Сокращая дистанцию между конечным и бесконечным, человеком и вечностью, музыка отстраняет его от самого себя, от повседневности и отстаивает приоритет вечного над временным.

Тбилисцев не удивишь, а главное - не напугаешь отсутствием света, газа, воды и прочих необходимых бытовых "деталей", которых большая часть жителей нашей маленькой планеты попросту не замечает ввиду постоянного наличия оных. Причин много, но одна из них, пожалуй, самая важная: духовные ценности.

Об этом, в частности, сказал на пресс-конференции приехавший на фестиваль всемирно известный дирижер, народный артист СССР, профессор Московской консерватории, Почетный член Шведской королевской академии, почетный академик Английской королевской академии музыки, руководивший Большим театром, работавший главным дирижером Венского симфонического оркестра, Стокгольмского филармонического оркестра, выступающий с лучшими оркестрами мира (по количеству записей ему нет равных в мире: сегодня в его фонотеке 782 наименования) Геннадий Рождественский:

Геннадий Рождественский: Фестиваль является свидетельством, подтверждающим существование - и активное существование - духовности в вашей стране. Для того чтобы подряд в течение 11 лет проводился столь масштабный фестиваль, должна быть предпосылка, духовная культура, которая, как показывает опыт, побеждает негативные жизненные явления, о которых вы все хорошо знаете. Я не был в Тбилиси 32 года. Получается, что это одновременно и плохо, и хорошо. Плохо - потому что длительный период времени я находился вдали от этой страны, хорошо - потому что было немало волнительных, трогательных моментов. Кстати, 32 года назад брак мой с моей женой, которую вы слышали на концерте [пианистка Виктория Постникова - И.К.], по целому ряду обстоятельств глобально-политического характера, был зарегистрирован в Тбилиси 19 сентября, дата как раз попала на сроки начала фестиваля. Память об этом, естественно, живет по сей день. Мои друзья очень трогательно меня поздравили.

...Вечер, открывший фестиваль, стал огромным событием в культурной, да просто в нашей обычной жизни, ведь события сердца гораздо важнее внешних. В первом отделении впервые в Тбилиси прозвучала увертюра Р.Вагнера, а также удивительное сочинение Г.Канчели "And farewell goes out sighing..." ("Прощание уходит, вздыхая" - названием послужила строка из сонета У.Шекспира). Во втором отделении Тбилисский симфонический оркестр при участии пианистки В.Постниковой исполнил Концерт #2 и "Скифскую сюиту" Прокофьева. Энергичная, словно тысячи включенных и мигающих вспышек, музыка Прокофьева, кажется, пронизывает не только всю творческую деятельность дирижера, но и саму его натуру. "Игра на фортепиано - движение пальцев; исполнение на фортепиано - движение души. Обычно мы слышим только первое", - сказал однажды А.Рубинштейн. Только движением души можно назвать мастерство пианистки, да и игру всего оркестра, плавно следующего за немногословными жестами дирижера.

Г.Р.: Я получил большое удовольствие, работая с оркестром. Считаю, что этот оркестр высокого европейского класса, с которым работать приятно и который в состоянии решать достаточно сложные, я бы сказал, очень сложные творческие задачи. Думаю, что в этом прежде всего заслуга замечательного покойного Джансуга Кахидзе и нынешнего руководителя - Вахтанга.

Встав впервые за дирижерский пульт в 20 лет, Г.Рождественский себе не изменял - в творческом и в человеческом плане качество завидное. Когда он исполняет то или иное произведение, у слушателей не остается сомнения: то, что сейчас звучит, есть самая прекрасная вещь на свете. Вдохновенность - слово вроде бы затертое, однако в прикладном смысле редкое. Но иначе и не определишь искусство этого выдающегося дирижера. "Рождественский - единственный музыкант, у которого публика всегда слышит новое. Он знает абсолютно все - не только все партитуры, но даже обстоятельства написания каждой. Это человек энциклопедических знаний и высочайшей культуры. Маэстро, безусловно, величайший дирижер, один из 4-5 самых лучших в мире. Это яркая личность и могучий талант, гордость русской музыкальной культуры" (Б.Монсенжон, французский скрипач, кинематографист, писатель).

