Этой осенью была прервана мхатовская пауза в духовном взаимообмене России и Грузии. Одновременно прошли дни грузинской культуры в Москве и фестиваль "Новая драма" в Тбилиси. Незадолго до этого на московской "Новой драме" целый день был посвящен Кавказской лаборатории искусств. Перерыв действительно оказался ощутимым. Обе страны успели обзавестись поколением, выросшим вне общесоветского контекста. Молодые грузины не знают русского языка и не изучают русскую литературу в школе, а молодые россияне судят о грузинах в лучшем случае по старым советским комедиям. Сведения долетали до нас крупицами: страна бедствует; былой Грузии уже нет; интеллигенция эмигрирует; кинематограф якобы умер; театры живы. Театры живы? Лишь порой, на фестивалях, видя спектакли нежно любимого в России Роберта Стуруа, можно было в этом убедиться.

Однажды, правда, - два года назад - молодые деятели грузинских искусств привозили в Москву продукты своего труда на фестиваль "АРТ Груз". После недавней встречи русского и грузинского министров культуры ситуация должна измениться.

Знакомство можно считать возобновленным. И - один из первых приятных сюрпризов - ренессанс грузинской драмы. В древнекультурной Грузии, где отключают электричество, не платят зарплаты, перестают доверять соседям и, может быть, построят американские военные базы, рождаются удивительные пьесы. Они не похожи на своих ровесников-иностранцев, говорят на новом, незнакомом языке, задают вопросы, ответов на которые многие боятся, и смотрят на мир другими глазами - да и мира-то не узнать. При соприкосновении с этими пьесами кажется, что встретил на улице малыша-инопланетянина. Он вроде бы юн и не очень уверен в себе, но в инопланетных его глазах светится такая вековая мудрость, о которой здесь ничего неизвестно. И чувствуешь себя - малышом.

Майя Мамаладзе, театральный критик и переводчик на русский практически всех новых грузинских пьес: "Вообще ситуация очень похожа на русскую. Здесь есть какое-то определенное недоверие к новой драме, так и в Грузии оно существует, но в Грузии эта ситуация менее драматична. В Грузии молодых драматургов обязательно ставят, у каждого есть хотя бы одна постановка".

Миф умер. Да здравствует миф!

Традиционная грузинская эстетика всеобщего радушия, празднеств, тепла, гостеприимства, любви и гармонии вывернута наизнанку. На место известным нам типам грузинских мужчин и женщин пришли странные существа. Почти никогда (за исключением революционных всплесков) культура не принимала сразу же героя своего времени. Нередко они ходили в пасынках десятилетиями. У Грузии есть уникальный шанс посмотреться в зеркало: в их искусстве рождение современного героя уже почти произошло.

Баса Джаникашвили, драматург: "Я надеюсь, сегодня у россиян не будет такого представления у Грузии, какое было в предыдущем поколении, потому что мы изменились, и грузин - это не Мимино, это не тетя Нина из Тбилиси, посылающая своих знакомых в Москву со своими дурацкими рекомендациями. Мы изменились, не знаю, к лучшему или худшему. И если мои пьесы разрушают миф о Грузии, о дружных соседях, о храбрых мужчинах, то это не потому, что я хочу разрушить этот миф, а потому, что хочу создать новый. Гораздо человечнее, гораздо современнее, с плюсами и минусами, но новый".

Мужчина просит вора, залезшего к нему в дом, избить его до полусмерти - якобы он дал отпор бандитам. Так он надеется познакомиться с соседями, которые его избегают, а также с симпатичной одинокой девушкой, которая живет неподалеку. Это единственный способ обратить на себя внимание, поэтому, когда вор приходит вернуть вещи, пострадавший его выпроваживает. Таков сюжет пьесы "Образцово-показательный" молодого драматурга Басы Джаникашвили. Жалостливый вид и имитация храброго поведения - вот повод для любви к грузинскому мужчине?

Ищите мужчину

Баса Джаникашвили: "Мой герой... Вообще-то, об этом неприятно говорить, потому что мой герой - это мои знакомые, мои друзья. Я сам, в конце концов. Они люди не очень-то умные и не очень-то глупые. Я их люблю, и, наверно, поэтому герои моих пьес не злые. Да и трудно в жизни найти по-настоящему злых людей. Глупых - можно, корыстных, самовлюбленных, жадных до власти... А злые? Злые только в сказках. А может, и нет. Не знаю. Я не хочу увидеть их".

