Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Сеть | Периодика | Литература | Кино | Выставки | Музыка | Театр | Образование | Оппозиция | Идеологии | Медиа: Россия | Юстиция и право | Политическая мысль
/ Обзоры / Театр < Вы здесь
Дом, в котором разбиваются драмы
На петербургском фестивале "Балтийский дом"

Дата публикации:  19 Октября 2001

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Благодаря фестивалю "Балтийский дом" петербургские критики и зрители видели все спектакли Эймунтаса Някрошюса, поставленные за десять лет, и здесь его театр хорошо знают. Но "Чайка" привела знатоков мастера в полное замешательство. Кто-то неуверенно предположил: он ставит пародию на свои спектакли; еще кто-то порадовался - вместе с актерами он расслабился и хорошо провел время на репетициях в Италии. Жанровое обозначение, которое стоит в афише, - "проект для школы профессиональных актеров" - может быть, имеет двойное значение: методическое и философское. Режиссер работал с интернациональной группой актеров (с итальянцами, португальцами, бельгийцами и французами) несколько месяцев и неизбежно должен был опираться на их мировоззрение и культуру (в широком смысле) и не заставлял вполне самостоятельных и талантливых людей копировать своих литовских учеников. Но философия театра становится философией спектакля: персонажи чеховской комедии разыгрывают как профессиональный мастер-класс свою жизнь.

Режиссер откуда-то переносит в сцену встречи Нины с Тригориным тост "выпьем за литературу, за театр!". Этот мотив театрального преодоления пустой жизни, не новый в подходе к пьесе, разыгран итальянскими актерами с мастерством комедиантов дель' арте, наполнен многочисленными оригинальными lazzi (шутками, свойственными театру) и оборачивается в конце расплатой за легкомыслие, тут "серьезный" Някрошюс отыгрался.

Никогда не было у режиссера такого стремительного темпа действия. Правда, быстрый монтаж аттракционов сопровождается меланхоличной музыкой, непрерывное шопеновское andante печально отстраняет клоунаду труппы дачных комедиантов и подчеркивает ее изломанность.

Премьерша руководит парадом. Аркадина сама выводит на сцену Нину с Тригориным и подбодряет дебютантку словами: "у вас должно получиться". По ходу "драмы" ее авторша несколько раз добавляет предлагаемые обстоятельства. А после сцены свидания Тригорина с Ниной, Аркадина вызывает на сцену всех участников своей труппы по именам и начинает с ними тренинг: под пение романса они должны, не глядя, передавать по цепочке предметы реквизита за сцену. Кстати, предметы, с которыми работают актеры, исключительно ненатуральные. В самых патетических сценах восходит луна, изображенная сковородкой в руках Якова, и на сковородке надпись: "LUNA". Муляж чайки - того же реквизитного свойства. Рампа и колдовское озеро изображены рядом ведер (тут без самоиронии Някрошюса не обошлось). Мастер-класс так мастер-класс: надо верить в предлагаемые обстоятельства. Шум ветра, от которого Костя кутается, создан откровенным шуршанием бумаги, усиленным звуковой системой. Душераздирающему представлению труппы п/у И.Н.Аркадиной с упоением внимает Горничная, ставшая, вместе с Яковом, одним из постоянных персонажей "Чайки", "те, кого не видит зритель" всегда на сцене.

Мизансцены строятся фронтально, лицом к зрительному залу. Актеры носят "маски". Молодой брат Аркадиной - Сорин притворяется стариком. Нине кажется, что эффектным пластическим лейтмотивом ее "роли" будут птичьи прыжки с взмахами надломленных рук-крыльев. Азартный Костя как будто сошел с экрана из фильма итальянского неореализма. Не получив лошадей от оперного злодея Шамраева, Аркадина сломлено ковыляет в накидке, похожей на античную тогу. Жизнь состоит из "этюдов". Участвующим в игре нравится их театр, Тригорин искренне наслаждается тем, как Аркадина превращает их отношения в классическую мелодраму. Это вполне по Чехову.