Дирижерская палочка маэстро, прародителем которой является смычок, превращается в некое светящееся подобие указующего перста: он умеет подняться, не превосходя, и поднять до единого дыхания публику и оркестр, который следует за ним, словно изящная скрипка, и каждый голос, каждый полутон индивидуален. И ощущаешь, чувствуешь уровень происходящего - масштаб, значимость, гениальность свершающегося. И, словно та же скрипка, изгибаешься и поддаешься немногословным, но точным движениям рук мастера, хотя порою кажется, что он дирижирует выразительной и "изобразительной" мимикой лица, причем именно при исполнении музыки настолько благообразного, что сомнений не остается: лицо повернуто в ее сторону - в сторону музыки. (Ничего не скажешь, символична награда японского правительства: орден Восходящего Солнца с золотыми лучами.) Он словно не дирижирует, а раздает музыку сидящим в зале - неважно кому. Будто говорит "здравствуй" каждому летящему навстречу звуку. Вот оно, "настоящее настоящее" - метафизическое время музыки.

Г.Р.: Мы должны нести это искусство по возможности как можно более широкому кругу людей, но в то же время вряд ли можно ожидать, что наши усилия увенчаются адекватно. Вот говорят: "Я ничего не понял". Что значит "понял"? А что ты ощутил? Это и понять немыслимо! И требовать того, чтобы поняли, невозможно! Если вы посмотрите на партитуру Канчели, просто раскроете ее, то увидите огромное количество магических знаков, и для того, чтобы их понять, нужно потратить, ну, минимум 25 лет специального образования. Что же сказать о людях, которые пришли на концерт с несколько иными целями? К сожалению, существует такое ходячее представление, что "мы пришли на концерт отдохнуть, мы пришли получить удовольствие". Удовольствие удовольствию рознь! Если вы приходите слушать такое произведение, как, скажем, 8-я симфония Шостаковича, то от удовольствия и отдыха остается ноль. И тем не менее, вы уходите обогащенными. Но не из-за удовольствия, а из-за того, что вы пережили. А переживания далеко не всегда есть удовольствие. Даже если подойти с самых садомазохистских позиций. Я вам расскажу один случай. Был такой бельгийский музыковед Поль Коде. Он специализировался на композиторе Свелинге. У него была кухарка, которая волей-неволей вместе с ним слушала эту музыку. В один прекрасный день он решил послушать "Свадьбу Фигаро". Поставил диск. И вдруг она, возмущенная, вбежала из кухни, сделала панику: "Что это за ужасную музыку вы слушаете?" Вот вам другая сторона медали.

РЖ: Что вы можете сказать о музыке сегодняшней? "Очень высокий средний уровень"?

Г.Р.: Я думаю, что мы можем говорить только о выдающихся произведениях. Среднее не бывает высоким. Вы, конечно, знаете, академика Орбели, который был директором Эрмитажа. В 1949 году его хотели оттуда уволить по одной простой причине: в Эрмитаже нет ни одной картины русского художника. На собрании он ответил очень скромно: "В городе два музея: один - Эрмитаж, в нем имеется западная живопись, а есть Русский музей, и в нем - только произведения замечательных русских мастеров". Какое-то впечатление этот аргумент произвел на присутствующих. Но один из работников Эрмитажа поднял руку и сказал: "Что он говорит? Нечего его слушать, и вообще, надо вспомнить, что академик Орбели - бывший князь!" На что он ответил: "Молодой человек, бывших князей не бывает. Князь - то же самое, что сенбернар: это порода". Вот и все.

РЖ: А о музыке завтрашнего дня?

