Последний раз стихи в "Журнальном зале" мы читали в начале осени, и тот сентябрьский выпуск проходил под знаком "горячих точек"; были там взорванные израильские автобусы и "пылающая купина", там Хворостовский рифмовался с Ходорковским и Бен Ладен выходил из пещер. Заканчивалось все "бесланскими" стихами Алексея Цветкова, каковых стихов в "Журнальном зале" не было.

Стихами Цветкова, не "бесланскими", а другими - о страннике у ручья - открывается октябрьский номер "Знамени". Стихи о времени и смерти, в основании средневековая живопись и... страх Божий - полдневное солнце, золото и лазурь, лица без тел, тела без глаз, пение без звука и молитва без надежды.

странник у стрелки ручья опершись на посох
ива над ним ветвится в весенних осах
летучие лица тучу сдувают в угол
на горизонте латают лазурный купол
вьюн виноградный часовня и поле льна
средневековье времени полдень дня

дробная россыпь черных грачей в ландшафте
или людей впереди один на лошадке
это к нему с виноградного склона слева
скачет ручная серна и машет дева
лен полыхнет синевой озаряя твердь
посох коса и страннику имя смерть
..............................................

лица без тел и тело без глаз и кожи
в полом плаще но существует тоже
в чреве часовни монах воздевает руки
с детства боится и молится богу-буке
нет ему бога и вся эта жизнь ничья
деве уже не пересечь ручья

Под конец выясняется, что и время смертно, живопись разрушается "за слоем слой", ее "свет" - лишь краткий сон, но невероятным образом с наступлением темноты отступает страх:

все золотые осы весны и в тучах лица
этот свет беспробудному камню быстро снится
только синим огнем полыхнет по липкой глине
и обрушится в ночь а буки нет в помине
только химия гложет время за слоем слой
дева машет с холма и серна летит стрелой

10-й, юбилейный "Октябрь" открывается "Неизвестным стихотворением" Анны Ахматовой - подарок журналу от Анатолия Наймана. Под стихами дата - "10 октября 1959 Москва (днем)". Стихи, похоже, из "отбракованных". В основании - тоже живопись, источник очевиден: Брейгелевы "Слепцы".

Безумцы! Я сама не знаю,
Не знаю я куда иду -
К обрыву черному блуждая,
К последней гибели, иль к раю
Я вас с собою приведу...

Между тем Найман объясняет в своем комментарии, что "вы", то бишь "ведомые", здесь - "круг современников (читателей или вообще людей, так или иначе вовлеченных в обстоятельства жизни автора)... те, кого можно назвать сочувствующими, поддерживающими, очарованными, но кому не дано пройти с поэтом весь его путь, сделать последний шаг" (?), и что "неизвестные" стихи "родственны... дантовским" (последнее допустимо, хотя собственные наймановские аргументы не слишком убедительны. Однако тогда Слепец, что ведет "сочувственников" к обрыву, - Вергилий). Первый вопрос к комментатору, как правило, касается настоящей истории текста: его происхождение, его контекст - не виртуально дантовский, но непосредственно архивный: с каким рукописным корпусом связан, каковы обстоятельства появления, почему до сей поры "неизвестен" и т.д. Наконец, много ли еще у публикатора-комментатора такого рода "подарков"? Ответа нет, есть лишь факсимиле, коньектуры и дантовские аллюзии, доказуемые главным образом "пафосом тона" и "высокой патетикой", каковая, по мысли Наймана, "отличает поэтов, которых мы имеем основание называть великими, от остальных".

В "Новом мире" - большая архивная подборка Семена Липкина: первое стихотворение датировано 1928-м, последнее - 1998-м. Мы в силу понятной ассоциации процитируем здесь "Слепоту" из "начала 1930-х".

Пусть так. Я слеп. Дрожит эфир.
Горит заря. Скудеют реки.
Стучит разнообразный мир
В мои захлопнутые веки.

Но веки - как стена. Не сдвинуть, не открыть.
И мир другой, беднее, может быть,
За ними скрыт. Он ближе и дороже
И зренью моему ясней.
Вот несколько простых вещей:
Бродяга... поезд... бездорожье.

Ранний Липкин предметен, парадоксален и, кажется, диалогичен по отношению к Заболоцкому конца 1920-х (времен "Торжества земледелия"). "Слепота" же здесь предполагает иной мир и иное зренье, приятие ближнего и неприятие внешнего, однако архетипична неизбежная проекция слепоты и пути/бездорожья.

