Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Сеть | Периодика | Литература | Кино | Выставки | Музыка | Театр | Образование | Оппозиция | Идеологии | Медиа: Россия | Юстиция и право | Политическая мысль
/ Обзоры / Периодика < Вы здесь
Журнальное чтиво. Выпуск 165
"Октябрь" ##1, 2; "Новый мир" ##2, 3; "Знамя" #3.

Дата публикации:  23 Марта 2004

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Последний раз мы читали прозу "Журнального зала" в конце января, и то была декабрьско-январская проза. С тех пор утекло известное количество воды, слез и февральских чернил, в "Журнальном зале" регулярно прибавлялось свежих номеров, и стало очевидно, что "новый формат" окажется в гораздо большей степени "избирательным": из двух десятков романов, повестей и прочих коротких и некоротких рассказов здесь будет упомянута малая часть. Возможно, так будет не всегда, и возможно, не каждый месяц в трех столичных журналах сойдутся Василий Аксенов, Анатолий Азольский, Олег Ермаков и Алексей Слаповский, а кроме того - Андрей Геласимов, Евгений Шкловский и другие известные, не очень известные, но в любом случае достойные внимания авторы. Смысл этого предисловия в том, что выбор был велик, а формат ограничен.

Итак в первых номерах "Октября" новый роман Василия Аксенова под названием "Вольтерьянцы и вольтерьянки". Подзаголовок предуведомляет, что сочинение из "старинной" жизни, эпиграфы настраивают на просветительский лад, - что-то насчет "врожденных идей", а жанр - в "англицком роде": "true stories which never happened", то есть перед нами история правдоподобная, но невероятная. В завязке - свидание французского философа и российской императрицы, но прежде там являются "красавчики-шпионы" Лесков и Земсков на боевых жеребцах Тпру и Ну; по-французски они все зовутся иначе, но не суть. Суть в том, что всякий тут имеет второе имя или второе лицо, всякая тварь, как водится, находит себе пару, все это не более чем лихой маскарад - "маскерад", если говорить "вольтерьянским" языком. Вообще, язык там не сказать чтоб замысловатый, но манерный в пятнадцатой степени. Главным образом, в силу невероятного наложения "как бы старинной" лексики на разболтанно-свингующий аксеновский синтаксис. Под фригийскими колпаками прячутся известно чьи уши, за "репликами" вольтеровского "Кандида" - дивертисменты a la Марк Захаров. И в ритуальном интервью, которое берет у автора главный редактор "Октября", разговор как-то стремительно сбивается на злободневные и пошлые вполне аналогии, на всевозможные "дефиле" и "гламурные штучки". Попутно выясняется, что "Вольтер, если выражаться современным языком, был немыслимым пиарщиком", философ он был так себе, "поверхностный", но мужчина обворожительный, "личность с феерической харизмой" итд., короче говоря, "нам не хватает такого, как Вольтер".

Андрей Немзер статью о "Вольтерьянцах..." назвал "Бочкотара осьмнадцатого столетья", смысл, кажется, в том, что "аксенов есть аксенов есть аксенов", но вот цитата из Немзера: "Как зацвела некогда бочкотара, так и благоухает". Между тем, мы галопом по Европам проскакали регулярное "осьмнадцатое столетие", спотыкаясь на Тпру и Ну, но с хорошим джазовым драйвом, хотя стоит предупредить: сетевая версия, как это часто бывает в "Октябре", неполна.

