Мероприятие выглядело на пять с плюсом. Вал книг, выпущенных к дате. Умные, целеустремленные лица; посетителей море, но в толпу они не складываются: выраженье на физиономиях чересчур уж необщее. Заметно увеличилось иностранное присутствие, теперь ярмарку non/fiction без малейших натяжек можно окрестить международной. Что не менее, а вероятно и более ценно - специально акцентированное организаторами участие российской провинции: маленьких и гордых нестоличных издательств (в основном университетских). Бесхребетность дискурсивной программы - да, имела место. Однако расхристанная тематика пресс-конференций и круглых столов не мешала ранее не знакомым, но взаимно заточенным людям находить друг друга на этих риторических пиршествах, а затем - в неформальной обстановке - обсуждать проблемы вроде бы действительно конструктивные. "Важно, что происходит в кулуарах".

Уютная табакерка, сияющая посреди ледяного городка - Москвы. Ощущение сугубой значительности; тотальной, ежесекундной осмысленности происходящего. Даже ассортимент буфета насыщен эзотерическим подтекстом: казалось, клиенты отдают предпочтение пиву "левенбрау" только оттого, что объективная необходимость выбора между хай- и лоубрау им претит.

Highbrow - высоколобое, элитарное. Lowbrow - низколобое, массовое. В 2000 году обозреватель "Нью-Йоркера" Джон Сибрук констатировал, что внутри американской культуры эта несущая антитеза перестала работать. Высокое повадилось притворяться низким, низкое - высоким; шкала ценностей и цен определяется не экспертизой или искусствоведческим вкусом, а практикой маркетинга: если пустышка позиционирована как шедевр, она - для потребителя благ - и впрямь оборачивается шедевром. В 2004-м русский перевод книги Сибрука Nobrow (так сказать, "Безлобое") выпустило издательство Ad Marginem, и он стал одним из самых существенных событий шестой non/fiction.

Конечно, годзилла по кличке маркетинг успела наломать дров и в отечественных перелесках. Но от механического приложения выводов Сибрука к родной (да и какой бы то ни было) реальности удерживает сама специфика текста. Nowbrow - не учебное пособие и не научная монография, а венок эссе: нуль цитат из экономистов-теоретиков, мало цифр, много неизбирательной очерковости, лирических отступлений и автобиографизма. Скупой мужской слезы. Сибрук то и дело мельчит, ударяется в скучные и непоказательные частности. Типологически книга относится скорее к фикшн: это роман разочарования, история не рыночных метаморфоз как таковых, а их восприятия людьми того поколения и среды, к которым принадлежит автор, интеллектуальный мальчик конца ХХ века. Его родители преклонялись перед классической оперой, его солнечное сплетение было фатально ушиблено группой Nirvana, а теперь, когда он вырос (внутри оставшись мальчиком), его заставляют сочинять аналитические статьи о голимом трэше вроде "Звездных войн" Джорджа Лукаса. И он не только их сочиняет, но и пытается успокоить собственную совесть доводами из цикла "все разумное действительно". Взвешенная мудрость, стоицизм? Или скорее опытность, пресная тактика адвоката дьявола?

Ведь весьма вероятно, что архетип взаимодействия между экспертом и процессом - не комплиментарность, а противоборство. Процесс торжествует, когда эксперт ему уступает; когда эксперт уступает, он утрачивает способность объективно отслеживать процесс; когда эксперт утрачивает эту способность, процесс вышвыривает его на обочину. Превращает в нерелевантную величину. Вот этот, социопсихологический аспект истории, рассказанной Сибруком, как раз очень актуален для ситуации здесь и сейчас. Его могли бы подробно прокомментировать влиятельные арбитры вкуса середины 90-х, за десять компромиссных лет без боя сдавшие литературные и арт-медиа торгашам и невеждам, а ныне лучащиеся зрелым, неброским благополучием в залах декабрьского ЦДХ. Могли бы, если б подверглись психоанализу, выводящему на поверхность далеко вытесненные травмирующие воспоминания.

Ох уж это мне ощущение значительности, присущее, увы, не только хорошо срежиссированным мероприятиям, но и гриппозным сновидениям, и застарелым фантазмам, где фиаско рядится в одежды триумфа, где всякая нарядная деталька насквозь обманна, притворна, неадекватна самоназванью. На книжной ярмарке самые нарядные детальки - естественно, книжки.

