Четвертого мая Анатолию Васильеву исполняется 60 лет. Его юбилей приходится на Великую Субботу страстной недели, на самое скорбное время христианского года. Отсвет Страстей Христовых лежит на всей его работе последних лет.

За плечами - огромный, оплаченный многими жертвами труд. Васильев вошел в театральное сознание своим глубоким и предельным постижением традиции Художественного театра. В 70-80-е годы он поставил лучшие спектакли о своем поколении - "Взрослую дочь молодого человека" и "Серсо". В каком-то смысле и "Первый вариант "Вассы Железновой" М.Горького, столь поразивший Москву своим уникальным актерским ансамблем, был обращен к мыслям и чувствам его современника. Влияние спектаклей Васильева нарастало, подобно лавине. Он воздействовал даже на тех, с кем работал мельком, случайно, будучи руководителем чей-то дипломной работы.

В 1987 году он создал театр "Школа драматического искусства" и стал медленно углубляться к истокам театрального действа, изучая и преподавая его формулы и структуры. Телец, его астрологический покровитель, предлагал ему полную стабильности и устойчивости жизнь. Но огромная метафизическая тоска, неутолимая страсть исследователя двигала его за пределы всякой стабильности. Осуществив глубинное исследование системы Станиславского и этюдного метода, достигнув в этом запредельных вершин, Васильев стал изучать законы импровизации и игровых структур.

Предложив актерам условия головокружительной свободы, дойдя до критической точки этого исследования, он остановился. В белом подвале на Поварской и потом в стареньком кинотеатре "Уран" на Сретенке он стал выращивать невиданный доселе цветок - театр символических структур и знаков, монументальный как у древних греков, отрешенный как в классическом японском "Но", пронизанный христианской мистикой и изощренный как театр серебряного века. С особой радикальностью этот театр впервые заявил о себе в мольеровском "Амфитрионе" и пушкинском "Каменном госте". Ревнители мелодичного пушкинского стиха были ошарашены резкой манерой чтения, почти скандирования. Звук, с усилием выталкиваемый из гортани, получал окончательный и точный удар сильным движением языковой мышцы. Удар, еще удар - и Пушкин из мелодиста превращался в футуриста, осваивая мускулистую, непривычную фактуру русского языка. Диковинное цветение языка на вершине ледяной горы, жар и холод √ не сочетаемые вещи - обнаруживались в самой сердцевине актерской игры, празднующей свою отрешенность от слишком человеческого.

Цветок к цветку, ценой множества жертв, невиданных и опасных дерзаний слагался театр, который, казалось, невоскресим в опыте современного европейского сознания. Этот театр все еще живет на Востоке, имея свою вершину в японском средневековом театре "Но", но в Европе ему трудно найти подобие. Роберт Уилсон - восторженный почитатель японского театра, Ариана Мнушкина - изощренный и тончайший знаток восточных ритуалов, Питер Брук - последний гуру европейской сцены - используют дары Востока в совершенно ином контексте. Васильев внимателен не столько к форме, сколько к самой идее восточного (читай - священного) театра. "Моцарт и Сальери" венчает многолетнее приключение огромной духовной интенсивности и дерзания, имеющее своей конечной целью создание новой мистерии. Рыцарь бедный, с некоторых пор Васильев заворожен одним виденьем - сияющим, визионерским театром духовных субстанций.

Чудесным образом его видение воплотилось в новом здании театра на Сретенке, сочиненном им и Игорем Поповым и воплощенном благодаря щедрой поддержке мэра Москвы. Такого полного архитектурного воплощения театральных идей европейская сцена не знала со времен Ренессанса.

Строительство этого уникального здания разделило современный театр и градостроительство на до и после. Спустя месяц, 4 июня, в дни юбилейных торжеств на Сретенке впервые будет сыграна мистерия о Моцарте и Сальери, и стены сольются со спектаклем в едином аккорде, и окончательно прояснится смысл построенного Васильевым Театра.