Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Сеть | Периодика | Литература | Кино | Выставки | Музыка | Театр | Образование | Оппозиция | Идеологии | Медиа: Россия | Юстиция и право | Политическая мысль
/ Обзоры / Театр < Вы здесь
Тяжкое бремя свободы
Дата публикации:  21 Февраля 2003

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Тринадцать лет как мы "свободны", а до "священного праздника сцены" все еще далеко. С уверенностью можно сказать, что театр уцелел; несмотря на финансовые трудности, в Москве, да, кажется, и в провинции не закрылся ни один коллектив.

Московские театры сохранили свои "Домы" по старым, десятилетиями и столетиями известным адресам. Щедростью московского мэра, немногих спонсоров возникли новые - Театр-Терем Анатолия Васильева, знаменитая Школа драматического искусства на углу Сретенки и Денежного переулка или Центр имени Вс.Мейерхольда на Новослободской. Судя по "Театральной Афише", общее число театров в столице - до 115-ти, считая большие, маститые, знаменитые, расположенные в историческом театральном центре Москвы; подвальные, полуподвальные, окраинные, стационары по бывшим клубам и снимающие помещения, странствующие коллективы - арендаторы. "Насквозь" посмотреть все премьеры сезона одному критику или зрителю, энтузиасту и фанату, не удастся.

Бесспорно также, что зритель в театр ходит. Апокалиптическая картина начала 90-х годов, когда театральные залы были пусты, а московские улицы черны и страшны для редких пешеходов, - стала всего лишь воспоминанием.

Театры существуют. Большинство - трудно. Немногие - избранные - экономически превосходно. Например, знаменитый ЛЕНКОМ Марка Захарова, особенно любимый московским начальством и "новыми (то есть денежными) русскими". За годы жития уже не при социализме (хотя без государственной дотации большому стационарному театру не уцелеть), но еще и не при капитализме (ни одного частного театра не возникло; новые Третьяков, Мамонтов, Суходольские или купец Алексеев-Станиславский - не родились; количество щедрых меценатов, не увеличивается, а убывает, и кто не успел их вовремя "заиметь", уже "не заимеет"), администрация в лице "сильных директоров" научилась если не хозяйствовать, то "выкручиваться" и манипулировать: ценами на билеты (высочайшими в табаковском МХАТе, которые, однако, раскупаются до последнего); великолепно организованным пиаром (что по-русски означает бессовестное умение дурное и пошлое выдать за отличное и превосходное).

Утвердилось и стало популярным понятие "сильный директор" (он же - "лучший директор года"), но странно, что сильные, "добывающие деньги " директора зачастую руководят слабыми, неблагополучными, постоянно обругиваемыми критикой коллективами.

Не уровень и качество, категории сегодня почти отмененные, а наличие и размер театрального Дома, возможность сдать лишние, а то и необходимые помещения в аренду, имеет первостепенное финансовое значение. Об этом патетически прокричал, выбежав на сцену недавней Всероссийской Режиссерской конференции, один из новых режиссеров, ленинградско-московский Клим, "экзотический" обликом и спектаклями (весь в черном траурном цвете и длинных волосах): "У кого дом есть, тот нынче в театре и человек!"

Конференция, сроки которой много раз переносились, состоялась в начале зимы - более чем через 60 лет после Первой всесоюзной - памятной и трагической, осененной именем погибающего Мейерхольда.

Нынешняя прошла камерно, в небольшом помещении упомянутой выше Школы Драматического. От нее много ждали, но о театре как таковом говорилось мало. Больше - о создании режиссерской Гильдии, за которую поначалу дружно проголосовали, а потом начали спрашивать, для чего она. Оказалось, для того, чтобы защитить "авторские права" режиссеров. Помнится, в начале перестройки, тоже требовали защиты "авторских прав", чтобы никто ни у кого не заимствовал даром, то есть не "крал" у коллег-постановщиков эффектные мизансцены и оригинальные решения. Теперь права понадобились, чтобы получать отчисления с каждого спектакля. Снова речь шла о деньгах.

