Еще великий Корш, опытный антрепренер, понимая необходимость "взращивания" из подростков взрослой публики, ввел в своем театре утренники. Туда и билеты стоили дешевле, и репертуар был там построже по сравнению с вечерним. Павел Марков, написавший свой первый обзор театрального сезона уже в 11-летнем возрасте, отмечал в своих воспоминаниях, что Коршевский театр обладал бесспорным достоинством: "с него начинало, через него проходило, приобщаясь к искусству, молодое поколение театралов". Но то были гимназисты средних классов. Для малышей особого выбора не было. И хоть тот же Марков оказался впервые в театре в возрасте шести лет и после этого "заболел" им, в большей степени для него имело значение общее настроение семьи, любившей театр, потому вечерние сборы матери и сестры представлялись "торжественными и значительными".

Наталия Сац, пожалуй, самая страстная "фанатка" театра для детей, с ее энергией, азартом, увлеченностью создала первый детский театр. Долгие годы он носил название Центрального, много позже был переименован в Молодежный. Уже после ареста, в ссылке основала и несколько лет руководила подобным театром в Алма-Ате. Ее последнее детище - московский Музыкальный театр через два года отпразднует 40-летие. Это, к счастью, не единственные примеры возникновения новых театров для детей. Людмила Иванова создала театр "Экспромт". Давно работает на Малой Дмитровке "Театр юного актера" Александра Федорова. Геннадий Чихачев больше половины своего репертуара предлагает юным зрителям (здесь √ не о качестве спектаклей, но о том, как анонсируют свою работу эти театры).

Но и "взрослые" театры не забывают о них. Вспоминают, правда, не так часто, как хотелось. Многие спектакли за давностью лет абсолютно справедливо исключаются из репертуара, но взамен не возникает ничего. В театре Моссовета был чудесный, лиричный спектакль "Пчелка" с Александром Леньковым, игру которого можно назвать совершенной. Был неторопливый "Журавль" с изобретательной режиссерской фантазией. Теперь афиша, можно сказать, пуста, не считать же спектакль "Страсти по Митрофану" детским, он - для школьников, причем не младших. В Малом - долгие годы в прекрасном состоянии жил "Конек-горбунок", его заменила умная "Снежная королева", но и той уже не менее пяти лет. Про "Синюю птицу" МХАТа имени Горького и говорить нечего: в 2008 будем отмечать ее 100-летие. "Ундина" МХАТа имени Чехова много моложе, но и ей уж больше 10-ти. Лишь Светлана Врагова в "Модерне" рискнула поставить в прошлом сезоне целых два детских спектакля.

Трудно работать для детей. Никто не спорит. Это ощущаешь и сидя в зале: какая разнородная, непослушная, своенравная собирается аудитория, ее надо по-настоящему сплотить, увлечь и заставить внимательно следить за действием на сцене. Хотя детские спектакли посещаются неплохо: каждая мама старается обеспечить своему ребенку "культурную программу", но не каждая семья, увы, обладает определенным культурным уровнем, да что там - просто воспитанием. И мы, завидуя западному обществу потребления, эгоистично начинаем потреблять, забывая о необходимости работы собственных ума и души. Привычны и школьные целевые залы. Правда, актеры не любят этих "классных" походов, предпочитая больше смешанный зал родителей с детьми. Но все зависит от спектакля. Год назад довелось быть на "Собачьем сердце" в МТЮЗе, зал поразил своим шумом, гамом и абсолютной ненастроенностью на действие. Но прошло несколько тяжелых минут, и спектакль, кстати, совсем не новый, завладел зрителями, среди которых большинство составляли подростки, заставил притихнуть и внимательно следить за происходящим. Значит, дело не только в аудитории.

Вернемся к малышам. Все - педагоги, психологи и даже мы сами, родители, - в один голос говорят о том, что дети во многом изменились и совсем не похожи на нас, когда мы были маленькими. Нельзя не учитывать большее, чем у нас, телевизионное воспитание, отсутствие хорошего детского кино, влияние рекламы, клипов, теперь уже компьютера. Наверно, пришло время каждому театру, собираясь ставить спектакль, звать для консультации опытного психолога, который расскажет много интересного, что надо было бы учесть, что могло бы помочь даже в тех или иных театральных приемах. Говорят же, что писать для детей надо так же, как и для взрослых, но только лучше. И спектакли ставить, видимо, тоже.

