Русский Журнал / Обзоры / Литература
www.russ.ru/culture/literature/20040621.html

Вклеить портреты
Борис Кузьминский

Дата публикации:  21 Июня 2004

На Литейном, в галерее "Борей", Драгомощенко до припухших желез спорит со Скиданом об э.э.каммингсе. А на Одоевского, в ИД "Нева", Дудукин, шевеля кандалами, подписывает в печать очередной роман б.к.седова. Северный город притихших контрастов, литературных не в последнюю очередь. Однако при взгляде из Москвы дробная нюансировка этих чудачеств теряется, книжный Петербург кажется экстравагантным ромбом, чьи вершины, по часовой стрелке, - нарядная "Азбука", нестяжательский "Лимбус пресс", рафинированный "Симпозиум", эпатажная "Амфора".

Все четыре определения - традиционные, примерно трехлетней давности. На поверку они давно неточны. "Амфора" вовсю потрафляет буржуазной моде, штампуя переводные романы для дам а-ля "Секс и сити". Высочайшая редакционная культура "Симпозиума" вдруг дает оглушительного петуха. Нонконформистская "Мастер-серия" "Лимбуса" давно не пополнялась, под уважаемой маркой в свет выходит разная лабуда. Вот уже и амбициознейший из проектов, опекаемых издательством, запекся иерархической тавтологией (bestseller is a bestseller) и, говорят, "дышит на ладан". Насчет ладана не знаю, но еще год назад Тина Канделаки ни за что не предпочла бы Виктору Топорову Алена Делона; женское сердце - вещун.

Фото с переплетаНу а "Азбука", прежде точно черт вышеупомянутого ладана чуравшаяся современной отечественной прозы (даже Игоря Ефимова позиционировали здесь как иностранного писателя), опубликовала солидным - по меркам рыночного сегмента - тиражом 3000 экз. рукопись, поступившую самотеком и подписанную уменьшительным именем Бибиш. "Вторая фраза... звучала так: "Мамина папа родом из Ирана", - сообщает Петр Фаворов; "Танцовщица из Хивы, или История простодушной" так глянулась рецензенту "Афиши", что он дозвонился в "Азбуку" и расспросил редакторов.

"Мы правили склонения, падежи и рода. Помогли выстроить сюжет, попросили кое-что дописать... Все остальное - она сама". Ох, не до конца редакторы были откровенны с Фаворовым. Благостная легенда о "самой обычной тридцатилетней узбечке с рынка", из "города в четырех часах езды от Москвы" (очевидно Владимира), которая на карем глазу переправила в крупное издательство тетрадку с каракулями и в итоге угодила в лонг-лист "Нацбеста", не внушает доверия: достаточно немного знать звериные издательские нравы. Думаю, первым маночком для "Азбуки" послужило упоминание о том, что копия манускрипта уплыла в Калифорнию ("Я им рассказала, что в свободное время пишу автобиографическую книгу "Крик души"... "Хотите, - говорят, - мы отвезем в Америку, переведем на английский и издадим вашу книжку?"; вроде бы вежливое вранье, но вдруг получится права продать?). А вторым - сюжет с позорным увенчанием Рубена Гонсалеса Гальего русской Букеровской премией, массированным телепиаром колоритного "автора" и последовавшим ростом продаж книги "Белое на черном" (издатель, кстати, "Лимбус" - вершины ромба сходятся).

Анатомически триумф Гонсалеса Гальего до боли напоминает награждение Ленинской премией "Малой земли"; разве что работа Валерия Аграновского вдесятеро качественней. В 1998-м включение в шорт-лист Букера мемуарного монолога 77-летней провинциалки Александры Чистяковой "Не много ли для одной" (лит. запись Владимира Ширяева) было воспринято вменяемыми наблюдателями как гадкий каприз председателя жюри Андрея Зорина, открыто презиравшего текущую словесность; как плевок в профессию, ремесло. Нынче Чистякова, глядишь, прошла бы и в дамки.