Г.Р.: Мне кажется, что определенный этап в развитии современной музыки, какой она была во второй половине ХХ века при наличии таких композиторов, как Шнитке, Губайдуллина, Денисов, закончился. Я никогда не был сторонником противодействий чему-либо в искусстве, кроме плохого и пошлости, поэтому развитие музыки в XXI веке меня мало трогает. Я уже не могу бежать за этими людьми, которые в обществе признаются новаторами. Хорошо известно, что сегодня развитие идет за счет технологии, электронной музыки и т.д. Я далек от мысли, чтобы предпринять какой-то поиск в этой области. Что же касается перспектив развития симфонической музыки, вот Гия Александрович Канчели, чье творчество как симфониста очень весомо, и доказывает, что жанр симфонии не то что не умер, а развивается. Это путь, по которому не только можно, но и нужно идти, так как он свободен от какого-либо догматизма, что ни на йоту не снижает профессионального уровня его творчества.

РЖ: Что значит догматизм в музыке?

Г.Р.: Догматизм в музыке - это следование догме в известной степени. Я ничего плохого не хочу сказать про покойного Арнольда Шенберга, но ведь, как известно, его последователи должны были придерживаться строгих правил, граничащих или сосуществующих, скажем, с математикой. Вот это есть догматизм. Преподавание - то же самое.

(Не менее интересно было узнать мнение молодого поколения о настоящем и будущем музыки. Молодой скрипач (кстати, наиболее одаренный из своего поколения, выступающий с выдающимися оркестрами мира), сыгравший соло в сочинении Гии Канчели, Александр Рождественский ответил на этот вопрос:

Александр Рождественский:Сейчас происходит очень много различных инсталляций музыкальных, ищут новые звуки. Это экспериментальная музыка. Очень много современных композиторов, но такое ощущение, что это как-то... ну, не от души. Несколько математический подход. Все это здорово сделано, инструментовано, но настоящей души нет. Ума в них больше. Исключение из этого правила на сегодняшний день составляет Гия Канчели, на мой взгляд. Только он один, к сожалению. Все, что он пишет, действительно идет от сердца, от души, от любви к жизни, к религии, к искусству.)

РЖ: Геннадий Николаевич, после исполненного сочинения Канчели "Прощание уходит, вздыхая", которое является прощанием с ушедшим тысячелетием и обращением к новому и связано, как сказал Гия Александрович, "может быть, не с последним, но с каким-то вздохом", хочется вас спросить: что хорошего вы ожидаете от века грядущего?

Г.Р.: Я вам скажу: я стараюсь ожидать хорошего. Но существует, как известно, определение пессимиста: пессимист - это тот человек, который получает правдивую информацию.

РЖ: Дирижирование схоже с чтением стихов или с сочинением?

Г.Р.: И то, и другое - в равной пропорции. Сочетание, сотворчество с композитором...

РЖ: Дирижер - это Данко, Моисей?

Г.Р.: Это посредник. Между композитором и аудиторией. И оркестром, естественно. Через оркестр - к аудитории.

РЖ: Вы однажды сказали: "Я боготворю свободу слова, то есть презираю свободу лжи". Бывает ли свобода лжи в музыке?

Г.Р.: Бывает. Собственно, она безгранична. Мы знаем много сочинений, которые были написаны не по зову сердца.

РЖ: Разве они вечные?

Г.Р.: Нет. Ложь вообще не вечна. В любых своих проявлениях. Существуют какие-то идеалы, которые никогда не рушатся.

"А что я, собственно, делаю? - как-то заметил маэстро. - Да что и всегда: машу руками в воздушном пространстве". На самом деле это простое действие совершается во времени, ибо музыка, как и стишок, реорганизует его, дает ему другой ритм, а значит, и другой смысл. У музыки есть прошлое, что обеспечивает ей будущее, так как она вечно настоящая.

РЖ: У каждого дирижера свой звук: у Тосканини был свой, у Караяна свой и т.д. Какой у вас?

Г.Р.: Тот, который вы слышали на концерте.

А концерт переселил всех присутствующих на другую планету, полную света. Летящий, пульсирующий, невероятно гармоничный и высокий звук, который тиранически не отпускал от себя никого и освобождал от оков всего мелочного и неглавного, перевел слушателей на иной ритм дыхания: ритм вечного настоящего, этакого "Present eternity".