Самый содержательный номер за несколько лет истории "Иностранки". Авторская работа Михаила Рудницкого, поддержка профессионального коллектива - и на выходе книжка, где плотность материалов настолько велика, что одолевать ее можно только по чайной ложке в день. Поскольку практически каждый материал - сам по себе событие.

Кстати, на примере такого - целевого - выпуска в который раз убеждаешься: примечательные результаты дает только творческий произвол одного человека. При условии, что у него безупречный вкус, конечно.

Номер вышел в рамках проекта "Шаги" (современная немецкоязычная литература при поддержке благотворительных фондов) и целиком посвящен Германии. Замечательный переводчик с немецкого Михаил Рудницкий (автор недавней и фундаментальной книги "Кафка. Письма к Фелиции") выступил в роли куратора. Ему, судя по аннотации, принадлежат и отбор, и композиция материалов "Иностранки".

"Литература Германии сегодня" - таков ее подзаголовок.

"...мы стремились... как в отборе имен, так и в тематике произведений предоставить отечественному читателю возможность ощутить атмосферу жизни Германии последних полутора десятилетий во всей бурной динамике ее перемен, во всей ее - далеко не идиллической - новизне".

Так сказано в предисловии. Когда я припоминаю номер в целом, мне, однако, кажется, что бурная динамика если и проскальзывает, то лишь обиняками. Острословной и остроумной злобы дня - какой мы видели ее в замечательном очерке немки Яны Симон ("Ведь мы - другие", летние номера) - в этой, осенней книжке нет.

Любопытно другое. "Бурные перемены" в первую очередь реанимировали в современной немецкой прозе тему отца, старшего брата. Обе "позиции" представлены в разных жанрах. Шуточный вариант - в куцых фрагментах романа Томаса Бруссига "Герои вроде нас" (пер. И.Ланина). Этот парень нам знаком - книга "Солнечная аллея" выходила в "Слове" и поражала описанием режима в эстетике передачи "Ералаш". В "Героях" мы имеем детство героя с шутками-прибаутками ниже пояса на фоне советской Германии, которую олицетворяет педант и ханжа папаша с моралью из разряда "палочки должны быть попендикулярны". Спорить с отцом, само собой, бесполезно. С режимом - тем более. И герой Бруссига протестует единственным образом: физиологией естественных отправлений.

Другое дело - Уве Тимм в переводе самого Михаила Рудницкого. Он представлен в номере документальным очерком "На примере брата". Это автобиографический опус с вкраплением дневниковых записей, которые остались от брата писателя, погибшего на Восточном фронте.

За каждым словом немецкой литературы ощущается вакуум прошлого. Которое осталось невыговоренным и превратилось в фигуру умолчания. Стоит ли ворошить дневники старшего брата? То есть выяснять, кто и чем занимался во время войны? Вот вопросы, которые возникли в эпоху перемен. Вот главные темы номера, который весь - о тяжести свободы обсуждать такие вопросы. И о том, какими словами и в каких жанрах это говорение оправданно, целесообразно.

Очерк Уве Тимма - вещь в данном случае показательная. Поскольку - как и вся история Германии ХХ века - поляризован и одновременно закольцован крайностями, которые уместились в две строчки из дневника старшего брата. Вот они. "Заняли плацдарм над Донцом. 75 м. от меня Иван курит сигареты, отличная мишень, пожива для моего МГ". И вторая: "На этом заканчиваю свой дневник, ибо считаю бессмысленным вести учет столь ужасным вещам, какие иной раз происходят в жизни".

Есть в номере стихи, они представлены самыми разнообразными поэтами в рубрике "Черту под прошлым подвести...". Что тут скажешь? Много вещей б/у, мелькают похоронные конторы. Много бытовой эсхатологии. Это, видимо, и есть метафора черты под прошлым. На ярмарке non/fiction Фредерик Бегбедер говорил, что поэзия во Франции умерла. Судя по немецким стихам, поэзия в Германии еще теплится, бьется. Но пульс очень слабый, и состояние, судя по всему, у нее критическое.

Больше остальных мне пришелся по душе Марсель Байер - цикл "Пять строк" в переводе Е.Соколовой. Фотосессия, где в объективе старье, "покрышки в кустах бузины". Девять ракурсов, девять пейзажных перемен. Где ничего, по сути, не меняется: как насморк. Что касается стихов рифмованных, их пишет Дурс Грюнбайн, а переводит опять же Е.Соколова, заселившая строки немца неудобочитаемыми фразами вроде "с солью", "нам мотыльки", "промчаться б босиком", "отметив врага", "месит тесто", "счетчик крутит" и т.д. А ведь Минздрав предупреждал - согласные встык опасны для стихотворного здоровья.

Лучшие переводы в подборке сделал Вячеслав Куприянов. Вот одна из его - то есть Харальда Гриля - миниатюр.

когда власти
заводят речь
об охране птиц

у орлов
на монетах
опускаются крылья

И другая - из Роберта Гернхарда:

Я маршей не любил язык
И шахмат не держал.
От маршей слишком шум велик,
От шахмат слишком мал.

Но самая выигрышная рубрика номера - "Антология рассказа". Именно в этом жанре немцы показали себя лучшим образом. Два десятка рассказов - ни одного повтора. Каждый сам по себе оригинален и непредсказуем. Лучшие, на мой вкус, рассказы - это "Карл" Катарины Хакер (пер. М.Зоркой) и "Подпись грека" Штеффена Копецкого (пер. И.Щербаковой).

Итак, представьте себе замысел Толстого, исполненный Набоковым - это и будет история немецкого Ивана Ильича, Карла.

А теперь представьте себе Кафку, который служил при ЕС в Брюсселе и написал "Замок" под впечатлением от тамошней бюрократии. Тоже вариант работы с прошлым.