Но, как правило, а речь идет о детских спектаклях во "взрослых" театрах, это - бедный театр с пустой или полупустой сценой, с молодыми артистами, недавно принятыми в труппу, или, наоборот, - с пожилыми, редко занятыми в репертуаре (не значит, что это плохо, играть надо всем, да и многие актерские работы замечательны). Нередко - музыкальные спектакли. Интересно, почему считается, что детям непременно нужны песни и танцы? Смотрят же они увлеченно разные мультики, боевики, страшилки без всяких музыкальных ухищрений. Инсценировки (чаще всего именно они, а не оригинальные пьесы) написаны странно, если не сказать - небрежно. Вспоминается спектакль Вахтанговского театра про Винни-Пуха, поразивший тем, что там герои почему-то искали кроме Северного полюса еще Восточный и Западный, а на последнем оказались и Макдональдс, и Пицца-Хат, и Кока-кола. Театры и инсценировщики с редким упорством не учитывают непосредственности ребенка, которого родители учат не лгать, говорить правду, отвечать на вопросы, и игнорируют детские вопли, предупреждающие персонажей о возможной опасности. "Не бери", - кричит половина зала актеру, тянущемуся к таинственному заколдованному предмету, но тот, словно глухой, не обращает внимания: сюжет требует, надо выполнять. Подобных примеров множество, и они совсем не помогают театру в создании особой, своей, притягательной атмосферы, разочаровывая юного зрителя. Либо зал надо вовлекать в действие, либо текст, с точки зрения психологии, должен быть безупречен. Как и его сценическое решение. А тут порой сталкиваешься, несмотря на все изменения жизни за последние годы, с эстетикой десяти-, двадцатилетней давности. Приводишь подросших детей и оказываешься в театре своего детства.

Театр имени Маяковского и компания "АртТеатр" обратились к сказке Клайва С.Льюиса "Лев, колдунья и платяной шкаф", дав спектаклю чуть измененное название "Тайна старого шкафа". Пьесу с таким названием, достаточно щадяще по отношению к источнику, написал Александр Шаврин. Но главное - он сохранил нравственный посыл писателя, считавшего, что "история для детей - лучшая в искусстве форма для того, о чем ты хочешь поведать". А рассказывал он о честности и смелости, об умении противостоять коварству и не совершать предательств. Режиссер-постановщик Игорь Войтулевич по мере сил попытался это воплотить в спектакле. Серьезно в этом ему помогла Татьяна Куликова, художник-постановщик. Обыкновенные с виду напольные часы, книжные полки, таинственный шкаф, бесшумно развернувшись, превращались в волшебные деревья, уютную пещеру фавна. Но повернувшись туда-сюда пару раз, они окончательно отменили волшебство превращения, чудо неожиданности, не пробуждая восхищения от непредсказуемости, но заставляя просто следить за развитием сюжета. Что тоже неплохо. Но в какой-то момент у меня за спиной один из юных зрителей, чуть раздраженно произнес: "Ну, скорей поворачивайся!"

Дети - непростой, но благодарный зритель. Они не обращают внимания на мелкие несуразности, им гораздо важнее целое, вся история. Но взрослому зрителю многое бросается в глаза. В этом спектакле меня поразили костюмы главных героев. Если постараться, то можно узнать (не из спектакля, а из книг), что все свои сказки Льюис написал с 1950 по 1956 годы. Наверно поэтому персонажи были одеты в непонятные шорты на помочах, ненужные галстуки - бабочки. Люси, единственная девочка, вообще была наряжена в короткое платьице и очаровательные панталончики трехлетнего карапуза. Зачем, почему?

Спектакль странным образом напоминал коробочку с детскими сокровищами, где на равных лежат осколок бутылки и нарядная открытка, кусок изысканного кружева и простой шнурок. Для ребенка они равнозначны, хотя нынешние дети уже хорошо разбираются в стоимости того или другого предмета. Равнозначны ли они для режиссера? Яркая вспышка пламени предшествует появлению могучего льва Аслана, праздничный фейерверк приподнимает финал на необходимую эмоциональную высоту. И при этом - чудовищное пение под фонограмму, когда становится неловко перед детьми, которые вежливо стараются принять правила игры взрослых. Да, это дает определенную пластическую свободу, необходимую для танца, но абсолютно, тут я ручаюсь, разрушает волшебство театра. Если б еще актеры не раскрывали рта, а просто танцевали, то такой прием можно было бы спокойно принять: закадровый текст (песня, которую, кстати, не помешало бы сократить) и изображение. Нет же, они старательно артикулируют. Хотя мелодии сами по себе удачны, а поющие голоса более чем приличны. Но сегодня техническая оснащенность позволяет прицепить к груди каждого актера маленький микрофон, чтобы тот, не напрягаясь, исполнил свою партию: от драматического артиста никто не посмеет потребовать оперных данных. А достоверность была бы сохранена. Неслучайно заговорщическое мурлыканье Бобра (отличная работа Марычева - увы, вписанный в программу карандашом, он остался без инициалов), кстати, вполне слышимое, так весело было принято залом. Потому что рассказало о характере персонажа и умении актера куда больше, чем все правильно исполненные заранее синглы. Почему-то в старом спектакле той же Маяковки "Приключения Буратино" фонограмма не смотрелась столь резко, а Карабас и вовсе пел сам, кстати, его изобразили страшным мафиози с автоматом, что было понятно и современно. Момент отстранения, когда актеры на наших глазах превращались в персонажей, достаточно было надеть какой-либо элемент костюма, быстро принимался детьми, допускавшим такую игру.

Не подумайте, что новый спектакль театра плох, совсем нет. Есть, где посмеяться, где задуматься, а где и возрадоваться. Молодые актеры играют, может, не слишком раскованно, но старательно. Моменты легкой иронии быстро воспринимаются зрительным залом, создавая необходимый для театра внутренний диалог. Досадно то, что и последняя по времени премьера для детей не свободна от многолетних стереотипов взрослых.