Русский Журнал / Обзоры / Театр
www.russ.ru/culture/podmostki/20020418_kost.html

Олонхо: вариант Андрея Борисова
Василий Костырко

Дата публикации:  18 Апреля 2002

Главный режиссер Якутского академического театра имени П.А.Ойунского Андрей Борисов бросил вызов "Норд-Осту". Вместо самолета-бомбардировщика Андрей Саввич посадил на театральную сцену птицу Ексекюю (железная птица чудовищных размеров, персонаж якутского фольклора), причем тоже в натуральную величину, то есть от края до края этой самой сцены. Стальной Ексекюю обернулась жена режиссера, исполнительница роли девушки-богатырки, Степанида Борисова.

Спектакли Борисова имеют одну особенность, придающую им необыкновенную прелесть и в то же время несколько затрудняющие их восприятие - всю дорогу актеры говорят на чистейшем якутском языке. В Саха театре (Якутск) всем желающим выдают радионаушники, в которых звучит параллельный русский текст. В условиях ТЮЗа было решено спроецировать текст на отдельный экран, слева от сцены. В результате, московский зритель, устав без конца переводить взгляд туда-сюда, сделал окончательный выбор в пользу изобразительного ряда. Оторванный от родной сцены спектакль превратился для не владеющих якутским языком зрителей в живописную пантомиму, сопровождаемую выразительным, энергичным, но совершенно непонятным пением.

Однако и сам витиеватый, быстро движущийся по экрану текст Олонхо, должен был оставить у зрителя много вопросов. Прежде всего, не совсем понятно, что, собственно говоря, такое это Олонхо, каков мифологический подтекст развернувшейся коллизии, что означают постоянные перемещения вверх-вниз подвесной платформы с отверстием посередине, о чем говорят жесты персонажей, их костюмы, ковши и деревянные кубки, появляющиеся в их руках?

I

Для одного из самых ярких русских фольклористов второй половины XIX столетия, Ивана Александровича Худякова, волею судеб заброшенного в верхоянский округ, наблюдения за якутскими эпическими певцами-олонхосутами стали решающими в разрешении загадочного гомеровского вопроса: "Когда-то во время студенчества мне казалось невероятным, чтобы один народный певец мог знать и петь наизусть такую большую сказку, как Илиада и Одиссея, упомнивая множество собственных имен, вдаваясь в подробности, не пропускающие корабельного гвоздя. Якутские сказочники сказывают стихами и песнями не менее длинные сказки и еще с более мелкими подробностями... Сами якуты изумляются иногда их длинноте".

В советское время якутским олонхосутам относительно повезло. В отличие от шаманов, они избежали репрессий и по-прежнему оставались всенародными любимцами. На фотографии Республиканского слета сказителей, певцов и олонхосутов 1948 года преобладают не рассыпающиеся в прах древние старики, а подтянутые мужчины средних лет с военной выправкой, в пиджаках и гимнастерках. Эти образцовые советские граждане, в Великую Отечественную войну дошедшие до Берлина, в эпоху воинствующего атеизма хранили в своей памяти якутский языческий пантеон, родословные богов и героев, мифологическую картину вселенной со всеми ее ярусами и "дорогами", и, кончено, сами Олонхо - пространные эпические повествования о борьбе эпического племени айыы аймага с племенем злокозненных демонов абааhы. Благодаря этим людям мы располагаем 150 полными записями различных Олонхо, размером от 6 до 20 тысяч строк каждая. Из них опубликованы всего 17, причем большая часть - без перевода.

Для науки якутское Олонхо открыл академик А.Ф.Миддендорф во время своего путешествие по Сибири в 1844 году. Разбуженный посреди ночи громким пением из раскинутого поблизости шалаша якута, он сразу отметил, что это пение сильно отличается от того, что ему доводилось слышать ранее, к примеру, от шаманских камланий. Тогда же была сделана первая запись якутского Олонхо ("Эриэдел Бэргэн"). Именно Миффендорф передал результаты своих наблюдений санскритологу О.Н.Бертлингу, которому для апробирования своей лингвистической концепции требовался малоизученный неиндоевропейский язык. Так появилась еще одна запись якутского Олонхо (Эр Соготох), записанная от информанта Бертлингка В.Я.Уваровского.