"Я применил к интернету весь свой культурный капитал... рассмотрел такие феномены, как электронная почта, чаты, киберсекс и домашние страницы... пытаясь понять, что хорошо, а что плохо... И в результате я написал книгу, которая не была ни высокоинтеллектуальным литературным трудом, ни упрощенным гидом по интернету, но некоей непродаваемой комбинацией того и другого, жутким гибридом". Жестоко и несправедливо соотносить эту мемуарную цитату из Джона Сибрука с томиком писателя и критика Сергея Кузнецова "Ощупывая слона" (М.: НЛО). Но соотнести хочется - опять-таки по социопсихологическим основаниям. И подзаголовок ("Заметки по истории русского Интернета"), и хронологический принцип расположения материала, и именной указатель обещают пусть не фундаментальную фактографию, то по крайней мере внушительное свидетельство очевидца. Однако при всем уважении к Кузнецову должен сказать, что из-под его пальцев вылилось нечто не больно недостоверное. Во всяком случае, дабы приблизиться к истине, исследователю становления Рунета придется сопоставлять "показания" Кузнецова с параллельными версиями иных фигурантов процесса - а надежды, что таковые версии в потребном ассортименте будут письменно и последовательно изложены, очень мало. "Слон", этот сборник журналистских работ разных жанров и лет, простеганных позднейшими автокомментариями, настолько пристрастен в оценках и, боюсь, неточен в реалиях, что напоминает не культурологический труд, а ностальгические детективы того же автора. Правда, персонажи названы тут невымышленными именами, однако имена - чуть ли не единственное, что в них есть невымышленного.

Вот еще пара дизайнерских решений в духе "Не верь глазам своим". Екатеринбургская фирма "Ультра.Культура" представила серию Russkiy Drive. Переплеты оформлены в стилистике брутального комикса; я бы предположил, что эти кричаще-кислотные книжки нацелены исключительно на подростковую аудиторию. На тех, кого Ильф называл "гадкими, низкопробными мальчиками". Каково же изумление потребителя, обнаруживающего внутри тексты, предназначенные совсем другой таргет-группе. Например "Летучего Голландца" Андрея Матвеева или "Дипендру" Андрея Бычкова. Оба романа (кстати, вдоволь намыкавшиеся по различным издательским портфелям), хоть и не лишены безуминки, целиком укладываются в рамки т.н. психологической прозы. В мейнстримные берега. Потенциальный читатель подобных произведений - рафинированный горожанин лет 35-40, выпускник вуза - попросту побрезгует взять в руки книгу с подобным оформлением. Видимо, маркетологи "Ультра.Культуры" настолько не верят в коммерческий потенциал многострадального мейнстрима, что готовы впаривать его реципиенту в какой угодно упаковке, за исключением той, которая соответствует специфике продукта.

Пример иной манипуляции в том же сегменте спроса - серия "Неформат" издательства "Астрель-СПб". Обложки здесь нарочито неброски (издалека книжки похожи на школьные учебники эпохи позднего застоя), бумага и полиграфия практически за гранью допустимого. Под маркой "Неформата" на данный момент вышло четыре названия: "Книга Легиона" Наля Подольского - шизофреническая сага о том, как группа угрюмых петербуржцев, непрестанно подбадривающих себя коньяком, борется с неким непутевым сверхразумом; "Жизнь ни о чем" Валерия Исхакова - многословный, скучный недоэкшн с элементами провинциального сюрреализма, который хочется отжать в мощной стиральной машине, чтоб получился кратенький настроенческий рассказик; "Пение птиц в положении лежа" - стог проникновенных миниатюр-зарисовок от автора стихотворного сборника с убойным названием "Харизмапад" и вообще записной богемки Ирины Дудиной; и "Усадьба сумасшедших", сборник эротико-публицистических повестей молдавского журналиста Владимира Лорченкова - ему, впрочем, можно посочувствовать: в столь юном возрасте до такой степени законченные графоманы нечасто встречаются. Дело, однако, не в том, что составитель серии Вячеслав Курицын прискорбно неразборчив, а в том, как он позиционирует отобранные шедевры в аннотациях, вынесенных на лицевую сторону переплета. Опус Подольского окрещен "мистическим триллером", толстожурнальная простыня Исхакова - "авантюрным романом", про Дудину намекнуто, что она - реинкарнация Сэй-Сенагон. Вынос к Лорченкову особо удался. "Журналисты. Как они трахают наши зрачки, как они вешают нам лапшу... Продавец обвешивает, проститутка недоглатывает, менеджер вообще, на хрен, не работает, а журналист - раскручивает". Пусть это пассаж из текста - мне от подобного стилистического хамства не по себе. Еще более не по себе - от хамства смыслового: в первых двух случаях внежанровые, неформатные произведения беспардонно выдаются за жанровые, форматные. Как это соотносится с названием серии, скажите на милость? В чем вообще содержательный пафос проекта? В том, что он открывает публике "хорошие книги"? Позвольте не поверить; книги сегодня в России сплошь и рядом сочиняются неизмеримо лучше. По-моему, пафос - в имитации интеллектуальной деятельности; и судя по тому, что выпуски помечены трехзначными номерами 001, 002 и т.д., имитация заквашена надолго. В руки флаг.

