Русский Журнал / Обзоры / Сеть
www.russ.ru/culture/network/20040411.html

Оксфордские минареты и поколениe дьюти-фри

Дата публикации:  12 Апреля 2004

Eurabia?

Найалл Фергюсон (Niall Ferguson)

Перевод Николая Эдельмана

В 52-й главе "Упадка и разрушения Римской империи" Э.Гиббон ставит интереснейший для исторической науки вопрос. Неужели Западная Европа стала бы частью исламского мира, если бы не французы, разгромившие мусульманские армии вторжения в битве при Пуатье в 732 году?

"Возможно, - рассуждает Гиббон со своей неподражаемой иронией, - в оксфордских колледжах сейчас бы учили толковать Коран, а проповедники разъясняли бы обрезанным прихожанам святость и истину откровения Мухаммеда".

В 1788 году, когда были напечатаны эти слова, мусульманский Оксфорд было невозможно вообразить. Последние мусульмане были изгнаны из Испании в 1492 году, а оттоманское вторжение в Европу встретило в 1683-м решительный отпор у врат Вены.

Сегодня, однако, такое развитие событий представляется уже не столь маловероятным. Французский историк Ален Безансон - один из многочисленных европейских мыслителей, которые усматривают серьезную угрозу традиционной христианской культуре материка. Уроженец Египта, писатель Бат Йор уже несколько лет как говорит о возникновении новой "Еврабии" - Eurabia, - которая равно враждебна и Америке, и Израилю. Два года назад Пэт Бьюкенен издал книгу пророчеств "Смерть Запада", предсказав, что снижение рождаемости у европейцев и иммиграция из исламских стран превратят "колыбель западной цивилизации" в "ее могилу".

Подобные разговоры в духе Шпенглера приобрели еще большую актуальность после 11 сентября. Взрывы, прогремевшие 11 марта в Мадриде, подтверждают, что последователи Осамы бен Ладена продолжают относительно свободно орудовать в европейских городах. Некоторые американские комментаторы заподозрили европейцев в склонности к умиротворению радикальных исламистов. Другие усматривают в спорадических проявлениях антисемитизма зловещее сочетание старого фашизма и нового фундаментализма.

Разумеется, большинство европейских мусульман являются законопослушными гражданами и не слишком сочувствуют террористическим акциям в европейских городах. Более того, они прибыли из разных стран и придерживаются различных исламских традиций, в основном далеких от арабского ваххабизма. Тем не менее несомненно, что европейский континент переживает фундаментальные демографические и культурные изменения, долговременных последствий которых никто не в состоянии предвидеть.

В первую очередь следует учесть те серьезнейшие последствия, которые сулит упадок рождаемости в Европе. Сто лет назад - когда избыточное европейское население еще отправлялось за океаны в Америку и Австралию - в странах, нынче входящих в Европейский Союз, проживало около 14 процентов мирового населения. Сегодня эта цифра сократилась до 6 процентов, а к 2050 году, согласно прогнозу ООН, будет составлять чуть более 4 процентов. Но идет не только относительное, а и абсолютное снижение численности населения Европы. ООН предсказывает, что даже с учетом иммиграции население Европейского Союза в нынешних границах за следующие 45 лет уменьшится примерно на 7,5 млн человек. Такого продолжительного уменьшения европейского населения не наблюдалось со времен "Черной смерти" в XIV веке. (Напротив, предполагается, что население США между 2000 и 2050 годами увеличится на 44 процента.)

Поскольку средний возраст греков, итальянцев и испанцев к 2050 году должен превысить 50 лет - примерно каждый третий из них будет старше 65 лет, - очевидно, что системы социального обеспечения, созданные сразу после второй мировой войны, нуждаются в решительных реформах. Либо нынешние новорожденные европейцы потратят всю жизнь на то, чтобы выплачивать 75-процентные налоги, либо пенсии и "бесплатное" здравоохранение следует просто отменить. Если европейцев это не устраивает, то им придется смириться с расширением легальной иммиграции.

Но откуда явятся новые иммигранты? Представляется вполне правдоподобным, что по большей части из соседних стран, а сегодня самые быстрорастущие европейские соседи - страны, где ислам решительно преобладает либо является единственной религией. Молодое исламское общество к югу и востоку от Средиземного моря настроено на колонизацию - и это еще мягко сказано - одряхлевшей Европы.

Такая перспектива еще более знаменательна, если связать ее с упадком европейского христианства. Сегодня в Нидерландах, Великобритании, Германии, Швеции и Дании менее чем один из десяти человек посещает церковь раз в месяц или чаще. Около 52 процентов норвежцев и 55 процентов шведов говорят, что Бог для них не значит ничего. Значимые для этих обществ социальная и сексуальная свободы антагонистичны по отношению к мусульманскому фундаментализму, но европейская религиозная терпимость ослабляет их перед лицом фанатиков.

