Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Сеть | Периодика | Литература | Кино | Выставки | Музыка | Театр | Образование | Оппозиция | Идеологии | Медиа: Россия | Юстиция и право | Политическая мысль
/ Обзоры / Литература < Вы здесь
"Биг-бит" на оба ваши дома
Дата публикации:  18 Февраля 2004

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Обычно перед вручением премии всех интересует только одно: кому дадут? Но перед началом вчерашней григорьевской церемонии главный вопрос был другой: что дадут? Точнее, дадут ли хоть что-нибудь? Напомню, что пару месяцев назад Росбанк отказался продолжать финансирование премии имени Аполлона Григорьева - и АРССовская награда осиротела. Удалось ли академикам найти нового спонсора и что будет с премией дальше - об этом азартно дискутировали собравшиеся в Библиотеке иностранной литературы, благо начало церемонии все откладывалось.

Овальный зал, вопреки первоначальным опасениям, был практически полон. Отсутствовали только номинанты, номинаторы и члены жюри. Из трех финалистов (по уставу премии все они называются лауреатами) наличествовал лишь один - Юрий Арабов. Ни Виктора Пелевина, ни Бориса Стругацкого не было. Из пятерки судей появились двое - председатель жюри Павел Басинский и Наталья Иванова. Самуил Лурье остался в Питере, Валентин Курбатов - в Пскове, а Александр Генис и вовсе в Нью-Йорке. В тех же каменных джунглях затерялся Михаил Эпштейн, выдвинувший на премию Пелевина, а Роман Арбитман и Сергей Боровиков (номинаторы Витицкого-Стругацкого и Арабова, соответственно) не выбрались из Саратова.

Впрочем, на количестве ораторов число отсутствующих никак не сказалось. Открыл мероприятие президент АРССа Сергей Чупринин, призвавший писателей не сетовать на безденежье и в очередной раз напомнивший, что сам Аполлон Григорьев перебивался, как и положено поэту, с хлеба на воду.

Потом слово взял Павел Басинский. Он назвал нынешнее жюри "разномысленным" и посетовал на его "географическую разнесенность". Напомнив, что в 20-е годы "Серапионовы братья" приветствовали друг друга словами "Здравствуй, брат! Писать очень трудно", Басинский пообещал, что отныне будет вместо "Добрый день" говорить коллегам-критикам при встрече: "Здравствуй, брат! Присуждать премии очень трудно".

Впрочем, в конце концов, констатировал председатель жюри, телефонные консультации между Питером, Псковом, Штатами и Москвой счастливо завершились. Судейский вердикт покажется многим неожиданным, предупредил он, признавшись, однако, что сам отдал голос именно будущему победителю.

Не обошлось и без полемики с теми обозревателями, которые, анализируя состав шорт-листа, усмотрели в действиях академиков меркантильные мотивы. По словам Басинского, решение жюри ни в коей мере не было продиктовано желанием завлечь под беспрецедентно громкие и массовые для Григорьевки имена нового спонсора, и все домыслы на эту тему абсолютно беспочвенны. А что до поэтов, которых, вопреки ожиданиям, среди финалистов не оказалось (напомню, что в лонг-листе присутствовали Инна Лиснянская, Олег Чухонцев, Максим Амелин и Михаил Яснов), то искушение составить поэтический шорт-лист у судей было, но они его преодолели.

Эту же тему подхватила выступавшая вслед за Басинским Наталья Иванова. Поэзия в григорьевском лонг-листе была, по ее словам, совершенно замечательная, а проза - неровная. Не успел я понять, почему же все-таки академики, борясь с искушением, предпочли неровное замечательному, как Иванова уже начала развивать другой из заданных Басинским мотивов. Лауреата премии за лучшее произведение года, независимо от жанра, по словам критика, выбрать очень трудно, потому что невозможно сравнивать футбол с фигурным катанием или бокс с шахматами. Мне показалось, что насчет бокса и шахмат я слышал какой-то рецепт у Высоцкого, но в целом спорить с Ивановой не хотелось. На вопрос, кто лучше: Олег Чухонцев или Александр Кабаков, - отвечать, наверное, и впрямь непросто.

Дальше слово получили отсутствующие номинаторы и не менее отсутствующие лауреаты. Речь Сергея Боровикова о Юрии Арабове зачитал Леонид Бахнов. Боровиков посредством медиума сообщил собравшимся, что выбрал "Биг-бит" за чистоту жанра - Арабов написал настоящий роман, а не беллетризованные мемуары, каковых в нашей литературе сегодня переизбыток. Образцом такого подлинного романа на автобиографическом материале Боровиков назвал "Розы и хризантемы" Светланы Шенбрунн и выразил сожаление, что великолепная книга русской израильтянки не получила того отклика, который заслуживала. Охотно присоединяюсь к Боровикову: "Розы и хризантемы" действительно один из лучших романов, опубликованных в 90-х.