Бывает, впрочем, что интеллектуальная деятельность ведется напряженная, без дураков, а результаты ее все-таки вызывают недоумение. Специальным гостем non/fiction # 6 была объявлена Венгрия; почему именно Венгрия именно сейчас, я толком не уяснил. Один из круглых столов озаглавили "Переводима ли новая венгерская литература?". Думаю, вопрос формулируется по-другому: а надо ли ее переводить?.. Нынче, в условиях жестокого перепроизводства "актуальных" переводов, когда у посетителей магазинов заходит ум за разум от невиданного и давно уже ничем, кроме издательской инерции, не оправданного разнообразия, эта формулировка проблемы напрашивается все чаще. Например, почти завершена благородная программа продвижения на наш рынок свежей немецкоязычной прозы "Шаги". Так, если честно, многие ли из вышедших в ее рамках произведений нужно и можно читать? Тем более что финальную селекцию из предложенного демократичными немцами обширного списка названий осуществляли российские книжники. В результате за рамками программы остались такие крупные литературные явления, как новеллы Юдит Герман, последняя, "танцевальная" книга нобелевского лауреата Гюнтера Грасса, скандальный бестселлер Мартина Вальзера "Смерть критика"... Зато средних и даже мелких - досадный перебор.

Я с громадным уважением отношусь к мадьярской словесности ХХ века, Тибор Дери и Лайош Эстерхази подарили моему отрочеству немало драгоценных минут. Однако ж, например, выпуск прекрасным питерским издательством "Симпозиум" романа другого Эстерхази, Петера, "Малая венгерская порнография" (на языке оригинала - 1983) воспринимаю не как заботу о расширении кругозора аудитории, а как - миллион раз простите - способ польстить самолюбию титулованного и энергичного автора ну и, может быть, самолюбию нескольких культурных функционеров из Будапешта. Тираж "Порнографии" красноречив: 1000 экземпляров. Уверяю, россиян, дочитавших роман до конца, будет раз в 20 меньше. Несмотря на завлекательное название. Не оттого, что книга сложна (хотя она сложна головоломно, аминазинно). А оттого, что она, подобно большинству образчиков восточноевропейского позднесоциалистического постмодернизма, безнадежно устарела. Разбираться в источниках и составных частях Эстерхазиевых речевых конструкций сегодня вредно для психического здоровья. Этот текст мертвее мертвого, мертвее квитанции советской химчистки.

Зато в счастливой читательской судьбе нового романа Фредерика Бегбедера Windows on the World (М.: Иностранка) усомниться нельзя. Особенность модного галльского прозаика в том, что с некоторых пор он не удостаивает притворяться кем-то лучше, возвышеннее, чище, нежели по сути является. Windows on the World - саморазоблачительная истерика такого накала, что куда там Сибруку. "...Я обвиняю себя в карьеризме и продажности. Я обвиняю себя в зависти и вечном недовольстве... Я обвиняю себя в двоемыслии... Я обвиняю себя в спесивой лени... В том, что не способен ни к чему, кроме пошлости... В том, что хочу лучшего, а довольствуюсь малым... В том, что оставляю за собой одни руины..." (перевод Ирины Стаф). Роман, ничтоже сумняшеся посвященный теракту 11 сентября, сплошь построен на запрещенных приемах (смакование детских мучений etc); так ведь Бегбедер и в этой спекуляции с готовностью сознается: полюбуйтесь-ка, я шулер, шулер, мошенник, мошенник, вот я какой!

И любовались. Лично посетивший non/fiction анфан терибль стал фаворитом прессы. Ничего не скажешь, он очень старался: артикулировал дерзости, бузил, напоказ пускался в загул. Он был сгустком хаоса на ладненьком, вылизанном фоне ЦДХ. Альрауном в потоке умных, целеустремленных, духовно позитивных посетителей.

Выглядевших на пять с плюсом.