Бесстрашные, хлебосольные, любвеобильные грузинские мужчины ушли в небытие. Вместе с ними исчезли и обворожительные, домашние, преданные грузинские женщины. На место первых пришли довольно жалкие, беспомощные, пугливые типы. На место вторых - грубоватые, недоверчивые и самостоятельные фемины. Мы давно привыкли видеть такое в западных, да и в русских пьесах. Но от грузин такого подвоха ожидать не мог никто. Очень точно сия метаморфоза показана в изящном скетче другого молодого автора - Лаши Бугадзе - "Нодар и Тамуна". К застенчивому юноше приходит агрессивная девица:

Нодар. (садится к ней на колени) Из-за мамы прошу, не целуй меня! Вот с ума сойду, если она увидит!

Тамуна. Пошли, погуляем.

Нодар. Да нет, поздно уже. Мама, в конце концов, будет меня ругать.

Тамуна. А ты ей скажи - Тамуна и девочки проводят меня.

Нодар. Ох, провожать меня зачем, - я уже большой!

Если бы ни изящный юмор, стопроцентное обаяние персонажей, а также чрезвычайное богатство художественной плоти Лашиных пьес, было бы очень грустно. Действительно, разрушен старый чудный уклад. Маленький сын хозяина ("История Бидзины") во время застолья покрывает гостей и родителей трехэтажным матом. Бабушка ("История чихающего внука"), пожелав чихнувшему внучку и его детям многих лет счастья, переходит вдруг к крику и призывам встречать с автоматами у подъездов и "расстреливать этих отморозков". Но грустить не приходится. Сначала становится смешно, потом очень смешно, а потом... страшно.

Это движение буквально воплощено в пьесе Басы Джаникашвили "Лифт", когда герой и героиня спорили, кто из них двоих маньяк, полуругались, полукокетничали, а в итоге раздались выстрелы, и в лифте возникло страшное лицо незнакомца. Это лицо - оскал реальности, который проступает сквозь дымку шутливых перебранок, громоподобных смен настроений и мифологических аллюзий грузинских пьес. Фотонегатив сегодняшнего дня в них так ловко и сочно приправлен богатством авторских выдумок, что его можно пропустить, проглядеть, просмеять. Нельзя судить об Англии XVI века или Франции XVIII только по пьесам Шекспира и Мольера. Но что-то принципиальное из этих времен в них, без сомнения, отразилось. После дня Грузии на "Новой драме" остается прекрасно-обманчивое ощущение глубинного ознакомления с воздухом этой страны.

Не горюй!

Война растоптала старую жизнь. Невозможно распознать прохожего - друг он или убийца? Напавший на тебя вор может оказать славным парнем. Является Мефистофель, а тебе нечего у него попросить. Все изменилось, но люди вокруг это принимают естественно. Жена проглотила свекровь, и теперь она ею беременна. Круг замкнулся: таким образом люди смогут возрождать друг друга, и так будет вечно. Абсурд. Почти каждый сюжет этих пьес приводит к легкому, ироничному абсурду - такому органичному для грузинского искусства.

Майя Мамаладзе, "Эта драматургия не может не быть в традициях, а традиции грузинской драмы - это зрелищность, игровое начало, условность и точный психологизм. А что касается абсурда - это и есть высшее проявление условности. Абсурд возник в эпоху кризиса. Поэтому ставят Беккета и Ионеско - в Грузии это понятно и близко, в отличие от России, где абсурд не прошел. Думаю, это связано с тем, что здесь не было кризиса, Россия всегда двигалась вперед".

Вместо того чтобы стенать над народными ранами и предаваться погребальной тоске по ушедшей жизни, драматурги доводят трагические ситуации до гротеска, выворачивают их наизнанку и вводят, таким образом, обществу обезболивающее. "Не горюй!" - напоминают они. "Я просто, к сожалению, не умею по-другому писать, - говорит Лаша Бугадзе. - Думаю, что о проблемах нужно говорить с юмором, в драму сегодня зритель не поверит. Включите телевизор... и вы хотите, чтобы люди после этого поверили Шиллеру или Гауптману? Писать с болью и юмором не получается. Я не мазохист". Ужели слово найдено? Вот она, специфика грузинской драмы. Именно мазохистскими порой кажутся многие русские и западные пьесы ("Пластилин", "Психоз 4.48", "Паразиты"...).