Во второй половине XIX столетия записью Олонхо стали заниматься профессиональные ученые-фольклористы, политссыльные И.А.Худяков и Э.К.Пекарский, последний стал подключать к работе якутскую интеллигенцию. Так появляются монументальные "Образцы народной литературы якутов" в трех томах (1907-1918), где были, в числе прочего, опубликованы 10 олонхо в полной записи. После революции записью олонхо занимались уже почти исключительно якутские ученые, сначала деятели общества "Саха Кэскилэ" ("Якутское возврождение"), а с 1935 года сотрудники "Института языка и культуры при СНК якутской АССР. Пик интереса к Олонхо приходится на начало 40-х годов, когда появляется идея о том, что можно создать сводный текст якутского эпоса. В результате было зафиксировано более 200 независимых друг от друга сюжетов.

В ту же эпоху появился якутский Ленрот - Платон Алексеевич Ойунский (1893-1939), создавший сводный вариант Олонхо о Нюргун Боотуре - "Нюргун Боотур стремительный".

Якутское Олонхо довольно быстро привлекло внимание теоретиков. И тому были серьезные предпосылки - в якутском фольклоре мы встречаем на редкость удачный пример того, что называется мифологической картиной мира, - пространное описание структуры вселенной, по детальности описания не уступающее песням Старшей Эдды и поэмам Гомера. Не зря страницами цитирует якутские Олонхо Уно Харва, автор компендиума "Религиозные представления алтайских народов", которым столь охотно пользовался создатель самой популярной концепции сибирского шаманизма Мирча Элиаде. С большим удовольствием излагает якутскую космогонию в своей "Поэтике мифа" и Е.М.Мелетинский, опять таки в качестве хрестоматийного примера.

По якутским представлениям, вселенная состоит из трех миров, верхнего (обиталище богов-айыы и верхних демонов абааhы), среднего (населен людьми и духами хозяевами иччи) и нижнего, со щербатым солнцем и луной, тускло освещающими болотистую страну нижних демонов абааhы. Все это весьма напоминает Вальхаллу, Митгард и Нифльхель в скандинавской мифологии - или Олимп, Землю и Аид в греческой. Есть в якутской картине мира и мировая вертикаль - дерево Аал Луук Мас, чьи корни проросли в нижний мир, а верхушка в верхний, где она обратилась в коновязь бога конного скота, Кюрюе Джесегей Айыы Тойона, что очень напоминает скандинавский аналог - ясень Иггдрасиль, проросший корнями в Нифльхель, а верхними ветвями достигающий Вальхаллы.

Верхний, средний и нижний миры якутской мифологии сообщаются. Боги-айыы посылают людям души детей и скота, демоны абааhы напротив "едят" скот и людей. Для первых люди справляют летние кумысные праздники Ысыахи, приносят бескровные жертвы, разбрызгивая кумыс, посвящают им коней, вешают на деревьях цветные ленточки-салама, со вторыми люди через шаманов договариваются о "выкупе" за больного - о масти и возрасте жертвенной лошади или коровы.

Совпадая в общих чертах с актуальными верования, мифология Олонхо значительно от них отличается, ибо Олонхо описывает принципиально другую эпоху -события, происходившие почти сразу после сотворения мира.

Эпоху Олонхо условно можно обозначить как время борьбы племени людей-айыы (не путать с собственно айыы, то есть богами) и абааhы. Тогда границы миров были еще более проницаемыми, чем сейчас. Беспрепятственно в облике одноногих, одноруких и одноглазых чудовищ абааhы поднимались из нижнего мира в средний и нападали на людей-айыы, захватывая в плен богатырей или похищая их прекрасных сестер и сватались, угрожая в случае отказа взять невесту силой. Поединки богатырей с абааhы и богатырское сватовство - вот основные сюжетные единицы Олонхо, однако семантика Олонхо гораздо глубже, ибо поступки героев нередко имели "этиологические" последствия то есть определяли будущие обычаи, характер взаимоотношения людей с божествами, запирали демонов в нижнем мире и т.д.

Исследователи (классификация Н.В.Емельянова) подразделяют якутское Олонхо на три группы: Олонхо ранних типов (Олонхо о заселении Среднего мира отверженными потомками божеств айыы), Олонхо о родоначальниках племени Саха и Олонхо о защитниках племени, то есть небесных богатырях специально посланных на землю, чтобы защищать людей.

II

То, что интерпретация Олонхо для якутских ученых была не только научной проблемой, было ясно с самого начала. Символична уже сама фигура Платона Ойунского, который одновременно был и олонхосутом, и писателем, и исследователем, автором работы "Якутская сказка (олонхо), ее сюжет и содержание". При всей ценности этой работы более поздние исследователи отмечали, что описанные Ойунским представления якутов о посмертном воздаянии или якутская эсхатология не подкрепляются другими источниками.

