Громадный в ширину, длину, высоту, до поры укрытый зеленой сеткой, новый "Сатирикон" возводится бок о бок с тем самым кинотеатром, где начинался и просуществовал десять лет, набирая силу, коллектив, который принял, во главе которого встал по просьбе слабеющего гениального отца Константин Райкин - сын.

Любящий и верный светлой отцовской памяти, никогда не отказывающийся об отце говорить, феномен уникального Артиста объяснять; хранящий в душе "райкинский абсолют" - идеальное воплощение ''живого гения", Константин Аркадьевич, однако, не любит, когда его называют сыном "того самого Райкина ". Он - другой. И коллектив его - другой.

Сегодня Райкин - младший, деятельный и деловитый, умеющий добывать деньги, завязывать высокие и полезные знакомства, заполучать знаменитых и дорогостоящих режиссеров, строит новое здание. Но с в о й театр он уже построил. Один из самых заметных и любимых, живых и оригинальных в Москве. В пору тотального антрепризного беснования и разрушения театральных Домов, построил репертуарный, с годами все более ансамблевый, теперь уже и программный, неизменно аншлаговый театр, вставший рядом с лучшими московскими коллективами - студией Петра Фоменко, ТЮЗом Яновской и Гинкаса, маститым "Ленкомом".

Наследником Гения быть трудно, а суд людской жесток. И потому мало кто верил в успех начинания. Казалось, что на окраинной Шереметьевской улице возникнет новый театр миниатюр, моноструктура наподобие той, что была у Райкина-отца, тем более, что сын всегда отличался неистовостью и жадностью к работе.

Одно время казалось, что Константин Райкин создает театр мюзиклов. Его молодая, вновь набранная труппа хорошо двигалась, пела, танцевала. И несравненно, с невероятной для драматического актера виртуозностью танцевал он сам.

В "Современнике", из которого Костя Райкин ушел, его любили, ценили, уважали , но как бы "недодавали'' творчески. Место и внимание принадлежало "первооснователям'' и приглашенным "звездам". А тут еще трудная, ''специфическая " внешность. И голос - низкий, хриплый, резкий.

Прославлен и знаменит в современниковские времена Райкин-младший был своей несравненной пластичностью. Говорили, что сам Махмуд Эсамбаев считает его гениальным танцовщиком и настойчиво зовет в собственный ансамбль. Говорили также, что Костя танцует всегда. Даже когда неподвижно стоит на месте, тренирует невидимо мускулы, пальцы рук и ног.

Помню летние вечера в актерском Доме отдыха, в Крыму, в Мисхоре . Вдруг разносилось известие, что Райкин и Марина Неелова будут нынче танцевать в ресторанчике на морском берегу. Бежали занимать места за столиками. Прихватывали с собой детей, чтобы и те смотрели. Никому и в голову не приходило выйти на площадку - арену и присоединиться к двоим. Можно было только глядеть и умирать от восторга.

Тоненькая и юная, в простом сарафанчике, Неелова танцевала воздушно, с прелестью и нежностью Наташи Ростовой, доживи та до наших дней, до эпохи бути-вуги и рок-н-ролла. Но чудом и тайной, почти устрашающей, был Райкин. Смугло-бледный. Без улыбки. Сосредоточенный и отрешенный. Человек - мускул. Он вел, повелевал. Ни разу не сбившись с дыханья. Строго расчетливый и яростный. Изредка снимавший напряжение иронией.

Без слов, без единого прикосновения, возникал идеальный ансамбль двоих, взаимочувствование, уловление импульсов - манков, общение, разговор душ и тел.

Тогда в первый раз пришла ко мне мысль о том, как не прост, не раскрыт до конца, сколько таит в себе и сколько может этот талантливый мальчик из семьи Гения.

Два камерных спектакля "Современника" - "И пойду! И пойду!" (по повестям Достоевского) и "Монумент" Э. Ветемаа, в которых Константин Райкин играл главные роли, укрепили эту уверенность. Тогда, в 70-е годы мало кто так решался играть. Так обострять чувства - до срыва, до истерики, не облегчающей душу. И исповедоваться на миру; в публичном одиночестве исчерпывать мысль до дна.

Время от времени пробующий себя в режиссуре, уверенный, что его признают и как режиссера, Райкин - еще и прекрасный организатор, властный и энергичный лидер, который в буквальном смысле слова живет, днюет и ночует в театре. Константин Райкин создал коллектив, согласно своему пониманию, более того - по своему актерскому образу и подобию.

