Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Сеть | Периодика | Литература | Кино | Выставки | Музыка | Театр | Образование | Оппозиция | Идеологии | Медиа: Россия | Юстиция и право | Политическая мысль
/ Обзоры / Литература < Вы здесь
Приключения пространства во времени
Замятин Д.Н. Метагеография: Пространство образов и образы пространства. - М.: Аграф, 2004. - 512 с. Тираж 2000. ISBN 5-7784-0237-6

Дата публикации:  4 Мая 2004

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Метагеография - это, так сказать, культурная география. Ее предмет - не пространство как физический объект, а то, как этот объект в различных своих проявлениях видится и мыслится человеком. Разумеется, возникающие при этом образы (как и всякие образы) субъективны и изменчивы - но иногда почему-то удивительно устойчивы (вспомним, например, "городские мифы", существующие тысячелетиями). Метагеограф, как пишет Д.Замятин, "метит пространство образами". И заглавие книги можно истолковать в том смысле, что география трансформируется здесь в систему ментальных "мет", которые человек постепенно присваивал пространству в процессе его "освоения"; так что пространственные объекты (как "исконно" природные, так и "вторичные", созданные человеческими руками) оказались связаны с определенными культурными коннотациями.

География как естественная наука имеет дело с пространствами лишь реальными. Поэтому вряд ли кто-нибудь из "серьезных" географов возьмется, скажем, составить карту рая; и странно бы смотрелся ученый совет, обсуждающий вопрос о присвоении Данте Алигьери степени доктора географических наук (посмертно). А вот для метагеографии образы мыслимых (мифических, фантастических и т.п.) пространств и миров - вещь вполне обычная. Пожалуй, культурный образ любого пространственного объекта в принципе не обходится без доли (иногда весьма изрядной) мифологизации: реальное и вымышленное пребывают здесь в нерасторжимом единстве. Значение субъективного фактора столь велико, что, как замечает автор книги, "пространство, по сути дела, как и его образы, создаются культурой и/или цивилизацией, которая их осознает, живет ими и в них". И самобытные способы репрезентации образов географического пространства - не просто неотъемлемая часть каждой культуры, но один из ее "конститутивных" признаков. Ясно, что решающий переворот в этом отношении произошел в начале Нового времени, когда многообразие пространства в традиционных культурах стало отходить на второй план, поскольку были разработаны картографические проекции, которые, разумеется, очень существенно повлияли на представления о пространстве.

Определяя "титульный" термин "метагеография", Д.Замятин вкладывает в него три основных смысла:

1) изучение метагеографии как конкретного пространства каких-либо географических образов. Такая интерпретация не несет, как правило, аксиологической нагрузки, ее можно условно назвать позитивистской; 2) метагеография как геополитика и геофилософия языка - эту интерпретацию можно назвать натуралистической; 3) исследование метагеографии как определенной геоморфологиии языка, описание его рельефа. Такая интерпретация может быть условно названа постмодернистской.

Речь в книге идет, таким образом, о структурировании не пространства "как такового", а его ментальных (и в том числе языковых) образов. Кстати, некоторая усложненность процитированного определения довольно точно иллюстрирует общий стиль Д.Замятина. В его книге много интересных наблюдений и оригинальных суждений, но попытки "скрестить" естественнонаучное и гуманитарное мышление зачастую облечены в довольно сложную форму. В особенности это характерно для первой части, которая хотя и носит название "Игры с пространством", представляет собой, по существу, ряд вполне научных статей.

Структурируя географические образы, автор книги предлагает еще и картографировать их. Естественно, что создаваемые таким образом карты должны существенно отличаться от традиционных географических. К сожалению, в книге не даны хотя бы "черновые" наброски подобных карт; излагаются лишь общие подходы к их созданию:

Географические образы взаимодействуют и создают собственное метагеографическое пространство. <...> В этом случае картографирование как бы опережает реальное пространство, "диктует" ему свои условия, а картографические образы постоянно конструируют, дополняют, переформировывают реальное пространство. В результате подобного картографирования географических образов создаются специфические фреймы восприятия окружающей среды, которые как бы впитывают реальность в сами географические образы.

Развиваясь и взаимодействуя в конкретной культуре, географические образы создают геокультуру, в которой исторически складывается, "накапливается" традиция осмысления этих образов: "Определенная культура "коллекционирует" определенные географические образы, приобретая при этом те или иные образно-географические конфигурации".