Симптоматично, что якутские ученые не приняли термин "богатырская сказка", которым обозначил Олонхо в своих работах крупнейший специалист по тюркскому эпосу В.М.Жирмунский. Словосочетанием "героический эпос" он обозначал произведения, в косвенной форме отображающее какие-либо исторические события, в якутском же эпосе героика носит чисто мифологический характер.

Посему, к примеру, Н.В.Емельянов определяет Олонхо, пользуясь другой формулировкой В.М.Жирмунского - как "воспоминания народа о историческом прошлом в масштабах героической идеализации". Однако единственный исторический факт, о котором якутское Олонхо позволяет судить с уверенностью, - это зарождение у якутов этнического самосознания. Стремясь доказать древность содержания Олонхо, а вместе с ним и его историзм, то есть не "сказочный", а "эпический" характер этого жанра, Н.В.Емельянов выдвигает неверифицируемую гипотезу о том, что группа олонхо о женщинах богатырках отражает реалии далекого прошлого - произошедший в незапамятные времена переход от матриархата к патриархату.

Роль Олонхо в современной якутской культуре парадоксальна. С одной стороны, Олонхо - это национальный символ, главная опора якутского национального самосознания. С другой - сами тексты, в силу сложности и архаичности языка, давно малопонятны даже для большинства якутов, за вычетом некоторых специалистов, и требуют посредника-интепретатора. Посредничество это в наши дни бывает самым разным - от качественных изданий в научной серии "Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока" с русскими переводами и подробными комментариями до использования эпической мифологии в качестве подручного материал для неоязыческих и псевдоисторических построений - яркий пример современного "бриколяжа". Самым "мифогенным" разделом якутской этнографии остается проблема происхождения якутского народа, и здесь бриколеры также не обходятся без "научного анализа" Олонхо. К примеру, случайные созвучия между именами некоторых персонажей Олонхо и некоторыми гималайскими топонимами легко могут стать основанием для вывода о том, что Олонхо зародилось в южных предгорьях Тибета.

III

Уже в начале XX столетия у Олонхо появилась еще одна - театральная - ипостась.

"Якутская сказка есть зародыш народной оперы. Все молитвы, почти все разговоры, всякая длинная речь, столь часто упоминаемые в сказках, не рассказываются, а поются сказочником, что весьма оживляет рассказ", - писал Худяков. По существу речь идет о разных стилях пения, характеризующих разные категории персонажей. По ряду источников в старину Олонхо так и исполнялось - по ролям.

Первые театральные постановки Олонхо связаны с деятельностью общества "Просвещение", сформировавшегося из политссыльных и якутской интеллигенции во время революции 1905 года. В январе 1906 года в Якутске в здании Общественного собрания состоялся первый спектакль - Олонхо "Бэрт киhи Бэриэт Бэргэн" (Прекрасный из людей Бэриэт Бэргэн) в трех действиях. В качестве исполнителей тогда выступали народные певцы и олонхосуты, а уже при советской власти в 1930-х годах в якутском театре ставилась написанная по мотивам Олонхо драма Ойунского "Лучезарная Туйарыма Куо".

В сороковые годы Олонхо утвердилось в якутской самодеятельности - в виде сольных фрагментов, партий отдельных персонажей.

Однако уже концу семидесятых годов ситуация в корне отличалась от той, что была в начале столетия. Олонхосутов, владеющих искусством эпической импровизации, остались считанные единицы, им на смену пришли артисты народной самодеятельности, выучивающие текст по книжке, обрядовая утварь и шаманские костюмы обратились в театральный реквизит, а фольклорная традиция окончательно сместилась в область якутского театра. Именно театр стал той уникальной постфольклорной культурной средой, где сохраняется старинный язык и звучание Олонхо.

IV

Олонхо "Кыыс Дэбэлиэ" принадлежит к группе олонхо о защитниках племени. Именно к их категории относится небесная дева-богатырка Кыыс Дэбэлиэ.

Завязка происходит в нижнем мире. Девка-абааhы Сарахана-Кююкэнньик, дочь правителя Нижнего мира Арсан Дуолая и его жены Ингнэли Балай, просит у родителей разрешения поселиться в Среднем мире, обещая не причинять зла в нем живущим. Поселившись там с тремя прислужницами, она похищает из Верхнего, Среднего мира и Нижнего мира трех младенцев (соответственно, из племени айыы, племени людей и племени нижних абааhы).