Теперь это считается свежим маркетинговым ходом: извлечь тепленьким зародыш чьей-нибудь беспомощной - а оттого беззащитной - исповеди, хорошенько ошкурить его, отформатировать в позитивном духе и выдать за самородный шедевр. Неприятней всего тут именно зацикленность на позитиве. Публикаторы дневника Анны Франк также проделали высветляющую редакторскую работу, однако сохранили депрессивную правду характера. Трагические коллизии - тестикулы искусства; вырезая их из текста под предлогом борьбы с патогенными мифами, издатель продуцирует книги-каплуны. В случае с "Танцовщицей" бодряческая интонация, наложенная на мрачную, иногда жуткую фабульную канву, вместо чаемого катарсиса дает эффект психопатологии, душного бреда. Восьмилетнюю Бибиш похищают и насилуют трое злодеев, живьем закапывают в песок, ее вызволяет дряхлый пастух и предается с ней сексуальным утехам, она убегает, скитается по пустыне, наконец добирается до дома, оборванная, грязная, с отросшими в полпальца ногтями, - и отец (образованный человек, учитель) верит, что все это время она гостила у бабушки! Поразительная простота нравов даже для узбекского кишлака. Да, что-то тогда, видимо, случилось, но явно не то и не так, как нам рассказывают; эпизод скорее напоминает позднейший мазохистский фантазм. Российская часть повествования проникнута истероидным самоуничижением на грани юродства; например, Бибиш то и дело рассказывает, как садится в калошу из-за незнания русского языка: называет голенище влагалищем, а завоз - навозом; юмор анекдотов про чукчу. "Вот так я вас немного посмешила". И, конечно, классически захлебывающийся, эйфорически покаянный финал: "Папа, хорошо, что Бог меня пожалел и я успеваю извиниться перед тобой... Может быть, тебя порадует, что я смогла написать эту книгу. Прости меня за то, что некоторые страницы тебе будет тяжело читать. И за ту боль, которую я тебе причинила, папа, дорогой, если сможешь, прости меня!.." А знаете ли, что у алжирского дея под самым носом шишка?

Фото из журнала 'Красный'Казалось бы, между простодушной Бибиш и Ксенией Букшей, девушкой дмитрийбыковской одаренности, прозаиком, поэтом, журналистом, полиглотом, к 20 годам сочинившей дюжину романов, - Гибралтарский пролив. Между тем Букшин "Дом, который построим мы" (Амфора) - манифестация того же "позитивного" тренда. Править здесь ничего не нужно было: у Ксении под ложечкой с интенсивностью кофемолки тарахтит идеально настроенный языковой моторчик, выбрасывающий в окружающую среду лимерики, верлибры, каламбуры и аллитерации. "Бронза, брынза, брызги света на домах; снега взвизги, иней на бровях. Брынза, бронза, по проспекту едет бонза, партбилет на груди, сторонись пади. Бронза, брынза, вся Нева стоит как линза, а на рынке молоко желтеет в крынке, млеют блики, от волос трещат косынки, снег великий". Такого в "Доме" достаточно. Даже более чем; при чтении в голову все время лезет бессмертное: "Бывало, пишет роман "Война и мир", а сам думает: "Трень-день-тер-деньдень!"

День... тьфу, действуют: гениальный предприниматель Ян Владиславович Веселуха, обозреватель еженедельника "Специалист" Катя Руннова, президент Владимир Борисович Тугин, кабинет-министр Альберт Ферг и другие. Действуют они много и суматошно: изобретают, ругаются, пьют, прищуриваются, хрюкают, любятся, торгуют, путешествуют во времени и пространстве и, насколько я уловил, реализуют остроумный план спасения России. Но пересказать сюжет я не сумею. Блики так замлевают, что нить удерживать трудно. И абсолютно не интересно: ведь настоящими персонажами "Дома" являются экономические и формально-логические абстракции; человечки с пародийными фамилиями - лишь атрибуты этих властительных схем. Парируя аналогичные упреки, Ксения встраивает себя в номенклатурный ряд от Пушкина до Гюнтера Грасса. Не понимаю, с какого боку тут Пушкин и Грасс; оправданны параллели разве что с Гладковым, Панферовым и им подобными негуманоидами. Не понимаю, какой целевой аудитории "Дом", при всей его плакатной оптимистичности, способен понравиться (в толпе трудно отыскать респондента, который с равным рвением штудирует бухгалтерские методички, Михаила Задорнова и Дональда Бартелми). Похоже, этого не понимает и "Амфора" (тираж 1000 экз.) - однако ведь издает. "Да, вот такое оно, новое племя - деловитое, здоровое и профессионально осведомленное о тонкостях финансовых операций... Неужели только так теперь и будет? Неужели никогда больше не явится сумасшедший Рэмбо?" - вздохнул по поводу Букши Кирилл Решетников ("Газета"). Конечно, Шиш Брянский имел в виду Артюра Рембо, но опечатка красноречива. Ксении с ее энергией и убежденностью в собственной правоте вполне по плечу амплуа Сталлоне. Рэмбо уже явился; рациональный, как IBM; он готов насаждать справедливость на книжном рынке до тех пор, пока кофемолка не порубит в клочья его солнечное сплетение.