Очень трудно предсказать, к чему приведут эти перемены. Вполне возможна ползучая исламизация увядающего христианского мира: в то время как старая Европа стареет все сильнее, а ее религиозность ослабевает, в европейских городах разрастаются мусульманские колонии, а исповедание ислама становится все более ревностным. Другой возможный исход - реакция на иммиграцию в виде законодательства, экономически не более уместного в наши дни, чем неандертальцы: стареющий электорат пойдет за демагогами, которые пообещают закрыть границы, не объясняя, кто будет оплачивать пенсии и здравоохранение. Нельзя исключить и возможность мирного слияния стремительно секуляризирующихся мусульман во втором поколении и их постхристианских соседей. Есть основания полагать, что сценарий # 1 воплотится во Франции, сценарий # 2 - в Австрии и # 3 - в Англии.

Впрочем, нельзя не вспомнить о Гиббоне - особенно сейчас, когда входящий в состав родного для Гиббона университета Центр исламских исследований скоро обзаведется новым помещением. В дополнение к традиционному оксфордскому четырехугольному двору оно будет включать "молитвенный зал с традиционным куполом и минаретом".

Признаюсь, первая фраза, которая пришла мне на ум, когда я впервые увидел макет этого минарета, - "упадок и разрушение".

Новая глобальная элита

Джон Придо (John Prideaux)

Перевод Николая Эдельмана

"Чтобы заниматься финансами, хватает пятидесяти английских слов", - говорит Макс, парижанин, работающий в лондонском инвестиционном банке. Французский язык Макса одобрил бы сам Расин, но Макс, похоже, просто счастлив от того, что ежедневно подвергает английский пыткам на лексической дыбе, используя слова вроде "структуризации" и "левериджа" (которые больше подошли бы для описания манипуляций кранов на строительстве стеклянных небоскребов Сити, чем для описания того, чем заняты засевшие в них банкиры) и тяжеловесные аббревиатуры, будто бы взятые из дурных снов советских экономистов.

Всякие LBO, EBTIDA и EONIA призваны играть роль двойных агентов в мелких актах мести англосаксонской культуре. Любому выучившему пятьдесят английских слов, придающих видимость компетентности и посвященности, хватит их на все случаи жизни. Так делают не только банкиры, бухгалтеры и менеджеры, но и чиновники, да и все работающие на другие аббревиатуры, вроде ООН и разных НПО.

Этот минимальный словарный запас, которому обучат в любом приличном университете, служит пропуском в космополитический средний класс. Типичной представительнице этого поколения дьюти-фри меньше 35 лет. В поисках работы она кочует из одной столицы в другую, нигде не задерживаясь больше, чем на несколько лет. Мысль о поездке в провинциальный городок родной страны расстраивает ее куда больше, чем переезд в другое полушарие. Она практически не пользуется местными социальными услугами. Свои деньги она может инвестировать в любой стране мира, поэтому у нее нет значительных вложений ни в одну из национальных экономик. Уезжая за границу, она живет там у своих друзей, которые разделяют ее вкусы и понимают ее птичий язык. В пределах того же самого круга она может вступить в брак.

Никто не знает численности поколения дьюти-фри. Правительственная статистика не делает различий между мигрантами с чемоданами от Gucci и мигрантами с сумками от Tesco, и никто из них не удосуживается по приезде отметиться в своих посольствах, как это было прежде. Можно оценить численность этой группы в 5 процентов от общей рабочей силы богатых стран, входящих в ОЭСР, что дает приблизительно 27 миллионов человек. Судя по некоторым фрагментарным оценкам, число экспатов в целом также растет. Так, эксперты из американского посольства в Лондоне полагают, что в Великобритании насчитывается около 200 тысяч американцев. Немецкое посольство оценивает в те же 200 тысяч число немцев, повторивших путь своих саксонских предков. Однако первыми идут французы: по мнению французского посольства, их в одном Лондоне живет более 250 тысяч, что эквивалентно двум средним парижским округам.

Но поколение дьюти-фри состоит в непростых отношениях с приютившим их обществом и с тем местом, которое они покинули. Предъявляемые им два основных обвинения таковы: во-первых, в стране проживания вряд ли они станут прихожанами церкви или участниками какой-либо добровольной организации, кроме разве что футбольной команды. У них на это просто нет времени. Чтобы стать волонтером у "самаритян", нужно учиться больше года, и тех двух лет, на которые люди поколения дьюти-фри в среднем задерживаются в стране, явно недостаточно. Во-вторых, в разных местах жительства они могут стать гражданами на треть или на четверть, но из этих долей никогда не составится целого.

Пол Кингснорт в своей сентябрьской статье в "Нью стейтсмен" идет еще дальше, утверждая, что эта "лишенная корней технократическая" элита, "не обремененная багажом связей с родиной и чувством истории", многое теряет: "Они могут жить в брунейских эко-домах, но никогда не сумеют распознать птиц, поющих в лесах их родной страны. Они пьют чистейшую воду из бутылок собственного мини-бара, но никогда не пили из горного источника". Если не считать опасности для здоровья, которая в наши дни связана с такими простыми радостями (последний горный источник, мимо которого я проходил, служил также сортиром для козьего стада), и того, что 85% людей не различает голосов птиц, такое обвинение в утрате корней вполне отвечает действительности.

