|
||
/ Обзоры / Периодика < Вы здесь |
Журнальное чтиво. Выпуск 191 Дата публикации: 5 Апреля 2005 получить по E-mail версия для печати Нынешнее "Чтиво" про стихи февраля (достать чернил и плакать) и марта-апреля (какие слезы!). Но журнальный март, похоже, выдался бесслезный... да и просто никакой. Из всего мартовского улова выделим лишь полеты "падающего тела" в 3-м номере "Дружбы народов" (подборка Инги Кузнецовой называется "Полеты над-под"), и там - бессонница, "чертежи-миражи", черно-белое кино, замедленная съемка. Март, простуда, Пастернак: Стаи кричат чернотою пронзительной. Все февральские слезы выплакала Вера Павлова во 2-й "Звезде" ("Как нестерпимо жалит жалость / к себе! И плачешь на плече..."). Реки слез там затапливают берега; захлебнувшиеся в слезах неизменно находят свое место на небесах; наконец, все пролитые и не пролитые слезы после ювелирной огранки обращаются в "гроздья роз"... хотя нет, вру, суть не в рифме, - ювелир здесь - метафора поэта: "...медленный труд ювелира - огранка непролитых слез". Изумруды, стало быть. Другими словами - семантическая инерция, в этих словесных играх неизбежная. И вот они, изумруды: Март на школьном дворе - серебро. Итак, слезы выплаканы, потерь нет, все в целости и сохранности, никого не жалко. Такая вот ювелирная витрина. В последнем "Новом мире" витрина музейная - стеклянный куб, оптический тир, мертвый Рим, сад Боргезе (Анатолий Найман, "Свой мир"). Там, где стык веществ и культур, Садово-парковая архитектура от Владимира Салимона в последнем сетевом номере "Октября" - несколько иного порядка гипсовые статуи, сравнительно недавние, однако суть их непонятна и "никому не интересна", язык мертв, ближайшая ассоциация - "узор надписи надгробной на непонятном языке": Никто за редким исключеньем Садово-парковую сирень в этой логике сменяет кладбищенская черемуха: Где куст черемухи, прохладой Затем происходит гроза, она пахнет тленом... и Тютчевым. Впрочем, все это "красок увяданье" и "древний хаос в незрелых умах" немедленно зачищается "порядком в рядах" и прикрывается зонтиком от Ходасевича. От него же, надо думать, и "ключи на ржавом гвоздике". А вот еще один опыт садово-парковой архитектуры: лауреат премии Бориса Пастернака Мария Степанова в апрельском "Знамени": Русская готика. Здесь имеем баженовскую "балюстраду в Быково", "тир в парке Сокольники", пруд и фонтан, колесо обозрения, качели-карусели и прочие радости юной жизни под "музыку из "Приключений Электроника". Монтаж аттракционов, короче говоря, или та "доступных вариантов картотека", что задается механизмом "входит Пушкин в летном шлеме". И формальный ряд выстраивается по аналогии, метры, рифмы и цитаты взламываются с тем же оглушительным эффектом: "И лампочки в очах немыслимого блеска. / И выстрелы в ушах немыслимого треска". Беда лишь в том, что избыточное выламывание строк, смысл которого, вероятно, в том, чтобы имитировать "напряжение всех смыслов", порою отдает манерностью, и искусственные руины потешной "русской готики" не спасают. Однако как фон - родной и присущий - они выбраны исключительно точно. Итак, перед нами "падшая архитектура": Чтобы ее и меня поминали вдвоем Цикл называется "Физиология и малая история". Быково и Сокольники - из "малой истории", а "физиология" монтируется по тому же принципу - как очередная "вариантов картотека" или человечек из "обломков" конструктора "Лего": Вы ж, от темечка и до пятки, Мария Степанова представлена в редакционном предисловии как "постоянный автор "Знамени"; другой постоянный автор "Знамени" - Александр Левин, его подборка открывает апрельский номер и называется "До времен торжества лесоруба". Здесь прием похожий, но другой; этот "монтаж аттракционов" сродни клипу, он не столько "ломает", сколько замыкает в своих рамках некую историю. Получается страшновато - именно в силу природы клипового мира, чересчур пластичного и легко меняющего формы и сущности (собственно, на то и компьютерная графика): Страшный мальчик вышел боком, Этот мир очень легко переводится на некий привычный визуальный язык: рекламная пауза, перебор привычных роликов на фоне не самой привычной анимации, анимации в ее буквальном смысле, - покуда грешное тело предается утехам консьюмеризма, анима совершает свои полеты в сумраке Аида. ...каким-то пальмовым оливом, На самом деле ключевым словом (мотивом) март-апрельских стихов стали не "слезы", конечно. Для начала отметим редкую в русских стихах и тем более заметную - с оглядкой на весенний авитаминоз - любовь к хлорофиллу ("Только б свет на коротких волнах подсинял H2O / облаков, только б ел хлорофилл СО2, мое счастье..." (Найман) и, соответственно, у Инги Кузнецовой: "Голова - черный ящик. И, кажется, не извлечь / тех, кого я любила. Все то, что когда-то любила. / Повиликой внутри разрастается зябкая речь. / У нее дефицит хлорофилла"). Однако навязчивая идея, злой дух и "черный ящик" последнего момента - "телециклоп" (так у Наймана - третий глаз, и не понять, или мы смотрим на него, или он на нас), "телеящик Пандоры", из которого "сочится война" - "сочится из пор отключенного монстра" (Инга Кузнецова). И вот наконец парад телемонстров у Александра Левина, у них нет названья, у них есть лишь витальные свойства, окрас и строение: Повылезло уродов на экранах телевизоров В конечном счете все же так: "то плачет, то волнуется". Так что вот заветный point: О март-апрель, какие слезы! поставить закладку написать отзыв ( )
|
inna@inna.kiev.ua |
|
||