Режиссер выстроил в действии модель театра как способа построения человеческих отношений. Дав персонажам наиграться в трех актах, Някрошюс приводит комедию к катастрофе. И происходит то, о чем говорит Нина: "Вы не понимаете этого состояния, когда чувствуешь, что играешь ужасно". Когда это становится очевидным всем, мастер-класс Аркадиной разваливается. Труппу, собравшуюся за столом, "хоронят" под белым полотнищем. Оставшиеся на "авансцене" актеры-неврастеники - Ф.-Р. Алеси - Треплев, А.Пинейро - Сорин, К.-М. Джаммарини - Дорн, Л.Нарди - Заречная - играют натурально, со страстью "неореалистического кино". За обезумевшим Костей неотступно наблюдает доктор Дорн. Клоунское прощание Нины с Костей, игра длиннющими бумажными носами, - последняя, неизбежная, пронзительная сцена их сюжета, из которого невозможно выйти живым. Здесь Някрошюс возвращается к своему абсолютно могущественному театральному языку, которым он умеет рассказывать современную трагедию.

В "Чайке" открытием для знатоков режиссера стало то, что здесь соединяются вместе многие комические приемы его предыдущих спектаклей, и можно убедиться, какое естественное и значительное место занимает смешное в его театре. (Поклонники режиссера-трагика, напуганные его вероотступничеством, получили сатисфакцию, увидев на закрытии фестиваля "Отелло", великолепный метафорический спектакль, который Някрошюс поставил в собственном театре "Мено фортас" и о котором русская критика много писала в дни Театральной Олимпиады в Москве. Единственная официальная премия XI фестиваля "Балтийский дом" - приз критики - была вручена, разумеется, "Отелло".)

Обнаруженное в "Чайке" разрушение и осмеяние драматизма - неслучайная тенденция современной сцены. Она проявлялась в Балтийском доме не раз - или в самих спектаклях, или в их зрительском восприятии. "Преступление и наказание" Эльмо Нюганена предоставило еще один шанс критикам оторопеть. Если русские театроведы с пафосом обсуждали эту постановку (на русском языке, в присутствии режиссера) как серьезный психологический театр, то зарубежные критики (отдельно, по-английски и по-французски), не стесняясь, характеризовали стиль спектакля в диапазоне между хорошо сделанной мелодрамой и агрессивным набором банальностей.

Вычитал ли режиссер это у Достоевского (там такого хоть отбавляй) или сам он, с позиций своего мировоззрения, не мог иначе к этому отнестись, но водевильное начало исканий и самоистязаний в спектакле Таллиннского городского театра стало преобладающим и нарастает последовательно, от начала до конца. Нюганен ставит "безвкусного" Достоевского. Многие пошлости аффектированного страдания в спектакле выстроены, скорее всего, намеренно. Пульхерия Александровна непрерывно работает над просветленным выражением лица. Нервная патетичная Дуня, "не владея собой", опрокидывает на Лужина поднос с малюсенькими чашечками. Разумихин бегает одеколонно-чистой парикмахерской моделью Ромео. В сцене с домогающимся ее Свидригайловым Дуня растянуто и многозначительно задирает юбки, ждет реакции партнера и зрителя, достает из трусов пистолет и позирует перед "роковым" выстрелом. Свидригайлов же отправляется за перегородку, где в кроваво-красном свете (!) делает пять выстрелов, сопровождая их патетическими воплями "Скорее!!" (мол, убегай, бедная Дуня, а я скорее в ад поспешу, пока есть душевное мужество), и тут же преспокойно выходит, невредимый и чистенький, чтобы светски отдать последний долг Соне. Конечно, иначе как водевилем не назовешь поминки по Мармеладову с танцами алкоголички Катерины Ивановны и злодейки Амалии Людвиговны. Перечислять сцены кривлянья в этом спектакле можно без конца, особенно если обратить внимание на множество второстепенных персонажей представленных опереточными "народными" типажами (студентам Нюганена, очевидно, было несложно сыграть эту откровенную массовку даже на младших курсах).