Коль скоро речь об архивах и публикациях, в "Анналах" 3-го "Ариона" - Игорь Холин, а последний номер "Урала" открывается избранными "Псалмами Давидовыми" в переводе Сергея Аверинцева. Заметим, что "Урал" републикует фрагменты из прошлогоднего киевского "Егупца", каковой, в свою очередь, вышел в свет почти одновременно с полным изданием "Псалмов" в киевском же издательстве "Дух и литера". Уральских републикаторов оправдывает разве что "тематический номер": 11-й "Урал" инициирован Екатеринбургским фестивалем еврейской культуры. Между тем продолжение "иерусалимской тетради" Инны Лиснянской в 10-м "НМ" инициировано разве что недавними стихами из нее же в 9-м "Знамени". В 10-й "Звезде" "Яффа" Сусанны Чернобровы - стихи на мотив старой детской песни С.Козлова "Мы пришли сегодня в порт":

Я пришла в Яффский порт,
Реи - ребус, кроссворд,
Меня голос спросил на мосту:
Что ты делаешь в Яффском порту?

В недетских стихах про Яффский порт речь не об "акватории", но о том, что в нее опрокинуто:

В облаках корабли
Небесам затонуть помогли,
И теперь эта тина и заводь -
Небосвод, не умеющий плавать.

Под конец - традиционное Хароново уподобление:

И гробы - корабли,
Лодки узкие в теле Земли,
И душа, что на дно увела, -
Черный ящик внутри корабля.

А открывается 10-й номер "Звезды" короткой подборкой Льва Лосева о поэтах, пророках и лысых историках. Последние стихи - род пространной эпиграммы, приведу point:

Как низко все, что метит высоко,
нудил, нудил продолговатый череп.
Потом гнилая хворь пролезла через
анальное отверстие Фуко.

Погиб Foucault, ученый идиот
(idiot savant), его похерил вирус.
История же не остановилась
и новые загадки задает.

Большим циклом Лосева открывается "Арион"; кажется, это снова "Стихи о русской поэзии" с нью-йоркским ремейком Блока, хлебниковскими вариациями и портретом Кузмина в мертвом Петербурге. Там же, в "Арионе", - "Групповой портрет" "петербургской поэзии" от Елены Невзглядовой; автор полагает, что в Петербурге пишут стихи исключительно "наследники акмеистов", и список соответствующий (Машевский, Пурин, Анастасия Скорикова и Ксения Дьяконова). В другом петербургском бестиарии из того же "Ариона" "групповой портрет" куда представительнее:

кушнер в кущах просвещенный
бродский влагой ворожит
на горбовский разведенный
шварц по найману бежит...

Наконец, последний номер "Знамени" открывается "Русской версией" Елены Фанайловой, нарочито бранной (как всегда), с новым изводом "Стихов о русской поэзии":

Легкие фракции письма
Тяжкие фракции письма
Ну а что ты думаешь сама
Чья история тебя потрясла
Или жертва на алтарь ремесла?

- и видениями от гоголевской Панночки:

Мати моя ты в тяжелых цветах
Белых пионах и мальвах босых
Руки в кровяной росе
Бледные, ладные, тихие все
Краше во гроб не кладут

Вот и рассвет наступает на грудь
Как мне молиться Тебе?
Как украинские ведьмы ревут
Как западенцы несут полотенцы
Что опускают во грунт

Ничего более на украинскую злобу дня в "Журнальном зале" нет, так что, как и в прошлый раз, пойдем в обход "Журнального зала". Вот другой источник:

Отрывок из двуязычной оды

Там помаранчовi не дбають
Про холод, снiг i про себе.
Вони стоять, часом - лягають,
I гучно лають КГБ.
Хлопчатка та дiвчатка юнi
Захопленi; а на трибунi
Там Ющенко кричить: "бубу!"*,
Мороз жидiв ганя по стрiхам**,
А Юля всiх ляка╨ лихом -
Й усi вигукують ганьбу.

Донбасс стучит ногами в стену
Таврийской мирныя страны,
И по понятьям за измену
Карает, кто не пацаны.
Кричат птенцы гнезда Засядько*** -
Кто тетка, не поймешь, кто дядька:
У всех на лбу угля следы.
Ринат молчит, Лужков ярится,
Премьер-профессор матерится
И обещает всем

Тут текст обрывается. Впрочем, до нас дошли примечания неизвестного лица:

* Кричить: "бубу!" - автор не расслышал, очевидно. Речь шла о необходимости перейти от текущей практики назначений глав местных администраций к их выборности. Интересное начинание, между прочим.

** Мороз жидiв ганя по стрiхам - это ерунда. Всем известно, что тему т.н. "антисемитизма Мороза" муссировали кремлевские политтехнологи. Кроме того, погодные условия в конце ноября на Майдане никак не позволили бы осуществить описанное действие. Впрочем, может быть, имеется в виду не лидер украинских социалистов, а климатический фактор. Но и тогда выходит ерунда.

*** Засядько - нарком угольных дел, давно умер уже, а все помнят его. Даже завидно.