Еще один постоянный с некоторых пор автор "Октября" - Андрей Геласимов: на этот раз он неожиданно примеряет другой "маскерадный" костюм, тот самый, который был впору автору "Бочкотары". "Зиганшин-буги" во 2-м номере - сюжет из начала 60-х: студенты-медики, узкие брюки, сегодня ты играешь джаз... итд., конец невеселый, - люди из органов, психушка и убийство. Но все это как-то не слишком убедительно. Ближе к развязке выясняется, что "музыкальная история" отчасти пересекается с "Рахилью" - недавней и не самой удачной прозой Геласимова. Кажется, все же, привычное геласимовское "бесстилье", уместное в нейтральном тексте "из сегодняшнего дня" (стиль настоящего времени - как воздух, его не замечаешь), в сюжетах "исторических" оборачивается провалом - в буквальном смысле: там, где должно быть некое вещество, материя времени, - там пустота, где должно быть "окрашено", - анилин.

Другого порядка разочарование (мое собственное всего лишь) - новая повесть Анатолия Азольского в последнем "НМ". Здесь вроде никаких "переодеваний", - фирменный Азольский: вязкая паутина советской византийщины, герой - плоть от плоти, морок от морока, но не супермен, как это бывало в прежних детективах, не лучший из пауков, а так... "кандидат", мелкая букашка, полип, агонизирующий вместе с породившим его организмом. Аллегория - умирающий отец, бывший партфункционер районного масштаба - чересчур очевидна. Традиционная "растиньяковская" интрига - покорение столицы, но опять же, повторюсь, этот герой не паук, он сам в паутине, и читателю предстоит догадываться, какого рода социологи в штатском вертятся у букинистических магазинов, откуда берется очередная квартира итд. Со знанием, полузнанием и разного рода фабульными тонкостями здесь как-то плохо сходится, зато иные швы - наружу. Впрочем, не исключено - перед нами сокращенный журнальный вариант: по крайней мере, "новомирский текст" начинается "с середины" ("С балкона девятого этажа смотрел он торжествующе на ковриком лежавшую под его ногами Москву, поверженную им, растоптанную и обложенную данью..."), провинциальной предыстории нет, поэтому внезапное явление отца воспринимается не более чем прием, deus ex machina, а будущее депутатство и мыслимые демократические подвиги "кандидата в растиньяки" - из области публицистических "прозрений". Короче говоря, не вяжется здесь что-то...

Другой верный себе автор "НМ" - Олег Ермаков с "Возвращением в Кандагар". Ермаков в самом деле "возвращается" в "афганскую" тему, хотя направление движения в новой повести, очевидно, - обратное: герой сначала летит, потом - спустя восемь лет - повторяет тот же путь и едет - все дальше и дальше на запад, прочь от "азийских" границ, но Азия не отпускает, так или иначе напоминая о себе настойчивыми "наплывами", Москва просвечивает восточной пестротой и суетой, но речь не об этом. Вернее, не только об этом. По большому счету, перед нами такая "одиссея Костелянца", Ермаков старательно "вписывает" Гомера в странствия "недоучившегося филолога", и в конечном счете повесть приобретает некоторую объемность и... преднамеренность.

Кажется, лучшая позиция этого номера "НМ" - малая проза Евгения Шкловского, городская по определению ("Спальный район"), но сонно-томная, расплывчато-эротичная, когда слово незаметно перетекает в ощущение, сюжета как такового нет, как нет его в сиюминутной жизни, в переживании времени: наверное, фокус в том, что "спальные" рассказы Шкловского - в большей степени переживание времени, летнего, пыльного и душного дачно-городского времени. Те же "спальные районы", но совсем другие - жесткие и неуютные, с пугающими оврагами, с мутными человеческими историями - в малой урбанистике Марии Лосевой ("Фобии города", "Знамя" #3). В своем роде опыт негативного литературного обживания маргинального пространства:

Ученые называют это явление "грустью новых городов" и связывают плохое самочувствие с отвратительным пейзажем. Действительно, в темное время суток у всех жителей рябит в глазах от симметрии зажженных окон. Они интуитивно стараются не выглядывать и задергивают занавески поплотнее.