Трудно согласиться с тем, что режиссер хотел разглядеть в романе какую-то другую, "почвенную", христианскую историю, расходящуюся с мелодраматическим фоном. Немыслимых размеров крест занимает половину сцены, к нему то и дело приникают главные герои, в ответственные моменты включается звукозапись православных песнопений. Раскольников (Индрек Саммуль) с самого начала до самого конца носит маску страдальчества, он изможден, густо намазан гримом болезненной "почернелости", с немытыми волосами, лихорадочный, внешне хочет быть похож сразу и на олеографическое многотиражное изображение Христа, и на портрет молодого Наполеона из художественного календаря, это, в общем, масочный образ (теоретически, создание маски как деиндивидуализация героя Достоевского - интересная задача). Лучшие актерские работы, Райн Симмуль - Свидригайлов и Пеетер Таммеару - Порфирий Петрович, остаются в пространстве комического театра, хотя в данном случае нужно говорить о высокой комедии, приближающейся к Мольеру, и они все равно принципиально не интересуются "жизнью человеческого духа". Если зритель не читал романа, он ни за что не поверит, что этот фантасмагорический Тартюф, Свидригайлов, появляется в спектакле, чтобы сделать последние шаги к самоубийству, что он способен к любви до потери разума, до готовности к любому преступлению и наказанию. В этом "естественный отбор" театрального содержания: так выглядят страсть, судьба, религия с позиции обласканного критикой режиссера, поставившего в Петербургском БДТ постмодернистскую "Аркадию" Стоппарда и демонстрирующего на следующий день на фестивале "Буратино" по советскому Толстому; с позиции молодых актеров, воспитанных на убедительной иронии к психологическому театру; с позиций зрителя фильмов "Титаник" и "Гладиатор". Да и мамаша Раскольникова, неожиданно завершающая спектакль выразительным чтением Эпилога романа, рассказала бы всю историю именно так. Достоевский бы смеялся.

Впрочем, даже удивительно, что для "Балтийского дома" (ведь не в целом для балтийского театра?) не характерен постмодернистский взгляд на классику, на философию театра. В следующих спектаклях фестиваля О.Коршуновас, А.Херманис и другие режиссеры показали свой взгляд на трагический театр. В их понимании такой театр может соответствовать современному сознанию и не разрушаться игрой в относительности.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Григорий Заславский, Калягин, Шекспир и новая экономическая политика СТД /19.10/
Пожалуй, единственное, что и сегодня мешает "положительному сальдо" нынешнего председателя СТД, - это шлейф слухов о якобы имеющихся финансовых злоупотреблениях.
Татьяна Краснопольская, Не правда о Союзе театральных деятелей России. Только - слухи /17.10/
В преддверии очередного съезда Союза театральных деятелей, четвертого "по новому стилю", исчисляя от революционного съезда 1986 года, мы решили собрать по возможности все слухи, которые гуляют в столичной среде.
Николай Песочинский, Вот пьеса, которой нет /15.10/
Фестиваль - это контекст спектаклей, рядом они выглядят иначе, чем по отдельности. Свою интригу создают и обсуждения, в этом году премии не присуждаются (зачем сравнивать с Гинкасом Някрошюса или с прошлогодним выпускником, Николаем Дручеком, его учителя Фоменко?).
Оксана Дубовенко, Навстречу IV съезду Союза театральных деятелей России /15.10/
22-23 октября в Москве пройдет очередной, IV съезд Союза театральных деятелей России. В здание мэрии на Новом Арбате придут знаменитые на весь бывший Советский Союз звезды театра и кино, народные артисты СССР, России, автономных республик... Что они ждут от съезда?
Григорий Заславский, За нормальные и здоровые отношения между театром и критикой! /12.10/
Дело, конечно, хорошее и нет человека, который бы отказался от таких приятственных денег. Пять тысяч! Мыслимое ли дело! Но гложут сомнения.
предыдущая в начало следующая
Николай Песочинский
Николай
ПЕСОЧИНСКИЙ

Поиск
 
 искать:

архив колонки:





Рассылка раздела 'Театр' на Subscribe.ru