Фрагмент дизайна суперобложки"- Ладно, шайка-лейка, теперь я здесь за главную, - пронзительно выпалила Пшш". На самом деле сверхрациональную девушку из романа Дугласа Коупленда "Нормальных семей не бывает" (Симпозиум, 5 тыс.) зовут Shw - в честь перуанского террориста Sogetsu Hernando Watanabe. (И, коль скоро по-русски его имя пишется "Согецу Эрнандо Ватанабе", на месте Владимира Симонова я перевел бы Shw как "Сэв" - куда забавнее. Вторая претензия к Симонову та, что Эшли Джадд - женщина, а не мужчина; но это, пожалуй, и все.) Пшш забеременела от неврастеника Брайана, чтобы продать ребенка богатой бездетной чете, а выручку употребить на нужды антиглобализма. Сестра Брайана Сара появилась на свет однорукой, так как в период токсикоза ее мама принимала талидомид; сейчас Сара астронавт, она готовится полететь на орбиту и там, в невесомости, переспать с командиром корабля. Брат Брайана и Сары Уэйд болен СПИДом; он заразил синдромом вторую жену своего отца Теда (у которого неоперабельный рак печени) и собственную мать Дженет; точнее, ее заразил Тед, когда выстрелил в Уэйда: пуля прошла насквозь и, вымазанная в инфицированной крови, угодила Дженет под ребро. Сейчас все семейство Драммондов, собравшееся близ мыса Канаверал накануне Сариного старта, поневоле разыскивает прощальное письмо принца Уильяма, украденное из гроба принцессы Дианы: некий миллиардер намерен извлечь из конверта клетки слюны и клонировать принца... Труппа уродов проездом?

До 1998 года канадец Дуглас Коупленд числился автором четырех вялосоциологических романов, включая культовое "Поколение Икс". В 1998-м случилось чудо: он выпустил в свет "Пока подружка в коме", а затем - "Мисс Вайоминг" и "Семьи". С "Подружки" начался новый Коупленд - виртуозный, напористый, один из лучших прозаиков современности: чтение - чистое счастье. Ламентации, обличающие бездуховное потребительское общество, в этих трех текстах присутствуют, но как бы для галочки; главное здесь феерические сюжеты (головокружительные и глумливые одновременно), ошеломляюще живые, трогательные герои - и автобиографический, даже исповедальный бэкграунд. Так, замысел "Нормальных семей" возник, когда у Коупленда родилась племянница без левой руки. А говоря об атаманше романных уродов, писатель подчеркивал: "Дженет Драммонд - это моя мать. Мою мать даже и зовут Дженет, и ей тоже 64 года".

Колотящиеся в гиньольных обстоятельствах, стремящиеся к гиньольной цели, Драммонды совершают массу эксцентричных поступков (где там марионеткам Букши!), но остаются парадоксально достоверными и монолитными; не персонажи - персоны; все закономерности и отвлеченности, все мифы и суеверия мира - лишь функции их страдающих тел. Равенство самим себе обеспечивается золотым запасом - уродствами, недугами, комплексами. Суть жизни не в смерти, а в близости смерти; по ходу романа все они признаются, что лишь болезнь внесла в их существование внятную логику. И в финале, фарсово, игрушечно исцеленные (ограбленные) миллиардером, они оказываются у разбитого корыта. "Лишних десять лет... Что они могут значить?.. Она так жаждала этих лет, так скорбела об их потере, и вот теперь, когда ей их вернули, не могла расшифровать их скрытый смысл". Трагедии - тестикулы бытия.

Алисон Ломан в роли АнджелыКнига Коупленда предельно киногенична - просится на стол к Дени Аркану. "Великолепная афера" Эрика Гарсиа (Амфора, 6 тыс.) - криминальный шедевр, достойный Элмора Леонарда, - с самого начала писалась как текстовка к одноименному фильму Ридли Скотта. Видевшим фильм роман рекомендуется особо: только они оценят, до какой степени сценарист Гриффин изуродовал литературную основу; как "Азбука" Бибиш, как бог черепаху.

Центральный персонаж, мошенник Рой Уоллер, не похож на Николаса Кейджа; он старше, корпулентней и не столь демонстративно мучается от синдрома навязчивых состояний (obsessive-compulsive disorder; переводчик Ю.Вейсберг так и пишет: "обсессивно-компульсивное состояние"). В отличие от Кейджа, Уоллер настоящий мерзавец; в картине его подонские трюки либо смягчены, либо перепридуманы, чтоб вышло побеззубей. Кейджа некогда подкосила частная несправедливость судьбы - уход любимой женщины, вдобавок беременной. Уоллер убежден, что судьба несправедлива кардинально и равномерно: не только к нему и единожды, но и ко всем, всегда. Сволочизм Уоллера входит в правила вселенской игры, константен, будто ускорение свободного падения. И любимая-то была той еще оторвой, и ребенка она из чрева немедля выкинула, сдуру сунувшись под колеса. Поэтому появление 14-летней дочери Анджелы для Роя равносильно переезду в рай, на Марс - в мир, управляемый совсем иными законами. В мир антиэнтропии. Он скорее ошарашен, чем умилен.

