Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Сеть | Периодика | Литература | Кино | Выставки | Музыка | Театр | Образование | Оппозиция | Идеологии | Медиа: Россия | Юстиция и право | Политическая мысль
/ Обзоры / Литература < Вы здесь
Недуг, которого причину...
Александр Мелихов. Чума. - М.: Вагриус, 2004

Дата публикации:  5 Апреля 2004

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Новое произведение Александра Мелихова озаглавлено с вызовом. Без ложной скромности замахнулся автор на Альбера нашего Камю, чей одноименный роман тридцать лет назад "перепахал" души целого поколения юных отечественных интеллектуалов. Сартр + Камю = эк-зи-стен-ци-а-лизм: длинное сие слово стало "шиболетом", лакмусовой бумажкой культуры, причастность к которой тогда поверялась способностью произнести вышеназванный термин правильно и без запинки. Название "Чума" - отсылка к этому духовному контексту, знак повышенной философичности предложенного читателю текста.

На неизбежный вопрос об омонимии заглавий сам Мелихов незамедлительно высказался в беседе с Еленой Невзглядовой. В том духе, что у Камю чума символизирует злое начало, приходящее извне, а по Мелихову чума есть зло, которое гнездится внутри человека. Что ж, это концепция - и концепция неслабая. Однако, признаюсь, у меня по прочтении "Чумы" сложилось ощущение несколько иное, о чем и тянет высказаться. Вообще говоря, в нынешней литературной ситуации, когда меж критиками никакого согласья нет насчет оценок и рангов, реальным свидетельством значимости произведения становится его способность работать "генератором интерпретаций", порождать разные, пусть взаимоисключающие трактовки. Вот где возникает "событие бытия", и я не могу отказать себе в удовольствии подсказывать Александру Мелихову, что понимаю его роман правильнее, чем он сам. А время и читатели нас рассудят.

Так вот, "дуновение Чумы" почувствовал я буквально с первой страницы, где перед нами начинают разворачивается "шестидесятнические" отрочество и юность героя, обитающего в поселке им.Бебеля, именуемого иногда в дальнейшем просто Бебелью. "У Вити не было оснований очень уж обожать свое прошлое..." - полагаю, что у нас с Мелиховым тоже. В разных местах мы все жили, но жили - в Чуме. Просто мы тогда не знали, что такое нормальная человеческая жизнь. Вершиной свободомыслия казался журнал "Юность", апофеозом чувственности - мелодия "Маленький цветок", под которую в обнимку топтались на школьных вечерах, а ассортимент напитков сводился к портвейнам "Янтарному", "Рубиновому" и "Золотистому". После того как ироник Мелихов все эти прелести в нашей памяти освежает - полным идиотизмом предстает столь распространенный ныне "пассеизм", вся эта имперская ностальгическая грусть, разделываться с которой писатель начал еще в "Исповеди еврея".

За "Янтарный" и "Золотистый", впрочем, мы должны сказать спасибо партии и правительству: отравленные "портвешками", мы, как ни странно, получили своего рода прививку от "зависимости" и вовремя обратили свой взор на то лучшее, чем богата любая эпоха. Довольно символичной мне представляется сцена, когда юный Витя после коллективной поддачи отчаянно блюет, а его будущая жена Аня по-товарищески помогает ему прийти в чувство. От пьянки-гулянки к семье и браку - верной дорогой идете, товарищи!

А теперь перенесемся на тридцать лет и на двести страниц вперед. Для Юрки, сына Вити и Ани, трагически пристрастившегося к зелью в худших его разновидностях (включая "черного", "герыча"), самые сентиментальные воспоминания уже неотделимы от анаши, "планцу": "Золотое когда-то было время у нас с Милкой: любили и курили". Немудрено, что окончательно слетевшую с катушек Милку скоро приходится сбывать с рук, отправить куда подальше. "И вся любовь", - сардонически комментирует автор.