Даже по искаженной цензурой стенограмме видно, что на той - 1939 года - режиссерской конференции - времени "большого террора", со вступительной речью заместителя председателя Совнаркома (главного обвинителя на больших политических процессах) - А.Вышинского, - А. Попову, Михоэлсу, Завадскому, Сушкевичу, Радлову, Бирман, Акимову, Берсеневу, другим удалось "прорваться" и высказаться по творческим, художественным, а не идейно-политическим вопросам. О роли и месте режиссера, о творческом методе и природе ансамбля, о русской актерской школе, о поэтическом и образном театре; о полууничтоженных, но еще существующих системах актерской игры. И даже о формальных исканиях театра кое-кому удалось сказать (в разгар борьбы с "формализмом").

На нынешней конференции предмета обсуждений и споров как будто бы и не было, а была милая встреча людей, которые давно не видели друг друга и рады были повидаться. Разорванное театральное пространство, то ли по причине бедности нынешнего СТД, не имеющего возможности приглашать, созывать людей в столицу, посылать в провинцию специалистов, организовывать семинары, лаборатории, мастер-классы в "глубинке" и на окраинах России, то ли по каким другим причинам, ощущалось в том, как говорили с трибуны люди. Каждый о своем, не слыша другого, и будто бы на разных языках. Периферия с трудом вникала в проблемы центра. "Прорвались", заговорили о профессии и этике, о состоянии театра и современной режиссуры, о ее прошлом и настоящем немногие - Соломин, Анатолий Васильев, Морозов, но патетичней, трагичней, содержательней всех говорил Петр Фоменко, ставший чуть ли не героем дня.

Полузабытые, сметенные прозаизмами, жесткостью, деловитостью нынешней лексики музыкой зазвучали слова - "жизнь, вера, божий дар", а потом уже - привычное - "работа". Что-то насторожило, напугало выдающегося режиссера, руководителя лучшего театра Москвы; в 70 лет переживающего поздний, странный, небывалый расцвет, если он (как и некоторые другие) - не функционер, тоталитарной системой отнюдь не обласканный, скорее гонимый, пасынок, а не любимый сын, - так настойчиво уговаривал не забывать прошлого - не только великого, классического, дальнего, но и ближнего, советского.

"...Если мы потеряем то, что было, значит - нам делать больше нечего".

Особенно востребованный в мире, месяцами вместе с молодым своим коллективом гастролирующий по самым театральным странам Европы - Франции, Испании, Бельгии; ставящий спектакли на престижных зарубежных площадках (сегодня - "Лес" Островского - в "Комеди Франсез"), Фоменко размышлял о скудных художественных плодах нынешней российской свободы, о возрастающей коммерциализации нашего театра, о его буржуазности, которой люди духа на Западе стыдятся и избегают.

"Все мы говорим о деньгах. Потом себе дороже станет... Сегодня меру жизни определяет успех, а мера жизни - это нечто гораздо более сложное".

Вообще, иностранное слово "проект" вызвало у него особенное раздражение, как изначально рациональное, потому что в театре, кроме расчета, должны быть наитие, вдохновение, стихия, метафизика и тайна.

"Проект - противное слово, когда говорят о спектакле. Это значит - все наперед знать? Нет, спектакль - не проект..."

Тайной он объяснял и рождение своего театра. "...Сгустился воздух и родился мой маленький театр"... Тайной, а не стечением социальных, общественных обстоятельств - объяснял и рождение режиссера, который появляется "органично, но всегда вопреки времени" и которому "дожить, пережить, выжить - безумно трудно."

Парадоксалист и остроумец, он просил энтузиастов новизны "не звать вперед, то есть ближе к смерти, а двигаться спиной, с осторожностью и глядеть себе под ноги, помня о корнях..."

Фразой старого князя Болконского - "Я ни в чью веру не вмешиваюсь" - он констатировал нынешнюю многовариантность театра: реалистического, бытового, психологического, экзистенциального, эротического, мистического, этнического и других - прочих.