Здесь много игры, представленчества, лицедейства, прекрасного актерского озорства, вольной импровизационной стихии. Культ пластики, телесной выразительности торжествует, будь то страшная сказка Кафки "Превращение ", где сам Райкин с ужасающей точностью играет человека - насекомое, или трагифарс Кроммелинка "Великодушный рогоносец", в котором Брюно-Райкин - смешной, виноватый и несчастный - заставляет вспомнить первого исполнителя роли, великого мейерхольдовца Ильинского, или утонченная и холодная, стильная ибсеновская "Гедда Габлер".

Не выраженное - действием, пластикой - в этом театре не существует. Но ощутима зависимость, закон прямой пропорции: чем больше игры , внешней активности, тем больше чувства, внутреннего наполнения и оправдания. Темперамент лидера, его неистовость и страстность определили чрезвычайность звучаний и чувствований на сцене. "Сатирикон" - это театр художественных максимумов. Средних эмоций, средних жанров здесь не любят. Чтят трагедию, фарс, балаган. Здесь даже Гамлет (постановка Роберта Стуруа, в главной роли Константин Райкин) не печалуется, не бродит, как тень, не размышляет, а вопит, беснуется в помойной яме жизни.

Заботы и труды руководителя большого дела не помешали Райкину - младшему, первому актеру труппы, много играть и все роли - громады от Гамлета, брехтовского Мэкки-ножа в "Трехгрошовой опере" - до Сирано де Бержерака. Одни роли исполнены превосходно, другие кажутся лишними в репертуаре актера. Ясно, однако, что в "Сатириконе" он стал выдающимся мастером.

В моноспектакле "Контрабас" по Зюскинду его неудачник - музыкант так общается с инструментом - "играет с вещью", партнерствует с "неживой материей", - что та приобретает все новые лики и функции: враждебной силы и дружеской опоры, бесполезного бремени и главной ценности жизни, даже возлюбленной с соблазнительными изгибами и пышными формами, которую "алчет" эротически настроенный герой. На пустой сцене всего один человек и один контрабас , а мир кажется населенным, и вся жизнь человеческая предстает в несчастьях, мечтах, унижениях, одиночестве.

В столетнем старике Тодеро ("Синьор Тодеро, хозяин" Гольдони) Райкин играет саму "мертвую материю" - ужасную тень человека, тлен, прах, вплотную подступившую смерть, лишь изредка озаряемую последними вспышками жизни. Но какой мощной жизни! В разладившемся человеческом механизме, который сам Тодеро и приводит в движение крючком - тростью, цепляя непослушные ноги, разгибая онемевшие пальцы, вскидывая упавшую на грудь голову, вдруг просыпается бешеная энергия, ураганная ярость, когда Хозяину мешают властвовать над людьми и отравлять им жизнь. Затем мгновенный провал в сон, похожий на смерть. Итальянский вариант Князя N, почти по Достоевскому, Райкин играет всеми средствами, отпущенными ему природой и Богом, даже вздохами и хрипами, как у старого пса. "Маска" его Тодеро, с круглыми непроницаемыми очками, как у слепца, пугает. Мысль об итальянской комедии дель арте, легкость, виртуозность, детскость которой нашему актеру почти недоступны, постоянно приходит в голову. Но у Райкина - какой-то русский вариант ее. Маска Тодеро наделена душевной сложностью. За ней - великие и вечные вопросы всех времен: что есть жизнь и смерть человеческие и зачем существует человек?

Тодеро - Райкин живет, чтобы властвовать, живет пока он - Хозяин. Но вот хитроумная, как и полагается у Гольдони, служанка решает запутанную ситуация с замужество хозяйской внучки.

Без него, вопреки его воле. Тодеро больше нечего делать на земле и тогда он умирает по-настоящему.

Примечательно, что в этом изящном, формально безупречном, веселом и умном спектакле (постановщик - Р. Стуруа, художник - Г. Алекси-Месхишвили) Райкин играет не "сольно" (как бывало в "Сатириконе", прежде и всегда обеспечивало аншлаг), а в окружении, в ансамбле своих молодых и талантливых актеров. Труппа, в которой кроме лидера часто называли одну лишь одаренную Наталью Вдовину, да вдруг мелькали ''пришельцы" со стороны - Николай Фоменко, Александр Филиппенко, продолжает формироваться, но она уже есть. Последние премьеры - "Макбетт" Ионеско и "Гедда Габлер" сыграны вообще без Райкина, но собирают полный зал.

В "Сатириконе" - все признаки живого, развивающегося театра. Оригинальный, ни чью афишу не повторяющий, художественный репертуар. Уровень, заданный постановщиками - корифеями Петром Фоменко, Робертом Стуруа и - широко открытые новой современной режиссуре двери.