Случаи, когда целые сегменты общества снимались с места, бывали и прежде. Переход от региональной к национальной культуре также оказался пагубным для местных культур Британии. Фрэнк Прохазка в великолепном памфлете о благотворительности и гражданской добродетели, сочиненном для мозгового центра Civitas, рассказывает о том, как благотворительность, основанная на сугубо местной культуре, пыталась выжить в стране, которая к концу XIX века стала национально однородной. Уроженцы Корнуэлла, вступая в общение с йоркширцами, лишались местного акцента и забывали об особенностях родной речи. Встревоженные лингвисты, чувствуя, что нечто утрачивается навсегда, бросились составлять словари местных наречий вроде Dictionary of Sussex Dialect 1875 года.

Сегодня мы наблюдаем аналогичный культурный сдвиг. Феномен международных студенческих обменов и дешевых каникулярных поездок отчасти повинен в том, что специалисты, вступающие на рынок труда, смотрят на страны как на вещи, которые следует коллекционировать, вроде книг или музыкальных записей. Вероятно, это хорошо, потому что компании, дающие им работу, ожидают от них определенной степени мобильности. "Дженерал электрик", один из законодателей моды в области подготовки персонала, пару раз в год перетасовывает выпускников-стажеров, отправляя их в другую страну. Поступая на работу в эту компанию, некоторые из них должны быть готовы переезжать каждые два-три года. Майк Хэнли, глава отдела людских ресурсов "Дженерал электрик" в Европе, сообщает, что молодых людей, устраивающихся на работу, страннический образ жизнь лишь привлекает, а вовсе не отталкивает. Пол Робинсон из KPMG - консультант по налоговым проблемам, которые порождаются из-за постоянных переездов, - говорит, что 15 лет назад работнику требовался мощный стимул, чтобы сняться с насиженного места, теперь же они готовы отправляться в путь добровольно.

Поколение дьюти-фри вполне обоснованно винят в неучастии в делах общины, но эта типичная для космополитической элиты тенденция вовсе не ограничивается ее кругом. Британское правительство непрестанно старается вдохновить людей на добровольные занятия, но эти усилия не снискали успеха: по данным Национального волонтерского центра, 90% населения к волонтерству относится вполне положительно, но лишь 22 миллиона человек ежегодно участвуют в добровольческих акциях. Очевидно, две трети населения считает, что волонтерство - вещь хорошая, пока им занимается кто-то другой. Стремление творить добро в Великобритании слишком медленно избавляется от метастазов мнения, выраженного Ричардом Кроссменом (лейбористский министр здравоохранения в конце 1960-х). Он заявил, что высокий уровень британской благотворительности, существовавший до создания системы социального обеспечения, представлял собой "одиозное проявление социальной олигархии и клерикально-буржуазных взглядов". И все же слово "благотворитель" до сих пор обладает четким негативным оттенком.

Многие не приемлют мысли, что у людей есть некий долг по отношению к своим соседям. Слово "долг" они воспринимают как архаизм и по-прежнему ассоциируют с плакатами, зовущими к великим жертвам во имя империи. Современные, более либральные представления о долге гражданина, члена "гражданского общества" (под которым понимается любая организация, кроме работы, правительства и семьи) не подразумевают принудительного участия, и поэтому тех, кто остается в стороне, нельзя обвинить в нечестности.

И все же остается тревожное чувство, что эти люди не являются гражданами в каком-либо серьезном смысле этого слова. Они могут голосовать и должны платить налоги - минимум, чего требует современное гражданство. Но неясно, что им следует делать помимо этого. Аристотель пытался определить понятие гражданина в третьей книге своей "Политики", но был вынужден признать, что это скользкий вопрос. Практика позволяет сказать с достаточной уверенностью, что гражданином является тот, чьи родители тоже граждане. Однако этот критерий теряет смысл, когда люди эмигрируют и натурализуются в новой стране или когда гражданство можно купить. Henley & Partners - фирма, специализирующаяся на переездах богатых людей, сообщает, что вид на жительство в Великобритании можно купить за 1 миллион фунтов, а при желании без проблем обменять его на полное гражданство. Министерство внутренних дел предпочитает не комментировать эти данные, тем не менее Эндрю Уолмсли, глава Henley & Partners, раньше работал директором отдела гражданства в управлении министерства внутренних дел по вопросам иммиграции и гражданства, так что он, вероятно, знает, о чем говорит.

Чтобы стать гражданином сообщества дьюти-фри, требуется знать лишь пятьдесят слов, но опыт показывает, что люди, полагающие, будто "дрозд" (finch) - это искаженное название кредитно-рейтингового агентства, а не птица, рано или поздно вернутся домой либо осядут где-нибудь насовсем. Это значит, что они откроют для себя родную страну после того, как познакомятся с несколькими другими, но это, возможно, не так уж и плохо. Они даже могут отработать пропущенные часы в благотворительной столовой - разумеется, когда у них найдется на это время.