Вслед за своим номинатором выступил и сам Арабов. Он зачитал лиричный текст, начинавшийся с описания эмигрантского кладбища в Праге, где некий монах еще при жизни приобрел себе могилу и ежедневно служит на ней панихиды. Эту печальную картинку писатель предложил считать метафорой современного состояния русской литературы, стоящей перед собственным надгробием с выбитой на нем датой рождения - 1799, год рождения Пушкина, - и вопросительным знаком после тире.

Потом Арабов принялся ругать московскую литературную тусовку. Мелькнули имена Фомы Опискина и Ролана Барта. Выяснилось, что Барт не даровал человечеству бессмертия, а потому литература должна вернуться к поискам смысла. На этом месте все зааплодировали, и Арабов сел. Общей сути сказанного им я, признаюсь, не уловил, но понял, что эссе закончилось гораздо оптимистичнее, чем начиналось.

Арабова сменил Немзер и голосом с неопознанным акцентом представился Романом Арбитманом. Подмена, впрочем, была немедленно разоблачена по форме усов и галстуку с Эйнштейном. Лицо Немзера скрывал загадочный предмет, вызвавший оживленные споры. По-моему, это была маска императора Павла. Зря. Любой первоклассник в нашей стране знает, что император Павел - это не Роман Арбитман, а Виктор Сухоруков.

От имени Арбитмана Немзер рассказал о романе С.Витицкого (Бориса Стругацкого) "Бессильные мира сего". Текст этот более или менее совпадал с тем, что был опубликован недавно в РЖ, поэтому от воспроизведения его я воздержусь.

Сам Стругацкий, речь которого зачитал Чупринин, констатировал, что эпоха сменилась, но 100-тысячный тираж по-прежнему ничего не говорит о качестве книги. У любого графомана есть свои поклонники, и, напротив, какой бы шедевр ни создал писатель, всегда найдутся люди, уверенные, что это барахло. А главное, что и в том, и в другом случае останутся миллионы людей, которым будет абсолютно все равно, что ты написал и написал ли ты что-то вообще. Поэтому автору остается уповать лишь на свой собственный суд - но, тем не менее, признание со стороны столь квалифицированных экспертов (поклон жюри) всегда приятно.

Вопреки высказанному нами с Романом Арбитманом мнению, что Пелевин, миновав длинный список, контрабандой проник сразу в шорт-лист, нашелся номинатор и у гуру поколения П. Как выяснилось, Михаил Эпштейн в последний момент заявил Пелевина вместо Владимира Шарова, роман которого "Воскрешение Лазаря", вышедший книжным изданием в 2003 году, печатался в журнале "Знамя" годом раньше, а следовательно, по регламенту не мог претендовать на Григорьевку. Правда, от общественности эту ценную информацию скрыли и в длинный список соответствующих коррективов не внесли. Не лучше ли, кстати, публиковать лонг-лист уже после дедлайна, когда никакие поправки больше невозможны? А то в заблуждение оказался введен даже Немзер, обозревший неокончательный вариант списка номинантов.

Речь Эпштейна - самая филологичная из всех, что мне довелось выслушать за вечер, - была озвучена Ивановой, которая начала с воспоминаний о том, как вместе с Эпштейном посещала семинар Турбина и мэтр называл Эпштейна "дикорастущим студентом".

Эпштейн предложил рассматривать прозу Пелевина как знак сближения элитарного и массового, заметив попутно, что нет ничего более элитарного, чем смакование массового вкуса. Потому и обвинения Пелевина в дурновкусии неверны - это не дурной вкус, а вкус к дурным остротам и оборотам.

Особо остановился критик на проблеме стертости, невыразительности пелевинского языка. Язык прозаика, констатировал Эпштейн, - лишь один из элементов целостной конструкции, и его нужно рассматривать в соотношении со всеми прочими элементами. Пелевинский штамп необходим автору, он передает выморочность описываемого мира, и без вялого, пресного языка Пелевина не было бы так же, как нет Кафки без канцелярита.