Дальше все опять не как в кино: взамен педагогических разговоров - молчание, перемиги, лапидарно разработанный инцестуальный мотив. И в финале (фабулы фильма и книги расходятся дальше и дальше), после того как подставное чадо обмануло, ограбило, чуть не угробило, - никакого хеппи-энда, личного ренессанса; тотальная беспросветность. Рой лишний раз уверился: все позитивное суть фальшь. Он более-менее спокоен, но лишь потому, что вернулся на родину, в ад. Вместо карамельной встречи под занавес, показанной Скоттом (я все-таки благодарен тебе за счастливые минуты, дорогая), - кошмарный сон, в котором предприимчивая лжедочка, обманка сперва лопочет какую-то пагубную тарабарщину, а затем исчезает бесследно. "- Ба-ди-да-ду-да-ди-ду, - повторяет Анджела. - Ба-ди-да-ду-да-ди-ду".

Трень-день-тер-деньдень! "Она поднимала уголки рта и глаз, и хотя улыбки как таковой не было, все лицо как будто подтягивалось вверх в неуловимом проявлении доброжелательности". Цитата не из Гарсиа - из Букши. Единственное место, показавшееся мне живым в "Доме, который построим мы". Живым - потому что оно взято не с платонического потолка, а из жизни. Сама Ксения часто делает лицом именно так; я видел, мы пересекались. Чайные плечи из Ленингра... Н-да. Вспомнишь эту гримаску - и чудится: не все еще потеряно.

Другие новинки

  • Александр Гольдштейн. Помни о Фамагусте. - М.: НЛО. "Сыздетства милы мне лягушки, и жабы мощные, и махонькие лягвы, их сановитая степенность и мелкотравчатая бойкость, их пупырчатость, выпученность, шероховатость". Стопроцентно нечитабельный роман выдающегося эссеиста, одна из тех книг, которые "НЛО" издает в расчете на одобрение Сьюзен Зонтаг.
  • Трецца Адзопарди. Укрытие / Пер. с англ. В.Пророковой. - М.: Росмэн. Импрессионистическая история мальтийца, себе на беду перебравшегося в Англию, и его несчастной семьи. В Кардиффе у них все складывается гораздо, гораздо хуже, нежели у Бибиш во Владимире, причем далеко не все тайны проясняются в финале. Типичный роман из "росмэновской" букеровской серии: оригинал и перевод достойные, но изюминка отсутствует.
  • Тим Лотт. Блю из Уайт-сити / Пер. с англ. Т.Голован. - М.: Иностранка. Книгу выбранил Лев Данилкин, по-моему, зря: видали мы английские романы и похуже. Что и впрямь непростительно - так это перевод; если Т.Голован не имеет доступа к интернету и не знает, какого пола нобелевский лауреат Тони Моррисон, не знает, что "Мужчины с Марса, женщины с Венеры" - одна книга, а не две; не знает, что terror в бытовых контекстах лучше переводить не как "террор", а как "ужас", - то все это обязан знать редактор. Уровень подготовки текстов в некогда эталонном издательстве "Иностранка" упал ниже плинтуса. Прискорбно. Особенно впечатляет "пневмонический пистолет".
  • Рэй Бредбери. Вождение вслепую / Пер. с англ. Елены Петровой. - М.: ЭКСМО. Этот сборник рассказов живого классика значительно слабее, чем нашумевший минувшей весной "В мгновенье ока", и тематически повторяет его. Слабое эхо; необязательный дубль.
  • Майкл Крайтон. Рой / Пер. с англ. Е.Шестакова. - М.: ЭКСМО. "Непобедимый" Ст.Лема плюс "Ловец снов" Ст.Кинга. Колония искусственных наноэлементов, выпущенная на волю нечистоплотными учеными, принимается лавинообразно эволюционировать. Гнусные малявки охотятся на кроликов и людей, имитируют человеческий облик, наконец вступают с людьми в зловещий симбиоз: не поймешь, то ли перед тобою родная жена, то ли женообразная прорва бактерий. Как всегда у Крайтона, подо все подведена строго научная база. Чушь - первостатейная. Оторваться - невозможно.