Говоря о культурно-исторической динамике географических образов, Д.Замятин уделяет особое внимание современной картине мира - тому, что он называет "географическими образами Постмодерна" (это слово пишется с прописной буквы, поскольку обозначает, так сказать, культурную эпоху). По сравнению с тем отношением к земному пространству, которое возникло в Эпоху Возрождения, Постмодерн предлагает нечто принципиально иное, отвергая ньютонианское и картезианское представления о пространстве. Практически до середины XX в. в человеческом сознании доминировали географические образы "заряженные" на бесконечное расширение и освоение мира; но в эпоху Постмодерна происходит радикальная перемена:

"Пространство управляет само собой, видя себя со стороны местами и странами, локализуя и топологизируя себя политическими, социальными и экономическими событиями, воспринимаемыми в исторической перспективе и ретроспективе. Пространство самоуправляется; время "располагается" в пространстве как возможность его самоуправления".

Мир Постмодерна не центрирован, он принципиально "пограничен" в том смысле, что всякое место есть граница:

"пограничность и эскцентричность означают максимальную подвижность, текучесть, постоянный дрейф границ; внешнее постоянно перетекает во внутреннее, и наоборот. Пространство и время в нем практически неразделимы. Центры и границы совмещаются, сосуществуют, соединяя принципиально разные пространственные характеристики. Постмодерн осуществляет повсеместность в буквальном смысле".

Что касается гуманитарных наук, то в эпоху Постмодерна они, по мнению Д.Замятина, столкнулись с рядом серьезных препятствий. Одно из них - неразработанность механизмов взаимодействия с "традиционными" естественными науками. Вместе с тем, у гуманитарных науки в появились новые объекты исследования, структура которых отличается от традиционных. В рамках "своей" научной дисциплины автор книги стремится по-своему ответить на "вызовы времени", предлагая стратегии репрезентации и интерпретации географических образов в гуманитарных науках и вводя понятие культурно-географических образов (КГО), т.е. устойчивых пространственных представлений о каких-либо культурных объектах или объектах культуры. КГО рассматриваются одновременно как часть, элемент и фактор культуры.

Одним из важных для "источников" географических образов являются для автора книги художественные тексты. Оно и понятно:

"В художественных произведениях реальное географическое пространство подвергается, как правило, наибольшим и наиболее глубоким трансформациям. В данном случае уместно говорить об автономном существовании географических образов, которые как бы живут и развиваются внутри художественных произведений по собственным законам".

Самым характерным примером подобного рода предстает роман Андрея Платонова "Чевенгур" - в котором, по мысли Д.Замятина, пространство не просто несет в себе мощную идеологическую нагрузку, но, по сути, само выступает как идеологическая основа всего романа, его основная "идеологема". Интересно, что одна из глав книги представляет собой документальный репортаж о недавнем путешествии автора с двумя друзьями в... Чевенгур - т.е. в то географическое пространство (юг Воронежской области), которое некогда послужило А.Платонову "материальной основой" для создания "чевенгурского мифа" в его романе. Опыт "восстановления" мифического пространства из реального довольно любопытен. Замечу кстати, что недавно столкнулся еще с одним подобным феноменом: известная английская переводчица и филолог, автор исследований о Б.Пастернаке и А.Платонове Анджела Ливингстон в марте 2004 г. опубликовала небольшую книгу стихов под заглавием "Poems from Chevengur": это поэтические "вариации" (на английском языке) на тему платоновского романа, которые написаны как бы "изнутри" его событий - "изнутри мифа".

Однако текст для Д.Замятина - не только "носитель" художественного произведения; он и сам по себе воплощает некую пространственную структуру. Литературное письмо (термин, получивший распространение в постмодернистскую эпоху) переосмыслено как пространственно-географический процесс (во всяком случае, сделан шаг к подобному переосмыслению). И, сколько можно судить, особенно интересует Д.Замятина (по крайней мере, как географа) набоковская "Лолита".

Поэтому статья "Экономическая география Лолиты" (именно так, без кавычек), завершающая книгу, может считаться в каком-то смысле "ключевой":

"Текст "Экономической географии Лолиты" представил собой, по сути, образно-географическое описание романа, которое как бы впитало "территориальные структуры" набоковского письма".

Заглавие данной статьи стало и названием всей второй части книги. Эта двухсотстраничная часть идет с подзаголовком "Эссе"; однако "эссеев" (как говорили сто лет назад) здесь - процентов двадцать пять; а остальное - афоризмы и максимы, принадлежащие, как я понял, лично Замятину Д.Н.