Он мог бы сказать и как чеховский Тригорин: о том, что места всем хватит и не нужно толкаться.

***

Однако - толкаются. Время сегодня нервное и полное ожесточения, провоцирующее на крайние суждения. Совсем не похожее на 50-60-е годы, хоть и тогда шел процесс обновления. Однако - эволюционный, а не революционный, "по-большевистски" крушащий все вокруг (к счастью, пока лишь на словах). И тональность новизны была другой - внушала надежду, а не ужасание и безнадежность, и обеспечивалась очень крупными личностями.

Наверное, ближе сегодняшнему времени начало 20-х годов - с яростным "Театральным Октябрем", жутковатым проектом уничтожения всех старых театров, кроме мейерхольдовского - РСФСР 1 и учреждения новых, под номерами - второй, третий, пятый, двадцатый...

Количество деклараций сегодня не уступает количеству манифестов тогда. Разве что сформулированы те, давние, были увлекательней, темпераментней, членораздельней и - по-русски (без "драйвов", "мейнстримов", "гламуров", "интернет-чатов" и т.д.). Сам Маяковский многие из них сочинял.

Стационарный, репертуарный театр, при всех своих издержках и болезнях, пока уцелел. Пора жестокой ревизии его как будто бы миновала. Расплодившаяся в невероятных количествах, звездная по составу, главным "товаром" и приманкой имеющая большие актерские имена, антреприза дает отличные коммерческие результаты и почти никаких - художественных. Поставленные в спешке, на основе зарубежных пьес коммерческого, развлекательного толка или элитарных пьес - "рекбусов", с минимальной затратой постановочных средств, - сборные, летучие спектакли играются грубо, даже пошло, особенно на гастролях в провинции. Время покажет, полезны, бесполезны или вредны нынешние антрепризы опытным, сложившимся актерам, но на зрителя они влияют отрицательно, приучают его к второсортному искусству, элементарному смыслу. Большие мастера, антрепризы избегающие, жалуются, что зритель стал много хуже, чем прежде, и требует от театра главным образом развлечения.

Однако проблемы стационаров остаются. Среди репертуарных театров немало слабеющих, потухающих, в особенности после того, как великие лидеры ушли. Печальное зрелише являет собой петербургский товстоноговский БДТ. В ефремовском МХАТе пришедший к руководству Олег Табаков невероятным количеством премьер (зачастую без разбора и отбора авторов и постановщиков) хочет "залатать" прорехи полученного наследия. А есть среди стационаров и традиционно, многолетне неблагополучные, неизвестно зачем существующие.

До того чтобы закрыть старые театры, дело пока не доходит, но повтором "революционного" времени и "театрального большевизма" звучит агрессивное требование критики из влиятельных газет к заслуженным мастерам - освободить место, начальственное кресло, а следовательно - и здание. Для кого?

Зритель сегодня сидит везде. И по подвалам. И в ало-золотом зале Малого театра. И в пещероподобной громаде МХАТа Дорониной на Тверском. Где-то его меньше, где-то больше, но сидит и смотрит. Самая последняя, молодая, новая режиссерская поросль - Серебренников, Субботина, Карабаускис, Агеев, Данцигер, Чусова, Невежина до того, чтобы сесть в начальственное кресло, не доросла, да и особой склонности к этому не имеет. Ставят и ставят, а некоторые еще и ездят по городам и странам. Для начинающих - много. А режиссеров - просто и главных режиссеров в российском театре сегодня не хватает. Главных - более, чем рядовых. Анекдот нашей новейшей театральной истории, когда один и тот же человек возглавляет сразу два больших театра (не студии, не театр и школу) в разных городах, между которыми расстояние в сотни, а то и тысячи километров (Галибин - Новосибирский "Глобус" и Петербургский Александринский; Спивак - Петербургский Молодежный и Московский имени К.С.Станиславского) - от безрежиссерья (впрочем, Спивак из Москвы, кажется, ушел).

