Русский Журнал / Обзоры / Театр
www.russ.ru/culture/podmostki/20011120_zhi.html

Козырная карта русской оперы
В Москве побывала Мариинка: Валерий Гергиев продирижировал оперой Прокофьева "Семен Котко"


Дата публикации:  20 Ноября 2001

Валерий Гергиев с оперой Прокофьева "Семен Котко" на сцене Большого театра в рамках обменных гастролей Большого и Мариинского театров заставил вспомнить об оперных потерях Москвы последних 10-15 лет. Серия великих прокофьевских опер стала козырной картой Мариинского театра в западном оперном пространстве. С ними познакомились слушатели всего мира, и первооткрывателя Гергиева даже сравнивали с Дягилевым. Теперь многие крупнейшие театры ставят эти оперы у себя сами, приглашая русские команды, а иногда и своими силами. Высоко котируются и записи опер Прокофьева, сделанные Гергиевым, а его вариант "Семена Котко" в звукозаписи пока что вообще единственный. Остается лишь вспоминать, что еще в начале 1980-х в Большом шли прекрасные постановки (большинство сделал Борис Покровский) - и того же "Семена Котко", а также "Игрока", "Обручения в монастыре", "Войны и мира" и даже "Повести о настоящем человеке", которую в Петербурге услышат уже ближайшим летом.

Спектакль "Семен Котко" Гергиева и режиссера Юрия Александрова известен также и тем, что в прошлом году его не показали в Большом театре в рамках фестиваля "Золотая маска", которую все же получил. Так краткосрочные гастроли восполняли этот существенный пробел, предпочтя работу уже апробированную, хотя и коммерчески не привлекательную. Публики в зале Большого театра было не очень много: несмотря на имя Гергиева, длинный шедевр Прокофьева большим спросом в Москве не пользуется. Тем важнее, что в Мариинском театре все-таки ставятся такие произведения.

Уровень вокалистов не был столь высок, как хотелось бы, прежде всего из-за неясной дикции большинства исполнителей. Несмотря на это, достойно пели звезды театра: тенор Виктор Луцюк и басы Геннадий Беззубенков и Евгений Никитин. В плане слуховых впечатлений спектакль Гергиева в целом блистателен. Хорошо играет оркестр, греет душу редко звучащая звучащая изумительная музыка. Это - первая советская опера Прокофьева, написанная в 1939 году по рассказу Валентина Катаева. Язык ее уже обходится без модернистских "колкостей" и захватывает одновременно красотой лирических мелодий и остротой живых разговорных интонаций. Как всегда у Прокофьева, многолюдный оркестр звучит приглушенно, почти что камерно, сохраняя силу плотной красочно мерцающей основы звучащего целого. Потому столь зримо ярок образ украинской деревни с брюзжанием стариков, бабьей трескотней, воркованием влюбленных и переборами гармошки. Поверх обыденной жизни разлита печаль идущей гражданской войны. Во втором действии Прокофьев не жалеет комических красок: сначала матрос и председатель сельсовета силой сватают дочку кулака за простого солдата Семена Котко; затем из деревни изгоняются разоруженные немецкий офицер и его переводчик, польстившиеся на угощение и горилку. Летнюю романтику прерывает вторжение немцев, казнь неблагонадежных, сумасшествие Любки и пожар. Трагический накал слышен в оплакивании погибших (хор поет "Завещание" Тараса Шевченко) и мести главного героя тем, кто попытался отнять его возлюбленную: во время ее насильственного венчания с бывшим помещиком он бросает гранату в церковь. Справедливость восстанавливает наступление Красной армии, и спасшиеся герои поют веселую песню кавалеристов.

Именно такую музыкально-содержательную канву взялся перетолковать модный оперный режиссер Юрий Александров. Его не устраивает жизнеутверждающая стихия творчества Прокофьева, который вовсе не стремится выйти за пределы театральности сюжета и с "фигой в кармане" дать антисоветский подтекст событий 1918 года, что характерно скорее для Шостаковича. Судя же по разным постановкам этого режиссера (и его команды - художника Семена Пастуха и осветителя Глеба Фильштинского), он любит расширять общеисторические аллюзии, игнорируя лирику музыки. Его "Семен Котко", как всегда, спектакль жестко выстроенный, эффектный, но "глухой". Украинская деревня предстает выжженным ядерной войной пространством, где люди живут под землей; на горизонте работает моховик, приводящий в движение серп и молот. Сельскую любовь символизируют белые "марсианские" силуэты и сцена купания в "виртуальном" пруду с металлической поверхностью и металлическими камышами. Пародийные буденовки смахивают на колпачки гномов, хор разоренных крестьян наряжен в алый пролетарский цвет. В простодушном красноармейском финале изображается "безликое будущее потерянного народа": тоталитарный Китай с огромной головой Мао и толпой в типовых серых костюмах с книжками-цитатниками в руках.

Чтобы зритель принял на веру эти фантазии, в программках вместо сюжета оперы излагается режиссерский сценарий, не имеющий к оригиналу никакого отношения. Покупается публика и на яркие световые вспышки, громкое шипение немецких газовых атак и постоянно сменяющиеся "сюрпризы", выплывающие из расположенного в центре сцены широкого люка-воронки. Все эти ухищрения говорят лишь об одном: выбор музыканта не мешает Гергиеву забывать о том, что прежние ценности ныне не в моде, и потому хорошую музыку следует по возможности отделить от породившего ее революционного сюжета.