Уже это наводит на мысль, что Чума - субстанция не таинственно-индивидуальная, а общительная, общественная, рождающаяся и развивающая в отношениях между людьми. И реальная ей антитеза - любовь, причем не только родственно-супружеская, но и запретно-греховная. Как ни беспощаден автор в описании интрижки между Витей и Валерией, этот психологически тонко прописанный эпизод выглядит вторым после истории женитьбы эмоциональным просветом в сюжетной ткани романа.

Но не хватает любви - в жизни одной семьи, в жизни целой страны. Люди становятся по отношению друг к другу "аллигаторами" (основная категория мелиховской социальной мифологии). А самые уязвимые (в том числе - и самые незаурядные) внутренне ломаются, делаясь бесчувственными "куклами". Время перемен, "Великая Перестройка" (в этих прописных буквах читается ирония не однозначная, а сложно-диалектичная), лишь вывело наружу ту оскорбительную бедность и несвободу, в которой люди обитали и раньше. "Теперь мы попали в другой разряд - разряд глубоко несчастных людей", - говорит в романе Аня. Но поглядим по-радищевски "окрест" - и увидим, что в этот разряд попадают отнюдь не только жертвы наркомании, но и все, кто живет сегодня всей семьей на двести долларов в месяц и не может купить стиральную машину, поскольку сумма в триста долларов им представляется нереальной.

Впрочем, сама тема наркомании едва ли не впервые в нашей словесности исследована так по-взрослому ответственно. После многочисленных воспеваний "наркоты" в сочинениях ряда инфантильных недописателей просто необходим был такой жестко-пристальный взгляд на "драг-калчар", эстетика и лингвистика которой развернуты Мелиховым весьма экспрессивно. Чего стоит Юркин афоризм: "Мир может быть обломен, а может быть - приколен"! В "петербургский текст" нашей словесности вписана горькая, но нужная и важная страница. Оказавшись в городе на Неве и находясь в пространстве между Апраксиным двором и Фонтанкой, уж непременно вспомнишь теперь, как бедный Витя отправлялся "на Апрашку за колесами" для мающегося в ломке сына. И опять задумаешься о вечной нашей беде, принимающей в каждом веке свои специфические формы.

Из этой невыносимой жизни выхода нет, но роман как конструкция должен иметь конец. Полагаю, что финал был Мелихову заранее виден как сакраментальная фраза о "всаднике Понтии Пилате". Деградировавший Юрка перестал быть человеком - он отныне только "кукла". После того как измученная Аня пытается отравиться, ломается и Витя - он теперь только "аллигатор". Когда Юрка в очередной раз требует у родителей ключ, чтобы снова дорваться до зелья, когда он взбирается на окно, грозя выпрыгнуть, потерявший чувствительность отец-"аллигатор" выталкивает "куклу" в бездну. Композиционно это проработано тщательно и безупречно. Страшный символ - "кукла", например, впервые появляется как детское словечко "кукка", произносимое маленьким Юркой, - тогда же, когда сообщается о странной склонности ребенка - найти кофейное зернышко и разгрызть его. В общем, предчувствия и пророчества расставлены где надо и как надо. Гротескный финал в психологически мотивированном повествовании вполне подготовлен.

Для меня вопрос в другом - покрывается ли этим гротеском вся сумма жизненных противоречий, выставленных наружу по ходу романа? И могу ли лично я согласиться с автором, когда он ненавязчиво, но достаточно внятно утверждает: "Может, в этом и был источник заразы - в переоценивании человеческой жизни". Мне кажется, что юношеская ненасытность Юрки, не желающего себя "тратить на обыкновенную жизнь", - это скорее отсутствие иммунитета, чем собственно причина "чумы". И нельзя вытолкнуть "чуму" в окно - она спокойно вернется через дверь.

