Февральская книжка открывается большим и совершенно пустопорожним романом юной Дороты Масловской "Польско-русская война под бело-красным флагом" (перевод с польского Ирины Лаппо). Причем сама писательница отнюдь не бездарна. Редакция совершенно справедливо подает ее как "бомбу" современной польской литературы. С той поправкой, что бомба эта, выражаясь метафорически, вакуумная. Она уничтожает читателя пустотой.

Содержание романа - в языке, и тут Масловской действительно нет равных. За что переводчице отдельный поклон и привет. Поскольку воссоздать на русском языке идеолект юного обдолбанного шляхтича - задача хитрая и неблагодарная. Скользкая, как сам этот юный шляхтич.

В предках у Масловской Ирвин Уэлш - но тот помимо филологии озабочен критикой социальных устоев. Призывает к конктретным действиям. Поощряет и порицает. У Масловской ничего этого нет. Абстрактная война идет где-то на периферии, в условно-грядущем времени-пространстве. Реальное время выражено в страданиях юного Вертера и его девок, похожих друг на друга, как банки из-под колы разной степени помятости.

Вся эта компания шарахается по городам, где перетекает из кабака в кабак - и на улицу. Максимально насыщенное эмоциями событие - отползти от стойки в сортир и разразиться по этому поводу монологом на полторы страницы с критикой глобализации и наркотиков. Ну и вернуться обратно, конечно, если получится. Максимально насыщенный пафос - тут:

"Сильный, один миг - и мы уже трупы. Мы можем погибнуть в любой момент. И не важно, что будет причиной: отравленное мясо, отравленная вода, полимеры какие-нибудь, правая партия или левая, русские или наши. Они нас убьют, а потом поубивают друг друга и съедят на десерт с одной тарелки. На десерт.

Потому что на первое будет кое-что другое. Прекрасные дикие животные вымирающих видов, массовое уничтожение поджаристых оленей, истребление маринованных тигров и жирафов в практически одноразовыых упаковках, сделанных из их костей. Все это погибает, вымирает. Остались только мы с тобой. Вообще-то я пишу поэзию".

Вообще-то надо наказать того, кто направил всю эту истерику в литературное русло. А не на эстраду или экологический туризм. Ну или на зоопарки. Больше было бы толку - в мирных-то целях.

Эта словесная биомасса из-за отсутствия "авторского художественного высказывания" умножает самое себя. Разбухает, как манная каша, - на ваших глазах. И становится страшно за бесцельно потраченную типографскую краску.

Собственно, можно спокойно считать содержанием этого блюда такое вот умножение порожних сущностей, да. А весь роман - буквальной метафорой перепроизводства. И спокойно сократить вдвое. Чего редакция, увы, не сделала. А значит, перед нами - явное несоответствие материала и способа его подачи.

По стихотворной части в журнале представлена "самая известная на сегодняшний день поэтесса Новой Зеландии". Это Флер Эдкок в переводах Максима Калинина. В ее стихах много воды - в буквальном смысле слова, - в которую лирическая героиня время от времени с видимым удовольствием окунается. А также много снов, где она же падает в ямы и пропасти. Темные и довольно глубокие.

В общем, и стихи неплохие, и материал для психоаналитика прекрасный. Чего стоит одна только собачья шкура, невесть откуда взявшаяся в доме поэтессы. Или вот эти строки:

...Я лежала по грудь в воде,
А ты сидел на сером песке,
Глядя, как на меня
Наползают волны,
И, покуривая, ждал,
Когда прилив завладеет мной.

Внимание же стоит уделить крохотной повести Наталии Гинзбург "Дорога в город" (перевод с итальянского А.Маркиной). Повесть была опубликована в оригинале в 1964 году. Место действия - итальянская провинция тридцатых годов прошлого века. Абсолютно бессобытийное по современным меркам повествование из жизни обычной девушки, которая влюбилась, забеременела, но замуж все же вышла, потому что негордая была. А счастья все равно нет. И вдруг обычные события заурядной жизни заплетаются в такой узел, что разрешить его может только смерть. И несоответствие развязки декорациям - ужасно. "Дорога в город" - это "Амаркорд", только со знаком минус. Как будто главными героями стали второстепенные - табачница, полицейский, портной. И получилась мрачная повесть в духе итальянского неореализма. Где много воздуха и прекрасных пейзажей. И дороги римских времен - тоже хороши и прочны.

А пойти все равно некуда. И деваться от себя и других - тоже. И тогда никому эти дороги и пейзажи не нужны. Бессмысленны. Бессодержательны. Пустопорожни. И мы это знаем.

Как знала Татьяна Бек, написавшая в послесловии, которого уже не увидела напечатанным, строки:

"Мертвый человек может оказаться вдруг важней и значительнее живых, живой - уменьшиться в нашем восприятии не по своей воле, и вообще, кто знает, куда в конце концов ведет всех нас крутая лестница бытия? Какие ружья выстрелят в нас самих в последнем акте выпавшей на нашу долю драмы?"