Апофеозом этой абсурдности можно назвать миниатюру Лаши Бугадзе "Потрясенная Татьяна". В ней главная героиня заламывает руки в горе оттого, что "какой-то нищенский Дзима там торжественно валяется, окровавленный, искромсанный и с пробитой головой... геройски убитый", а ее несчастный муж, который "всю жизнь честно и порядочно трудился, здесь должен на карачках ползать возле велосипеда Зурико? Что это за страна, а?"

Эксперимент в подвале

И правда, что это за страна, когда в атмосфере упадка и всеобщей отчужденности, при отсутствии помощи со стороны государства уже существующим труппам, группа людей решает создать новый театр и заниматься поисками иных путей в искусстве? Пару лет назад силами молодого режиссера Дато Сакварелидзе и его единомышленников в Тбилиси возникла Кавказская экспериментальная лаборатория искусств. Проекты и идеи, зародившиеся в ней, воплощаются на сцене "Театрального подвала". Небольшой клуб, где проходят выставки, презентации новых книг и тусовки артистической молодежи - это и есть основная площадка для спектаклей по пьесам самых ярких из молодых драматургов - Лаши Бугадзе, Басы Джаникашвили, Мананы Доиашвили, Дато Турашвили. "Театральный подвал" - это новый театральный язык, минимум декораций, близость к будничной жизни, максимальное вовлечение зала в игру (иногда даже "театр в зале") - словом, что-то близкое тому, что происходит в Театре.doc и указано в его манифесте.

Баса Джаникашвили: "Я думаю, что мы говорим на том языке, который понятен людям. Мы говорим о тех проблемах, которые актуальны. Мы чувствует время, и это главное для театра. Многие годы трудно ставится современная драма в Грузии. Режиссеры не очень-то охотно идут работать над текстами молодых авторов. Они предпочитают вечные темы, при этом не чувствуя зрителя. И теперь можно найти гораздо больше хороших пьес, чем хороших режиссеров. И вот последние два года как нам удалось кое-как дойти до театра, кое-как показать зрителю наши работы. Поэтому новые площадки нас пока не интересуют. Перейти в клубы не очень-то охота, по крайней мере, для меня. А после того как в репертуаре грузинских театров 8 из 10 пьес будут грузинскими, тогда можно будет попробовать новые формы. И если в Европе это модно - играть где попало, то для меня это не самоцель".

Интервенция Лаши Бугадзе

У русского зрителя пока что было не так много возможностей познакомиться с грузинской драмой в театре. Прошлой весной Театр.doc поставил свой первый продюсерский проект - "Потрясенная Татьяна". Не скрывая своих пристрастий ("Лаша Бугадзе - этот грузинский Хармс - мой любимый драматург"), его поставил Михаил Угаров, объединив вместе семь мини-пьес молодого автора. Ключом к их пониманию стала военная тема, усиленная с помощью жесткой музыки Ираклия Чарквиани - рок-гуру современного поколения. Грузия по-новодрамовски получилась очень осязаемой, понятной и вечной, без штампово-знаковых условностей (кепок, жестикуляций или акцента). Спектакль был признан критиками одним из лучших на минувшем фестивале. Почти те же миниатюры легли в основу альтернативной постановки ("Две маленькие пьесы"), осуществленной известным воронежским режиссером Михаилом Бычковым. В его интерпретации абсурдистские акварели Бугадзе чем-то напоминают "Провинциальные анекдоты" Вампилова, а русские актеры с жирно подрисованными бровями - карикатуры. Несмотря на это, заряд грузинской энергетики, заложенный в текст, все равно сохранился.

Был на Новой драме и третий спектакль по Лашиным произведениям - "Тот стул, эта кровать", поставленный Дато Сакверелидзе в Театральном подвале. Подкупающая простота и поэтичность, острота языка, сила вымысла, заставляющая персонажей вступать друг с другом и окружающими их предметами в странные, мистические отношения, а также погружение в какой-то неведомый мир, полный древних символов, - все это делает спектакль по пьесе молодого драматурга (когда была написана "Тот стул, эта кровать", Бугадзе было 18, сейчас - 25) весьма питательным блюдом для интеллектуальных гурманов.

>Несмотря на определенное признание и определенную популярность, сам Лаша не склонен преувеличивать свой успех, особенно среди ровесников. "Я многим не нравлюсь. Молодые люди здесь слушают кошмарную грузинскую эстраду, но они не ходят на наши спектакли. Я не думаю, что мои пьесы походят на грузинских эстрадников, и не знаю, лучше они или хуже, но знаю точно, что мое поколение умеет говорить и слушать на многих языках". А известность к нему пришла и вовсе после скандала: в его рассказе "Первый русский", основанном на исторических хрониках, в шутливой форме повествовалось о браке царицы Тамар, причисленной к лику святых, и Юрия Боголюбского - извращенца и зоофила. Дело дошло до Синода и даже обсуждалось в парламенте. "Смешна та страна, в которой столько проблем, а парламент рассматривает рассказ Лаши Бугадзе", - сетует драматург.

