Очень мило. Не более, но и не менее того. Это, право, немало. И говорится в похвалу, в одобрение тех, чувствуется, радостных занятий и встреч, которые проводит со своими учениками (с теми, которые по-прежнему трудятся в мхатовской труппе, и с теми, которые ушли, но этих творческих и дружеских связей не порывают) Марина Брусникина, режиссер этого спектакля.

"Сонечка" - повесть Людмилы Улицкой, чью прозу особо требовательные критики именуют дачной, облегченной, вовсе лишенной глубины. В спектакль мелодраматическая история "укладывается" целиком. То есть, вероятнее всего, сокращения были, но на роли, на голоса текст раскладывается целиком, так и не подвергшись драматургическому насилию. Проза жизни прозой и остается, повествовательное начало не убирается, не затушевывается, - наоборот, выпячивается, подчеркивается всеми силами. И сами актеры не спешат заявить права на ту или иную роль, - как отложенная кем-то книжка, роль, только что исполнявшаяся одной актрисой, тут же, мгновенно и легко перенимается другою. И никаких обид. И нет претензий на исключительное право быть, к примеру, Сонечкой до... или Сонечкой после... Юной, зрелой или какой иной.

Из литературных вечеров прошлого сезона, бесплатных, для собственного и своих близких удовольствия, сперва родился "Пролетный гусь" по Виктору Астафьеву. И был замечен, награжден и включен в репертуар театра. Табаков, как рачительный хозяин, талант зарывать в землю не дал, и тут же дал Брусникиной следующее "задание". Внимательный к современной литературе, которого часто можно увидеть со свежей книжкой "Нового мира" или "Знамени", Олег Павлович предложил "на пробу" Улицкую.

Улицкая - не Астафьев. Увлекательное "чтиво" труднее поддается чтению, чем насыщенная и трудная, загрудинная проза Астафьева. Его слово драматично само по себе. Ее увлекательный пересказ чужой судьбы блекнет в медленном театральном чтении (а театральное чтение всегда - медленное и подробное). Чтобы как-то расцветить рассказ о Сонечке, режиссер придумывает музыку, режиссер раскрашивает Улицкую вставными "новеллами" - из Марка Аврелия, Шекспира, Шиллера, Толстого, Пушкина и т.д., всем тем библиотечным "мусором", которым должна была переполниться голова героини. Музыки и песен в итоге в новом спектакле едва ли меньше, чем в "Женитьбе" Арцибашева, где русские песни под конец уже перестает любить даже отъявленный славянофил.

Песни, танцы, как и многочисленные финалы, конечно, мешают получить удовольствие от представления, которое ни на что особенное не претендует (если только, конечно, не обращать внимание на многоумные и глубокомысленные обращения к зрителям режиссера и писательницы, которые можно прочесть в программке). Удовольствие от игры, от вдруг охватывающих чувств, а вернее, сочувствия к передрягам, в которые попадает то Сонечка, то ее супруг-художник, в котором угадывается то Фальк, то Владимир Вейсберг, писавший геометрические фигуры "белым по белому"... И сам спектакль кажется продолжением лабораторных занятий - упражнениями на проживание, на правду чувств в предлагаемых обстоятельствах, подвижность эмоции. На простоту и жизненность сценического нерва. Как удавшаяся дипломная работа, он много говорит о возможностях того или иного вдруг выступающего из хора солиста.

У кого-то получается, у кого-то - пока не очень. Радуешься, что не ошибся в Елене Пановой, чья Сонечка, совершенно лишенная национальных "определенностей", вызывает абсолютное доверие именно простотой всех произносимых слов и доверием к тому, что она говорит: говорит, как есть, безо всякого лукавства и прикрас... Увлекаешься Ольгой Литвиновой, которой не составляет труда внезапной сменой интонации, поворотом головы, переменой походки "изобразить" гордую полячку, в которой только-то и есть, что - польская кровь, а в остальном - беспризорное, детдомовское детство, жалость окружающих, склонность к мелкому воровству и раннее приобщение к тому, что ныне зовется "коммерческим сексом". Глядя на Панову, на Литвинову, лишний раз вспомнил слова Виталия Третьякова, который в бытность главным редактором "Независимой" любил повторять, что в театр люди ходят прежде всего затем, чтоб посмотреть на красивых актрис.

Мужчины этого поколения уже успели кое-что поиграть и в основном репертуаре, и лучше удавалось им проявить себя в вечерах, которые делала с ними Марина Брусникина. Так что, как обычно, лучше остальных были Валерий Трошин и Эдуард Чекмазов, а также Александр Салминов, вошедший в труппу МХАТа тремя годами позже. Участие Виталия Егорова, заслуженного артиста РФ из Театра под руководством Олега Табакова, конечно, украсило "театральную версию повести".