Жители нижнего мира у Борисова, пожалуй, наиболее колоритны - рогатые, зубастые, с бычьими рогами и копытами, в одежде из полусгнивших жертвенных шкур, к тому же и поют особым гнусавым, "небным" пением. Остроумно Борисов решил и проблему перемещения между разными мирами, оно обозначено, соответственно, подъемом или опусканием подвесной платформы и изменением света.

Обратившись волками, приемные дети Сараханы нападают на владения земного богатыря Чугдаан Бухатыыра, в самый разгар Ысыаха, кумысного праздника. Здесь появляется первая "обрядовая цитата". Фактически исполняется аутентичный ритуал: возле праздничной коновязи (в якутской мифологии - синоним мирового древа) Чугдаан Бухатыыр в праздничной шубе-сагыньях воздевает к небу чороон (ритуальный кубок с кумысом) и пропевает "алгыс", молитву обращенную к божествам-айыы, а затем разбрызгивает при помощи специальной жертвенной ложки (эбир хамыйах) кумыс, то есть приносит этим божествам бескровное жертвоприношение.

Приемные дети Сараханы начинают истреблять скот Чугдаан Бухатыыра. Тот вступает с ними в бой и побеждает. Однако побежденные зовут на помощь своего "старшего брата", чудовищного абааhы Дыгыйдаана Беге, и герой вынужден отступить, в то время как враги похищают его сестру.

Чугдаан обращается за помощью к недавно поселившейся с среднем мире, точнее изгнанной туда за крутой нрав, небесной деве богатырке Кыыс Дэбэлиэ. Та соглашается ему помочь и отправляет посыльного в Верхний мир к своей младшей сестре Аан Ахталыйе, а Чугдаана просит освободить другого богатыря, Эриэдэ Бэргэна, который попытался овладеть спящей девой, когда та путешествовала по земле, и был заточен ею в железный амбар.

Снова мы видим обряд: перед отправлением на битву Кыыс Дэбэлиэ испрашивает благословения у духа домашнего очага, после чего следует одна из самых страшных и выразительных сцен спектакля - под громоподобный грохот бубнов (по сцене, где установлены шесты с шаманскими птицами, скачут целых три шамана) Кыыс Дэбэлиэ вселяет в себя Осол уола - духа битвы.

Затем следует собственно битва на Скале Битв с приемными детьми Сараханы. Сотрясения, производимое дерущимися, оказывается столь сильным, что грозит полным разрушением вселенной. Верхние божества айыы посылают вестника, Солук Батыыра, и тот требует от воинства айыы прекратить битву, а от духов нижнего мира, чтобы те заточили Дыгыйдаана в темницу на дне преисподней Ютюгэн.

Далее следует "гармонизация" и количество обрядовых "цитат" возрастает. Кыыс Дэбэлиэ вызывает небесную шаманку Айталыы из свиты верховного божества Юрюнг Аар Тойона, та очищает оскверненную абааhы землю.

Сама же Кыыс Дэбэлиэ сечет воспитанников Сараханы кнутом, изгоняя из них скверну (в Олонхо в виде змей и червяков, в спектакле в виде спадающих волчих шкур), и возвращает им прежний, изначальный, то есть божественный и человеческий, облик. Затем Кыыс Дэбэлиэ женит юношей - одного на своей сестре, другого на похищенной братьями сестре Чугдаан Бухатыыра.

В финале возвращаясь домой в образе птицы "Ексекю" Кыыс Дэбэлиэ встречает посланцев Чугдаан Бухатыыра, которые приглашают ее отведать кумыса у родителей героя. Прощаясь, Кыыс Дэбэлиэ целует героя, отчего беременеет, и должна родить сына, но об этом уже в следующем олонхо.

Покидает землю Кыыс Дэбэлиэ опять-таки в образе птицы Ексекюю - огромный во все сцену силуэт птицы, спроецированный на панно с живописными пейзажами бескрайней якутской земли с ее бесчисленными речками, озерами, лугами и рощицами.

Из множества премий и номинаций якутским артистам досталась лишь скромная "премия критики". И тем не менее, заслуга Борисова очевидна: он дал зримый образ тому, что доныне существовало лишь в фантазии олонхосута и его слушателей. Борисов раздвинул тесную театральную сцену, уподобив ее масштаб Изначальной Матери Земле якутского Олонхо. Он создал спектакль в равной степени привлекательный и для интеллектуалов, способных "читать" символический ритуальный подтекст, и для детей, заворожено смотрящих на сверкающие доспехи героев, или, выражаясь точнее, Борисов превращает интеллектуала в ребенка, зачаровано внимающего в полумраке ночной юрты пению олонхосута.