Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Сеть | Периодика | Литература | Кино | Выставки | Музыка | Театр | Образование | Оппозиция | Идеологии | Медиа: Россия | Юстиция и право | Политическая мысль
/ Обзоры / Литература < Вы здесь
Екклесиаст ушедшего века
Уильям Бойд. Нутро любого человека: Роман / Пер. с англ. Сергея Ильина. - М.: РОСМЭН, 2004

Дата публикации:  6 Мая 2004

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Об этой книге я знаю только то, что она считается хорошей и была в букеровском "длинном списке". "Нутро любого человека" - цитата из Генри Джеймса; по-английски там стоит более нейтральное слово heart. Речь, конечно, не о том, прав ли переводчик, - должно быть прав. Это ведь "внутреннее" человека, его "сердце и утроба", ну а чтобы приблизить лексику к времени жизни Генри Джеймса, можно выбрать из русского словаря "нутро".

Выбрал ли такой вариант автор, я не знаю по причине, о которой скоро скажу. Сейчас начну с другого. Англичане любят окружить выдуманного героя реально существовавшими людьми. Чаще всего это бывает в исторических романах (не только у англичан), но случается и в обычных. На самый первый взгляд книга - именно такая. Мальчик из "очень приличных", вроде Генри Эсмонда или Саймона Дэла, знакомится в свое время с Вирджинией Вулф, Ивлином Во, Пикассо и менее известными, но не менее высоколобыми современниками. Ни с кем из них он не дружит, просто встречается, обычно - на людях. Вроде бы это интересно, мы ведь читаем дневники Вулф или Во, хотим их лучше понять, но тут что-то не сходится. Нарочно или нет, знаменитости эти непривычно тусклые. Вирджиния Вулф, например, похожа на жену нашего писателя или киношника, другими словами - это просто дама со всей присущей им стервозностью. Ни трагизма, ни тонкости, ни тех неожиданных черт, которые мы находим в дневнике, здесь нет. Ивлина Во приятно встретить тем, кто хорошо его знает. Без этого почти все - скажем, вопрос, жгут ли в Испании монастыри, - остается непонятным. Впечатление скорее такое, что Во устраняется от политики. Проблемы, о которых много пишут в Англии и давно пора писать у нас, - отношение Во или Даусона, вообще многих католиков, к Муссолини и Франко, останутся непонятными, если ограничиться этой книгой.

Однако нет никаких оснований считать, что это "недостатки". Может быть, так и задумано. Дело в том, что я согласилась поговорить о романе Бойда, ничего не зная ни о книге, ни об авторе. Это по меньшей мере трудно. Текст без контекста слеп. Поневоле вспомнишь борхесовского Пьера Менара, который написал "Дон Кихота", точно такого же, но значащего что-то совсем другое. Такую сомнительную попытку я предприняла не только из малодушия или милосердия. Читая, я все больше видела, что роман легко воспринять в определенном ключе, о котором автор мог и не знать.

Чтобы потом было ясней, снова отойдем в сторону. Хотелось бы надеяться, что кончились серьезные попытки описать "жизнь как она есть". Перевалив через открытие Толстого, писатели ХХ века очень хотели передать, как действительно идет (ползет) жизнь и, что еще безнадежней, мысль. Вряд ли из этого что-то вышло. Мы как не знали, так и не знаем, какова жизнь "на самом деле". Раньше, скажем - в средние века, хотя бы верили в то, что мы слабо провидим какой-то узор, а сейчас это бывает разве что в добром детективе, детской повести или мифе. Не зря их так любят.

Роман Бойда, по-видимому, "реалистический", но что это значит, тоже не ясно. Вроде бы люди описываемого круга живут примерно так. Может быть, так живут все, другого не бывает. Психология успела наворотить множество учений, проповедующих то, что любители терминов называют редукционизмом, а Вышеславцев - игрой на понижение: да, живут так, а остальное придумывают. Разобраться в этом я не пытаюсь хотя бы потому, что не верю в плоскую, бессмысленную жизнь. Конечно, я могу ошибаться, другие измерения мне мерещатся (или "придумала", или "что-то компенсирую", тут - большой выбор). Однако, тем более - без контекста, я вижу то, во что верю, и сетка этой веры неизбежно накладывается на текст. Если бы я знала, чего хочет автор, постаралась бы выкрутиться, но вряд ли стала бы писать о романе.

Когда прочитаешь побольше, вдруг удивляешься: смотрите-ка, век был чудовищный, а множество людей ухитрялось "просто жить". Не злосчастные hombres masa, а самые высоколобые. Не "жить просто", как ребенок, мудрец или героиня ахматовских стихов. Грамматически это разные вещи, а по смыслу - едва ли не противоположные. Родители и доброжелатели сплошь и рядом пытаются сделать так, чтобы их подопечные "просто жили", а не искали истину или вообще хоть как-то стремились в другие измерения. Это было и будет всегда. Матери Феодосия Печерского или Фомы Аквинского выполняли этот самый закон. Большей частью, как в книге Бойда, волнения их кончаются, сын или тот, за кого они боятся, становится "как все". Конечно, бывает иначе, но реже, чем кажется. Ссора между поколениями - не протест против плоскостной жизни, а борьба эгоизмов в той или иной форме.

