодой гвардии" в серии "Жизнь замечательных людей".
  • А.В.Петров. Показания издателя. Никоненко заинтересованности в работе над книгой не проявлял и о своих дальнейших намерениях в издательство не сообщал.
  • Л.Звонарева, Л.Сыроватко. Показания коллег. Перепечатками одного и того же корпуса произведений со слегка видоизмененным предисловием сыт не будешь.
  • предыдущая в начало следующая
    Иван Григорьев
    Иван
    ГРИГОРЬЕВ

    Поиск
     
     искать:

    архив колонки:





    Рассылка раздела 'Литература' на Subscribe.ru