И в том же мартовском "Знамени" новый роман Алексея Слаповского ("Качество жизни"), "роман о романе" или "роман в романе", в общем, "сложнофабульное" сочинение с "историей" и "предысторией". "Роман в романе" называется "Адаптор", это профессия главного героя, и в ней, собственно, смысл происходящего. Но вот авторский "пресс-релиз":

...О чем история, вот вопрос.

Обо мне в целом, то есть об Александре Николаевиче Анисимове, который родился в небольшом провинциальном городке, окончил МГУ, работал в разных газетах, сочинял бульварные романы, служил в издательстве, был брошен женою и сыном, но подобран молодой телевизионной красавицей, сделал с ее помощью карьеру и сам ее разрушил?

Или о том, как данный А.Н.Анисимов заболел в свои цветущие 45 лет и истерично захотел вернуть свою молодость?

Или только о том, как он в одночасье стал знаменит и почти богат, а потом опять беден и безвестен?

Или все-таки исключительно о романе с вышеупомянутой красавицей?

Или о феномене адаптации?

Все выше перечисленное - внешняя канва, и лишь "феномен адаптации" - иначе говоря, "приспосабливание" текстов, то самое "постоянное и продолжающееся" действие, которое становится ключом ко всему происходящему, и определяет в конечном счете "качество жизни":

Эффект продолжающегося действия известен каждому, кто долго смотрел в окно поезда и с веселым удивлением наблюдал при его остановке, как дома и деревья продолжают плыть назад. Шоферы, выходя из машины после многих часов за рулем, тоже долго еще видят движущийся асфальт. Или собственное наблюдение: однажды, просидев часа два за глупым тетрисом, я наконец оторвался, отправился на рынок, и окружающие дома показались мне столбиками этого самого тетриса, хотелось чем-то заполнить пустоты над низкими домами, а высокие выглядели угрожающе: вот-вот дорастут до неба и - конец игре.

Человек по фамилии Анисимов пишет романы под разными - мужскими и женскими именами, всякий раз они "адаптированы" в "жанр". То, что происходит с его жизнью, тоже похоже на адаптированные романы: он узнает цитаты и сюжеты, он сам - один из персонажей "адаптированных" романов, но он же - и "адаптор". А то, что происходит с его жизнью, называется нынче словом "проект". "Проект" был успешным, но "адаптор" не смог под него приспособиться. Адаптироваться то бишь. И вот все рассеялось как дым, остался лишь человек по фамилии Анисимов, сочиняющий роман об "адапторе".


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Инна Булкина, Журнальное чтиво. Выпуск 164 /09.03/
"НЛО" #64, "НЗ" #6 (32). Маргиналии в "большом контексте".
Глеб Шульпяков, Мыло Блума /02.03/
Сочинения Пуига и Берджесса занимают львиную долю #2 "Иностранной литературы", оставляя на закуску: зловещую пьесу Юкио Мисимы, стихи малайца Азиза Дерамана и стихи участников московского Биеннале-2003.
Никита Куркин, "Чалабигейт" для консерваторов /01.06/
Когда-то президент Рузвельт сказал про никарагуанского диктатора: "Самоса - сукин сын, но это наш сукин сын". Этим правилом руководствовался и Пентагон, поддерживая Ахмеда Чалаби.
Егор Отрощенко, Круги чтения. Шестой /01.03/
Вокруг романа "Нет". Неймется литературному сообществу. Надо еще добавить, надо что-нибудь прокричать свое, наболевшее. Обе наши книжные газеты не смогли остаться в стороне.
Ольга Шляхтина, Дипломаты, аборты и страсти Христовы /01.06/
Зарубежная пресса, конец мая 2004. "Если Запад действительно желает убедить своих потенциальных сторонников в мусульманском мире, что война против терроризма - это не война против ислама, ему необходимо сменить свой стиль".
предыдущая в начало следующая
Инна Булкина
Инна
БУЛКИНА
inna@inna.kiev.ua

Поиск
 
 искать:

архив колонки:





Рассылка раздела 'Периодика' на Subscribe.ru