Герой романа Логан Маунтстюарт вроде бы "особенный", но всю огромную книгу, около 700 страниц, он "просто живет". Следуя названной игре, накладывая свою сетку, я бы прибавила: "...если это жизнь". Существование на плоскости хаотично и бессмысленно. Какие жухлые флирты, измены и браки, какие пустые приключения! Несчастья, даже тюрьму, испытаниями не назовешь; они ничего не дают и ничего не отнимают. Словом, резко отрываясь от плоскости, видишь, что такая жизнь похожа на преисподнюю. Многие люди, в разные века, так и думали.

Думаю так и я и потому вижу в книге примерно следующее: неглупого и неплохого человека с обычнейшими грешками (бесцельное вранье, тоскливое распутство, лень с унынием) мотает по жизни. То, что при многомерном (или объемном) бытии поистине потрясало бы, не значит буквально ничего. Наконец он уходит из времени прихотей и страстишек, худо-бедно обретая тишину и величие старости. Можно этого не заметить; скажем, его "любовные дела", описанные так, что не соблазнят и подростка, обрываются случайно. Попытка восстановить справедливость, помогая при этом даме, сталкивает его с очень жизненной и жестокой историей. Эта неудача, в сущности - последняя, трогает больше прежних, что-то в ней такое есть; но именно тут, почти незаметно, неудачи куда-то уходят. Возникает тишина, деревья, животные. Сцены с собакой - и при ее жизни, и после смерти - говорят о любви больше, чем сравнительно долгая и вроде бы выделенная история его второго брака. А потом герой и сам умирает, уже совсем как праведник, безболезненно и мирно, под деревом, с бутылкой вина.

Что-что, а это я видела - блаженнейшую смерть тех, кто "просто жил". Но мало ли что видела я; интересно, что имел в виду автор. А еще интересней, почему он не предложил герою выхода вверх. Возможно, Бойд в него не верит, но в книжке получается, что в него, собственно, не верит никто. Все-таки в ушедшем веке, в том же кругу, жили Ивлин Во, Грэм Грин, Томас Мертон, Малькольм Маггридж. Да и вообще, от снобов до крестьян, многие знали не только суету и плоскость Екклесиаста. В книге их нет, не патер же это, которого разыграли мальчишки! Мы ничего о нем не знаем, но крайне сомнительно, что он кроток и мудр, как отец Браун или архидьякон у Чарльза Уильямса. Понять молодых идиотов, для которых "все это" - нетрудное притворство, очень легко. Во что и в Кого бы я ни верила, надо признать, что вина - наша. Именно христиане являют миру такое, что естественней выбрать "просто жизнь" или опасные мнимости вроде наркотиков или оккультизма. Но это - другая тема, и пишут о ней в других книгах.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Анна Кузнецова, Этнография переходного времени /05.05/
Водяные знаки. В романе Александра Кабакова "Все поправимо: Хроники частной жизни" есть и сюжет, есть и философия... Но все это не запоминается: философия достаточно банальна, сюжет развивается вяло... А впечатление, тем не менее, яркое. Отчего?
Иван Григорьев, Приключения пространства во времени /04.05/
Дмитрий Замятин в своей "Метагеографии" стремится по-своему ответить на "вызовы времени", предлагая стратегии репрезентации и интерпретации географических образов в гуманитарных науках и вводя понятие культурно-географических образов.
Михаил Завалов, Знакомство с тюрьмой для филологов и не только /30.04/
При чтении исследования Е.Ефимовой "Современная тюрьма" хорошо знакомые слова обретают первоначальный, более точный смысл: блат, по понятиям, фильтруй базар, западло, правда, про "мочить в сортире" я ничего не нашел.
Руслан Миронов, Белые пятна. Жолтое /29.04/
Справедливо пренебрегая "сухостию" вопиющих цифр, Е.Д.Уварова в исследовании "Как развлекались в российских столицах" оглашает весь список, сокрытый доселе на соответствующей глубине афишных тумб.
Геннадий Серышев, Эпопея шотландского тинейджера /28.04/
"Воронья дорога" Бэнкса - это роман "со смещенным центром тяжести". Автор умудряется несколько раз искусно обмануть ожидания инертного читателя.
предыдущая в начало следующая
Наталья Трауберг
Наталья
ТРАУБЕРГ
URL

Поиск
 
 искать:

архив колонки:





Рассылка раздела 'Литература' на Subscribe.ru