Разумеется, пересказывать подобные тексты еще более нелепо, чем научные статьи. Скажу только, что и во второй части много интересного; здесь немало тонких, остроумных и даже изящных суждений. Хотя временами чувство меры автору изменяет и он впадает в стиль, характерный больше для какого-нибудь нарциссоидного завсегдатая "ЖЖ", чем для серьезного исследователя. Имею в виду не причудливую языковую форму выражения (с этим у Д.Замятина все в порядке; да и в "стебе", если он к месту, нет ничего плохого), а ложную многозначительность, которая нет-нет да и проглянет. Особенно это бросается в глаза по контрасту с первой частью. Там автор оставался на научных позициях, имея дело с продуктами коллективного бессознательного - субстанцией хоть и зыбкой, но все-таки имеющей определенные формы манифестации. Во второй же части он делает смелый шаг в сторону индивидуального бессознательного и вдается в размышления на грани медитаций. Но и в этом ничего плохого нет - если бы, повторяю, критерий самооценки (и соответственно отбора) был немного построже. А то открываешь, например, страницу 370 - и видишь на ней следующие фразы (напечатанные по отдельности, с интервалами):

Последовательные одновременности.

Английское письмо воспринимается как историческое.

Мышление на себя; только тогда оно становится одновременно мышлением от себя.

Письмо и понятие, письмопонятие.

"Тристрам Шенди" как классика европейского образного рационализма.

Христианство как постепенность формирования. Идеология постепенности.

Дотекстовые логические явления в письменных образованиях, в письменном виде; их значение, соотношения с текстами.

Бесконечно, упорно мыслиться самим собой.

То, что оценивается как настоящий философский текст, скорее речевая запись, нежели собственно текст.

И т. п. Честно говоря, первое, что приходит на ум, - "дискретные" тексты Льва Рубинштейна. Но сильно сомневаюсь, чтобы автор "Метагеографии" рассчитывал на такой эффект. С другой стороны, подобные записи производят эффект посмертно опубликованной записной книжки. Дай Бог здоровья Д.Замятину (насколько мне известно, возраста он отнюдь не преклонного) - в его книге немало душеполезного; однако с подобными формами самореализации стоило бы повременить (ну, хотя бы еще лет тридцать). "Мыслиться самим собой" - вещь, конечно, перспективная, однако вряд ли имеет смысл заниматься этим столь "бесконечно-упорно".

Добавим, что хотя вторая часть книги называется "Экономическая география Лолиты", речь тут идет отнюдь не только о романе Набокова. Допустим, в главе "Метагеография русской литературы" говорится и о Хлебникове, и о Пастернаке, и о Вен.Ерофееве - и еще о двух-трех десятках отечественных мастерах художественного слова. К тому же есть специальное приложение "История Лолиты Евгения Баратынского" - своего рода "цитатник" из произведений поэта, который в целом должен, вероятно, не только дать представление о его персональной "метагеографии", но и осветить роль Баратынского как одного "из предтеч" Набокова.

Может быть, читая вторую часть, я судил слишком поспешно и недостаточно глубоко проник в художественное "задание" автора; все-таки эссеистика, тем более в "бриколажной" форме - это такой жанр, который требует медленного, внимательного чтения и несуетных размышлений. Если говорить о книге Д.Замятина в целом, то она вполне заслуживает подобного отношения; думаю, что читатель, интересующийся этими проблемами, не потратит время зря.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Михаил Завалов, Знакомство с тюрьмой для филологов и не только /30.04/
При чтении исследования Е.Ефимовой "Современная тюрьма" хорошо знакомые слова обретают первоначальный, более точный смысл: блат, по понятиям, фильтруй базар, западло, правда, про "мочить в сортире" я ничего не нашел.
Руслан Миронов, Белые пятна. Жолтое /29.04/
Справедливо пренебрегая "сухостию" вопиющих цифр, Е.Д.Уварова в исследовании "Как развлекались в российских столицах" оглашает весь список, сокрытый доселе на соответствующей глубине афишных тумб.
Геннадий Серышев, Эпопея шотландского тинейджера /28.04/
"Воронья дорога" Бэнкса - это роман "со смещенным центром тяжести". Автор умудряется несколько раз искусно обмануть ожидания инертного читателя.
Анна Кузнецова, Люди и структуры /26.04/
Водяные знаки. Вот и собрана коллекция текстов, с 60-х по 80-е бытовавших в ленинградском сам- и зарубежном тамиздате - окончен трехтомник "Коллекция: Петербургская проза (Ленинградский период)".
Ян Левченко, A Tribute to Lenin. Remixed /22.04/
В объективном анализе ленинской эволюции ("Политика переходной эпохи. Опыт Ленина") Евгений Плимак пришел к разоблачению вождя, чего, судя по всему, не хотел.
предыдущая в начало следующая
Иван Григорьев
Иван
ГРИГОРЬЕВ

Поиск
 
 искать:

архив колонки:





Рассылка раздела 'Литература' на Subscribe.ru