Слов нет, гротеск - штука эффектная и эффективная. Вот и другой петербургский прозаик - Валерий Попов, рассказывая по "Эху Москвы" Майе Пешковой про свою жизнь и творчество, категорически заявляет: в литературе важен только гротеск, только он и остается в веках. Конечно, вам, петербуржцам, виднее: за вами Гоголь с Достоевским, у вас там Всадник Медный ночью по улицам скачет. И все-таки дерзну предположить, что в иные эпохи лезвие гиперболы притупляется, приходится искать средства от перхоти иные, чем гильотина. Не сделались ли ежедневно наблюдаемые нами в жизни гротески пострашнее гротесков литературных?..

Чума, чума... Как тут человеку не окуклиться, не превратиться в куклу, когда и в доме своем ты не защищен от смертельной угрозы. Сидишь тут, пишешь, а в окно выглянуть страшно: вплотную к нашему жилищу московская строительная мафия возводит очередной небоскреб. То ли он в перспективе завалится, то ли наш дом от этого соседства трещинами пойдет. Понатыкали по всему городу трухлявых башен, криминально вздули цены, а там хоть трава не расти...

Открываю ноутбук, на почтовом портале последние новости: "В Петербурге треснул высотный дом, жильцы эвакуированы". Вот ведь и у вас, друзья мои, то же самое. А вы говорите: гротеск, гротеск... Да не понадобится нам с вами друг друга из окон выталкивать, все вместе дружно уснем под обломками.

Нет, придется нам все-таки реалистически, аналитически распутывать клубок современности, поскольку искусство и жизнь нераздельны. Но, к счастью, они еще и неслиянны, потому-то у особи вида homo scribens есть свой абсолютно безвредный для здоровья и спасительный для жизни наркотик - наше письмо, которое всегда при нас и которое никогда не обманет. И гротескный финал нового мелиховского романа, по-моему, можно трактовать еще и как определенный рубеж в биографии прозаика. Активно мыслящий писатель-антрополог, чуткий социальный историк современности свое творчески прочное здание выстроил, завершив определенный романный цикл, поставив в конце не точку, а беспощадно-болезненный вопросительный знак. После того как прозвучал "громовой удар", мы вместе с Витей и Аней не выглянем в окно, не побежим вниз по лестнице. Это время - остановилось. Как в "минуту злую" для Онегина, как в момент известной немой сцены, как, наконец, в тот миг, когда перед раскрытым окном разжал руки гроссмейстер Лужин.

А впереди - новая вечность и новые романы.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Анна Кузнецова, О сегодняшнем и современном /05.04/
Мне трудно понять, как можно не считать этого прозаика первоклассным. Последние романы Александра Мелихова - редчайший сегодня образец высшего уровня психологической прозы.
Константин Мильчин, Контра-марка /02.04/
Можно сказать, что в серии "Наша марка" нам представлены почти все жанры, которые может предложить сегодня некоммерческая отечественная литература. Каждой твари в одном экземпляре: Смирнов, Аксёнов, Шуляк и Останин.
Давид Гарт, Разочарованные странники /01.04/
Тему сборника "Три еврейских путешественника" задает так называемая Книга Эльдада Данита. Фальсифицированное или нет, данное сочинение стало источником, в том числе, и для последнего романа Умберто Эко "Баудолино".
Ян Левченко, Из Орегона в Орегон /31.03/
Сборник рассказов Кена Кизи "Демон Максвелла" - это мемуары, которые не получились, потому что автор не может не смотреть на себя со стороны без искреннего скепсиса и грубого юмора.
Дмитрий Ольшанский, Писатель прежних газет /29.03/
Своим степенным штилем, архивно-цитатными образами, житейской философией, уходящей в тот вымышленный 1913 год, что существовал только в советской статистике, Максим Соколов стремится уверить нас в реальности, которой нет.
предыдущая в начало следующая
Владимир Новиков
Владимир
НОВИКОВ
URL

Поиск
 
 искать:

архив колонки:





Рассылка раздела 'Литература' на Subscribe.ru