Россия + Грузия = ?

Русско-грузинские театральные проекты - вот вопрос ближайшего будущего. Однако помимо финансовых препятствий есть и функциональные: все переводы лежат на плечах одной Майи Мамаладзе - единственной, кому уже удалось найти адекватные аналоги в русских и грузинских языках современной драмы. Москва еще пока не знает о других грузинских драматургах (например, Дато Турашвили или Аке Мурчиладзе, более знаменитых в Грузии, чем молодые Лаша, Баса и Манана). Именно переводы Майи оказываются востребованы (Мамаладзе: "Я выбираю тех авторов, которые наиболее близки русскому театру. Я вижу параллели - и тогда перевожу"): после читок на "Новой драме" пьесы Басы Джаникашвили "Лифт" и Мананы Доиашвили "Три+3" московская сцена пополнится очередными русскими постановками из грузинской жизни. Сразу два театра "запали" на "Лифт", а Галина Синькина, режиссер сурового вербатима "Преступления страсти" - о женщинах, совершивших преступления ради любви, - решила обратиться к притчевой "Три+3" (грубо говоря, о тех же проблемах).

Галина Синькина: "Действие в пьесе происходит в страстную неделю, поэтому хотелось бы приурочить премьеру к Пасхе. Ставить буду, естественно, в Доке. Пока не вижу лучше и интересней современной пьесы. "Три+3" о том, что все люди хотят любить, и многие думают, что обретут в этом наивысшее счастье. Но в мире люди практически не умеют любить. Для этого, собственно, и существует Бог, который очень мягко и с любовью их учит, а они упорно не хотят ничего понимать. В пьесе Мананы Доиашвили видно, что он готов предоставить им бессчетное количество шансов - до тех пор, пока не научатся они наконец любить".

Вперед - и без табу

Онтология - только не холодно-мозговая, а человечная и какая-то чувственная - есть в каждой грузинской пьесе. Даже если мир перевернут, можно различить координаты, в которых существуют герои. Но художественные миры этих писателей слишком разные, чтобы говорить о них в целом. Грузинские драмы вообще очень авторские: не просто отличаются друг от друга по стилю, в них ощутимо присутствует демиург, законодатель и всезнающий мастер, что, впрочем, не мешает спонтанности и импровизациям. Драматурги это знают и даже посмеиваются над собой. В "Образцово-показательном" один персонаж заявляет: "Давайте все вместе встанем и провозгласим торжественно тост за автора нашей пьесы... выпьем за Басу Джаникашвили! Дорогой Баса, если бы не ты, сегодня нас бы не было. Твой талант и твое трудолюбие... владение художественным словом собрали нас сегодня в этом доме, за этим столом!" Но есть все же нечто, что объединяет эти пьесы, - обостренное чувство смерти. Именно это, как сказал Роберт Стуруа, и объясняет пронзительное грузинское стремление насладиться всеми радостями краткосрочной жизни. А среди них могут быть и собственные поминки, как в "Не горюй", и розыгрыш любимой мамы ("Шота и Лали", Бугадзе), объявившей, что обед - ее плоть, сама же она убита невесткой. А сын взял и умер.

Новая грузинская драма еще очень молода. Ее истинная ценность будет понятна только с высоты ретроспективного взора - сейчас еще рано говорить о сложившемся художественном явлении. Она продолжает обновляться с каждым днем - "апгрейдиться", проще говоря. И, как обещает театровед Майя Мамаладзе, во многом от новой драмы и зависит, произойдет ли возрождение грузинского театра, от того, обратятся ли к ней крупные режиссеры. Но есть одно "но": "Хочется ставить Шекспира, чтобы через него говорить на самые трудные темы. Главное сейчас - это восполнить пробел, который возникает из-за национального характера. Про самое болезненное все же говорить нельзя, это табу. И вот когда эти запреты будут сняты, когда театр преодолеет табуированность, тогда произойдет скачок. И это - задача современных драматургов. Наиболее близок к этому Дато Турашвили, но его пьесы я еще не представляла. Я хотела сначала познакомить русский театр с более молодыми авторами".