В содержательном и изысканно изданном буклете, выпущенным к гастрольным показам спектакля Ереванской оперы - "Норма" В.Беллини на новой сцене Большого театра, взгляд любителей этого итальянского шедевра привлекали эскизы элегантной и стильной сценографии. Художник, он же режиссер-постановщик и автор световой партитуры, Борис Айрапетян, сотворил в своей фантазии мир, отражающий далекую эпоху друидских культов луны и человеческих жертвоприношений. Жесткий металлический "еж" с драконьей раскрытой пастью, ощетинившийся иглами, - символ римского тоталитаризма, золотыми бутафорскими сандалиями топчущего полевые палатки древних кельтов. Плавающий в пустом светящемся пространстве диск луны - тревожный образ надвигающейся смерти, преследующей бегущие от римского монстра маленькие фигурки с воздетыми к небу руками.

К сожалению, в спектакле выразительность этих эскизов оказалась утраченной. На сцене возникло иное пространство, тесное от преувеличенных в размерах массивных конструкций и изобилия какой-то случайной бутафории, подвешенной даже на веревках, - спускающиеся сверху, как детские сюрпризы на ниточках, картонные плоские мечи, топорики, щиты, напоминающие кувшины. Еж-дракон, раскрашенный как пряник, прорывал ткань напольного покрытия и заставлял волноваться хоровую группу, удастся ли выкатить назад, за кулисы ставшего моментально комическим страшного монстра Рима. Луна в союзе с месяцем тоже получились картонными, утратив свою планетарную и мистическую символику. Когда Норма возносила свой жреческий серп перед висящим у задника месяцем, получалась красивая картинка, но с неотвязной ассоциацией культурной самодеятельности. Костюмы солистов (худ. Н. Овнанян) производили впечатление слишком пышных и прямолинейно "блескучих" - с обильными стеклянными украшениями или откровенным красно-золотым сверканием, в противовес однородной сероватой массе хора. Жертвоприношение Нормы было исполнено с искренним соблюдением всех канонов эффектного финала, обдав густыми дымами, ярко-красными подсветками и коронной заключительной мизансценой - с застывшей на вершине горящей огнями лестницы величественной Нормой, а в ногах у нее - Поллион.

Режиссуры оказалась скудной, "разводочной", выстраивающей хоры в унылые симметричные линии или каре, рассыпавшиеся в бесформенные массы, торопливо покидающие сцену, чтобы освободить пространство солистам. Да и основные персонажи были весьма индифферентны, думали больше о вокале, нежели о драматической игре.

Все это могло бы безнадежно характеризовать спектакль ереванцев, если бы не одно но, составляющее феномен оперной музыки, - высококлассный вокал певцов: Анаит Мхитарян (Норма), Нуне Бадалян (Адальжиза) и Гегам Григорян (Поллион). Солисты ереванского театра продемонстрировали истинное белькантовское пение, которое даже вне структуры спектакля, на аудиоуровне, смогло воссоздать красоту беллиниевского шедевра. Великолепное сопрано Мхитарян, невероятно легкое, парящее над оркестром, завораживающее почти невозможной бездыханно непрерывной линией звука и прорывающееся в головокружительном звучании знаменитой Casta diva; мягкое, свободно льющееся сопрано Бадалян, с филигранной точностью преодолевающее вокальные фиоритуры и достигающее восхитительной слитности в сценах с Нормой; темпераментный, взрывной тенор Григоряна, с какой-то куражной лихостью набрасывающийся на все попадающиеся технические сложности и демонстрирующий свои неограниченные возможности. За пультом дирижировал Карен Дургарян, добиваясь от оркестра, может быть, слишком откровенной контрастности. Можно сказать, что ереванский спектакль продемонстрировал вокальную норму "Нормы".