Агент Пелевина Владимир Попов сообщил, что его клиент с удовольствием прибыл бы на церемонию, но увы - в настоящее время Пелевин пишет новый роман, а в такие периоды он удаляется как можно дальше от цивилизации и даже со своим агентом общается только по телефону. Тут же, впрочем, выяснилось, что в пелевинской нирване есть не только телефон, но и почта с телеграфом - Чупринин зачитал две депеши от автора "DПП (NN)", одна из которых начиналась словами "Глубокоуважаемый такой-то", а другая - "Дорогой такой-то". Судя по всему, в своем Краю Одинокого Козодоя Пелевин не забывает перечитывать Сашу Соколова, что, конечно, не может не радовать.

Пелевин порадовал собравшихся сообщением, что ему особенно приятно получить премию от Басинского, которому он дважды пересдавал зачет по советской литературе в Литинституте - и еще с тех пор помнит, как сложно заслужить его признание. Впрочем, сюжет развития не получил - в ответной речи Басинский вспоминать студента Пелевина отказался наотрез.

Наконец, настало время огласить имя победителя. После паузы, которая сделала бы честь Качалову, Чупринин назвал его - главным лауреатом стал Юрий Арабов. Неожиданность, обещанная в самом начале вечера Басинским, оказалась и впрямь неожиданной. С момента появления шорт-листа казалось, что Арабов взят третьим в компанию к Пелевину и Стругацкому для полноты комплекта. Его роман, симпатичный по материалу и интонации, не свободен от композиционных провалов и откровенно плохо написан. Я не слишком верю, что штампованность пелевинского языка означает нечто большее, нежели элементарное неумение прозаика писать по-другому, а уж в том, что за языковой неуклюжестью "Биг-бита" скрыт глубокий смысл, меня и подавно никто не убедит.

Впрочем, заключительное слово победителя прозвучало очень мило. Арабов сказал, что рад безгонорарности премии. Во-первых, он не считает для себя возможным получать денежное вознаграждение в обход Стругацкого, а во-вторых, слишком хорошо помнит о судьбе первого григорьевского лауреата Ивана Жданова. Когда Жданов получил 25 тысяч долларов, Арабов, над которым тогда висел долг в 10 тысяч, попросил его дать в долг две. Жданов безропотно согласился. Потом с такой же просьбой к лауреату обратились другие знакомые. Жданов не отказал и им. Оставшуюся сумму по совету практичных друзей поэт обменял на рубли, после чего случился дефолт. Закончив свой рассказ, Арабов выразил понятную радость, что ему не придется ни давать деньги в долг, ни отказывать друзьям. (Кстати, другую версию той же истории, изложенную Евгением Бунимовичем, можно посмотреть здесь.)

Итак, нынешняя григорьевка творчески соединила в себе черты двух популярных питерских премий - Андрея Белого (она бесплатная) и Нацбеста (там претендент, не явившийся на заключительную церемонию, поражается в правах). Может, в следующем году стоит ввести еще одно новшество и для разнообразия наградить хорошего писателя? А там, глядишь, и спонсоры подтянутся...


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Дмитрий Бавильский, Тихий полет - это легко /18.02/
Американский прозаик Пол Остер экстенсивен, точно советская экономика брежневских времен. В настоящей трагедии гибнет хор, а в его романах "Мистер Вертиго" и "Книга иллюзий" выживают творчески активные единицы.
Сергей Костырко, Весть из будущего, она же - из прошлого /17.02/
"Возвращение в Кандагар" Олега Ермакова - повесть для размышления, чтение ее - трудное дело.
Михаил Сорин, Великосветская степь /16.02/
На обложке очерков Эльзы Гучиновой "Постсоветская Элиста" гипотетически милое сердцу калмыка столпотворение образов: монументальный Ильич, буддийский храм, народный костюм, шахматный дворец и докучливый акын.
Ян Левченко, Утешение орнитологией /13.02/
Вошедшие в сборник Андрея Зорина "Где сидит фазан..." тексты тщательно, но тщетно маскируют интеллигентскую исповедальность, а ведь известно, что интеллигент, в отличие от интеллектуала, склонен переплачивать.
Виктор Топоров, "Нет, нет и нет", - говорит цыпа-дрипа /13.02/
Никакая другая премия - Букер, Шмукер, Аполлон Григорьев - роману "Нет" не светит, ведь присуждаются они в кельях и в кулуарах, в которые ни Кузнецов, ни Горалик не вхожи.
предыдущая в начало следующая
Михаил Эдельштейн
Михаил
ЭДЕЛЬШТЕЙН
edelstein@yandex.ru

Поиск
 
 искать:

архив колонки:





Рассылка раздела 'Литература' на Subscribe.ru