Счастливая мысль зародилась в недрах Имперского русского балета - познакомить российскую публику с наиболее яркими явлениями мировой танцевальной культуры. В самом деле, разве искусство танца не идеальная модель мира, где различия культурных традиций не становятся поводом для мордобоя, а объединяют - людей, народы, континенты? И в этом смысле трудно было сделать более удачный выбор для первого проекта, чем пригласить коллектив из Аргентины под руководством профессора Хуана Карлоса Кахиано.

"Криольо" - название, можно сказать, программное. Аргентина - земля креолов (в русский язык это слово пришло из французского creole, образованного, в свою очередь, от испанского criollo), страна, чья культура, как и кровь ее жителей, - феерический расовый коктейль.

В программе нынешних гастролей, организованных совместно с Московской филармонией, - Петербург и Киев, Минск и Калининград, Ростов-на-Дону и Вильнюс, Харьков и Таллин. Первое представление в Москве состоялось в Концертном зале П.И.Чайковского, а 9 и 10 марта гости из Буэнос-Айреса выступят в гостинице "Космос".

Национальный балет "Криольо" - первая государственная танцевальная труппа, созданная в 1985 году. В нее вошли тогда выпускники Национальной академии танца. Сегодня большинство из них стали профессорами Фольклорной академии и Национальной школы Танго. Именно так, с заглавной буквы, пишут это слово в названии школы. Именно так относятся к этому танцу на его родине.

Танго - дитя эмиграции. Оно родилось в конце прошлого века в кабачках Буэнос-Айреса, где в сутолоке и одиночестве коротали вечера выходцы из Германии, братья славяне, кубинцы. Хрипловато пел бандонеон (разновидность баяна, изобретенная немецким музыкантом Генрихом Бандом), лились ностальгические слезы, звучали ритмы хабанеры. Все это и есть танго. Это, а еще - романтика океанских просторов, стоны, быть может, мимолетной, но страстной любви, экзотика, ставшая родным домом, и родной дом, навсегда потерянный, но не забытый. Почему-то именно эмигранты часто являют миру нечто новое, художественно совершенное. Оторванность ли от корней, ностальгия, неизбежная ли горечь одиночества, ревностно отстаиваемая самобытность и вместе с тем ощущение некой общности, единения скитальцев, смешение ли красок провоцируют, "утончают" и "изощряют" артистизм, обостряют чувства, высвобождают лучшие качества народа, раскрепощают темперамент?

Во всяком случае, с танго все так и было. А темперамент, похоже, раскрепостился даже слишком: долгое время танец оставался под запретом, его распространение было разрешено только в 1914 году, после признания Ватиканом.

Мужское танго. Говорят, обычай этот родился в портовых борделях предместий Буэнос-Айреса. Другие уверяют, будто мужчины не могли исполнять запрещенный танец с партнершами, а потому вынуждены были тренироваться друг с другом. Бытовое танго, едва ли не кадриль. Гамаши и канотье. Кружева и фестоны. Салонное танго. Франтоватые пиджаки, лаковые штиблеты, бриолин. Каблук-шпилька, ажур и атлас, независимый и одновременно призывный разворот плеч.

Шесть лет назад в Москву привозили шоу-мюзикл "Tango Pasion", созданный американским продюсером Мелом Ховардом, признанным профессионалом Бродвея, с лучшими аргентинскими тангерос. Все было тогда на сцене: виртуозная техника, железная выучка, головокружительные па, стальной носок, идеальные спины. Танго в профиль, анфас, только что не в разрезе. Одного не было - жизни. Страсти. Того, что в нашем (пусть дилетантском) понимании и есть суть танца. Когда на сцену выходила вся труппа, она чем-то напоминала... автоматический ткацкий цех: множество станков, напряженный темп, сложнейшие манипуляции, ни единого сбоя. И - ни единого живого человека. Лишь машины.

"Криольо" - мастера, хотя в технике, конечно, не Бродвей. Но в этом же и их прелесть. В подлинности, искренности. В той наивности, какую обретают, бывает, древние и много пережившие народы (необыкновенно трогательно было наблюдать, как заботливо и с каким скромным достоинством устанавливали на сцене бело-голубой национальный флаг Аргентины - на табуреточке). Неоспоримый профессионализм не отчужден от самой природы танца. Артисты вкладывают в него столько теплоты и истинного чувства, что это немедленно ощущает зал. Причем заражают не только ритмы танго, наша давняя любовь к которому известна еще со времен вседворовой и всеоконной патефонной истомы. Программа, очевидно рассчитанная на гастрольные поездки, построена так, чтобы представить танцевальное искусство Аргентины как можно полнее. Фольклорные традиции регионов страны сильно разнятся - и в музыке, и в танцах, и в костюмах. Где-то заметнее испанское влияние, где-то сохранились индейские корни. Детали костюмов - все эти пончо, чирипа, агуайо, полаинас - можно рассматривать бесконечно. От специфики костюма зависит и характер движений. Так, на юге, где мужская обувь представляет собой просто натянутую на ногу и стопу кожаную трубку, движения мягкие, даже вкрадчивые, тогда как акробатический танец горячих северных парней больше напоминает чечетку, звонкими каблуками они лихо отбивают ритм.

Ритм. Ритм царит на этом празднике жизни. В музыке: кроме гитар и бандонеона группа "ABYA-YALA" представляет экзотическую фольклорную акустику всех регионов страны. В орнаментах одежды. В рисунке танца. Триумф ритма - маламбо, танец пастухов гаучо (недаром именно его Игорь Моисеев выбрал некогда для своего ансамбля как воплощение Аргентины, как пластический портрет народа). "Имитация движений наездника, который хочет приручить лошадь", превращается в искрометное состязание виртуозов. А когда все танцовщики берут в руки болеадорас (разновидность лассо, оставшаяся в наследство от индейцев: на конце длинной веревки прикреплен обернутый в кожу камень) и "хором" выстукивают и выплясывают замысловатые ритмические узоры, зал взрывается. И не мудрено.

"Криольо" - это шестнадцать солистов: восемь женщин и восемь мужчин. У каждого свое лицо. Своя манера. Все они очень артистичны - без навязчивости и мюзикхольного "шика". И все же одного из шестнадцати хочу выделить особо. Его зовут Эдуардо Тевес.

Вот тут и вспомнишь о Бродвее. Нет, ровным счетом ничего "бродвейского" нет в этом молодом человеке. Но у него задатки мировой звезды, и, попади он в руки классному продюсеру, очень скоро в этом убедились бы все. Какая душевная изысканность, какие утонченность и изящество при неоспоримой мужественности. Безупречное чувство стиля, а точнее стилей, совершенно разных, казалось бы, диаметрально противоположных - танго, маламбо и, скажем, замбы или чакареры. Изощренное мастерство и какое-то сущностное, нутряное чувство танца. Оно во всем: в каждой позе, каждом повороте, взгляде, в пластической интонации. В довершение портрета - редкий природный шарм. Ну, что еще нужно, чтобы завоевать мир? Чего я лично искренне желаю Эдуардо Тевесу.