Новая постановка "Вишневого сада" в Александринском театре обещала поразить метафизическим стилем. Режиссер Роман Смирнов играет роль "культовой фигуры" петербургского театра. Он брался за иррациональное у Гоголя и за современную пост-абсурдистскую драму ("Орнитология" А.Строганова); он подражал Гойе и отметил миллениум буффонно-мистериальными "Capriccios"; он приобщался к событиям в горячих точках планеты по заданию Британской телерадиокорпорации Би-Би-Си. Смирнов - режиссер громких и эффектных проектов. Он явно понимал опасность стандартного подхода к Чехову. Музыка была заказана руководителю серьезной рок-группы "Tequilajazzz" Евгению Федорову. На роль Раневской приглашена новая для Александринки актриса - Татьяна Кузнецова, которая перевернула наши представления о современных возможностях классической мелодрамы, сыграв героиню "Дамы с камелиями". Для нового чеховского спектакля Эмиль Капелюш создал свою самую романтическую сценографию (романтическую - в точном философском смысле понятия). На сцене двоемирие; громадное, на всю александринскую сцену, таинственное пространство разбитых зеркал, между которыми странствуют персонажи, здесь возможны видения и фантомы, и несколько раз все "реальное", что перед зеркалами, исчезает - и пробуждается сон XIX века. Не связывающиеся в одну тему, оторванные друг от друга музыкальные аккорды поддерживали фундамент возможной над-бытовой, бытийной трактовки пьесы. Если увидеть только презентационный видеоролик нового "Вишневого сада" - будет впечатление модернистской постановки.

Однако внутренняя жизнь спектакля Р.Смирнова протекает по совсем другим законам, и можно предположить, что режиссер разгадывал иную историческую загадку театра ХХ века: почему "Вишневый сад" √ комедия? Да, великий Станиславский от жанра "комедии" отказался, поставил драму, и по мнению Чехова, этим "сгубил пьесу". Конечно, речь и тогда не шла о до-чеховской комедии. Но теперь, через 97 лет после этого конфликта, театр умеет играть так, как имел в виду Мейерхольд, подаривший Чехову надежду, что он понят и что когда-нибудь его идея осуществится на сцене: "Ваша пьеса абстрактна, как симфония... Веселье, в котором слышны звуки смерти".

Роман Смирнов и артисты Александринского театра предлагают нам посмотреть комедию. Но это какая-то совсем другая пьеса. К действию, выстроенному Р.Смирновым, и к этим нехорошим характерам больше подходит текст классово-обличительной пьесы Горького "Дачники". Режиссер отбрасывает необъяснимые мотивы Судьбы вишневого сада и его обитателей, собственность здесь действительно продают за долги, и виноваты в этом владельцы - непрактичные люди. Нервные или успокоенные, но все болтливые, они не заняты делом, и своевременно не принимают бизнес-плана, предложенного Лопахиным. Все они недотепы - Раневская, Гаев, Аня, Петя, Яша... Каждый из актеров нашел какую-нибудь запоминающуюся характерность или просто типажность - и правдоподобно ее развивает. Нервная, болезненная, декадентская Раневская немножко лицедействует (впрочем, этот образ актриса прежде создала для спектакля режиссера П.Шерешевского "Чудаки", как раз по Горькому, и там он выглядел оригинальным). Энергичный моложавый Гаев ведет себя как большой ребенок. Умненькая Аня, может быть, станет практичной стервочкой, а театрализовано-драматичный Епиходов - уже сейчас порядочный мерзавец. Прохожий-демагог, вымогающий деньги, похож на кабинетного интеллектуала, по гриму можно даже предположить, что на Чехова. Развязный многозначительный хам Яша становится подобен свинье. Петя - добрый простачок... Все это сыграно правильно, грамотно, не придерешься к мастерству актеров, но удивительно, насколько скромные задачи были перед ними поставлены. Кажется, что Татьяне Кузнецовой, играющей Раневскую, раньше даже Дюма-сын предложил в "Даме с камелиями" много более сложный и современный образ, чем здесь Чехов. Ужасно сказать: никто из действующих лиц не вызывает сочувствия, никто не загадочен. О "вечно длящемся конфликте", или структуре "группы лиц без центра" режиссер предпочитает забыть. Вишневый сад - та же Мировая душа? Нет, здесь это объект недвижимости, имеющий денежную стоимость. Внутренняя жизнь спектакля не выходит за пределы до-чеховской драмы. Драматические линии находятся в пределах разумной логики, дело в деньгах и бережливости, а не в загадках Судьбы, отвергнуто то символистское начало комедии, которое угадал Мейерхольд. Чехова так обычно ставят в американском театре, и иногда удивительно, что со сцены говорят по-русски.
***
Из рамок бытового психологического театра на первый план вышли две роли. Николай Мартон играет Фирса как самостоятельную оперную партию, старый лакей превратился в идеального аристократа духа, и можно себе представить, как на этой сцене, в эпоху перехода от классицизма к романтизму, Каратыгин мог играть какого-нибудь благородного полководца Велизария. Другой полюс - Александр Лушин в роли Лопахина. Здесь клоунская природа перемешана с драмой неврастеника, внешняя бодрость оборачивается бессилием существования, пошлость выглядит очаровательной, из этой энергии мог бы вырасти совсем другой спектакль.

Р.Смирнов как представитель постмодернистского поколения не мог остаться в пределах семейной драмы. Некоторые сцены нарушают монотонную цельность спектакля и становятся пародией на тот стиль, которому режиссер в основном следовал. Пародия эта, несомненно, выстроена сознательно. Как иначе объяснить многочисленные мизансцены образца начала 1950-х годов, когда в застывших "романтичных" позах, лицом к зрительному залу, персонажи с чувством поют русские романсы? Russian local color? Расчет на зрителей международных фестивалей? Или такая "ироническая" форма, должна еще больше отдалить от нас переживания непрактичных персонажей?

Спектакль Р.Смирнова непроходимо защищен от проникновения в него той экзистенциальной субстанции тоски, для определения которой в английском языке не существует подходящего термина. Звук лопнувшей струны, очевидно, не самый рейтинговый в диапазоне FM, но мир Чехова без него не оживает. Даже в комедии. Александринский театр это виртуозно доказал.