В театре есть негласный закон, подтвержденный трагедией раздела МХАТ, - на крови и несчастии другого ничего не построить. Но дело даже не в этом. Стационары собрали в себе массу лучших и талантливых актеров, в том числе и нового поколения. Маковецкий, Машков, Миронов, Безруков, Аронова, Смоляков, Елена Яковлева, Чулпан Хаматова, Ольга Дроздова, другие работают в репертуарных театрах. И отвлекаясь на съемки и антрепризы, на спектакли по соседству, выпрашивая отпуска, иногда нарушая дисциплину, из своих коллективов не уходят. То ли дорожат воздухом Дома-театра. То ли именно там видят для себя возможность стать большим артистом, прожить долгую и полноценную жизнь, обрести крепость и славу предшественников. Разори их театры, "Современник", например, который ругают годами - и потери окажутся невосполнимыми. А при счастливом шансе соединения - с талантливым постановщиком - мэтром, как Фоменко (в его "Без вины виноватых" зажили и задышали в исполинскую свою силу старшие вахтанговцы и молодежь), или с новым режиссером, как Нина Чусова в "Мамапапасынсобака" в "Современнике", они - актеры репертуарных, ансамблевых театров дают художественные результаты высочайшего уровня. Актеры средние, полупрофессионалы застревают в тексте "новой драмы" и не более, чем адекватны ей, со всеми ее недостатками. Спектакль "Современника" стал событием сезона, потому что на почву новой пьесы, в контакт с новым режиссером вступили мастера - Чулпан Хаматова, Галина Петрова, Ольга Дроздова... И пьеса слов, криков, монологов в никуда, сленга, стеба, трепа, - услышанных, отобранных, запечатленных Биляной Срблянович, получила объем, завершенность и цельность, а главное - движение от ослепительно смешного к боли и ужасу нашего взрослого отражения в глазах и душах детей, сыгранных по законам нынешней, надрывной, нервной, злой, а не прежней успокоительно-благодушной травестийности. Так что, может быть, самое лучшее - ничего со стационарами не предпринимать, в трудное и бедное время дать им шанс дожить, дождаться человека или счастливого случая. Ведь консерватизм - тоже двигатель прогресса.

Новая драма и новая режиссура явились с шумом, гомоном и звоном. Не столько сами по себе, сколько благодаря многочисленным защитникам и энтузиастам. Словно устав ждать появления новых великих, взамен ушедших - Товстоногова, Эфроса, Ефремова, кто-то принялся "гениев" активно изобретать.

"Кирилл Серебренников появился в Москве, потому что должен был появиться. Простое и пафосное, это свидетельство означает только одно: театр проснулся для такого сильного витка актуальности, которого мы, возможно, с конца 50-х годов не знали. Новые рассерженные, они же новые нежные, стали обретать свой голос... Впервые за долгие годы Россия, Центральная, Северная и Западная Европа оказались связанными единством поколенческого мироощущения", - пишет в серьезном, "толстом" журнале "Театр" известный критик, точнее - критикесса среднего поколения - то есть человек с театральным опытом и знаниями, если не 50-х годов, то уж точно 70-х, еще и педагог ГИТИСа (РАТИ), не восторженный младенец в профессии.

Ни живому классику Товстоногову, ни великому модернисту Эфросу - с их множественными, а не единичными озарениями и свершениями на протяжении десятилетий, слышать подобного не приходилось.

А вот другой пассаж: "Бесконечные половые акты. Бесконечный мат... Лысый господин засовывает голову в писсуар... Два молодых человека, лежа на полу, сверкают голыми задницами. Один водит рукой по шесту, зажатому между ног другого. Толстуха в балетной пачке поверх синих тренировочных брюк делает непристойные жесты и уговаривает мальчика Максика "поцелуй меня туда". И это - из статьи о "Пластилине", но совсем молодого критика, не пуританина и не ретрограда миновавшего времени, однако позволившего себе с "воробьиной" отвагой воскликнуть: "Очень противно!".

Видевшая спектакль, отдающая дань даровитости режиссера, тем не менее, свидетельствую точность описаний. Автор - отрицатель, однако, в абсолютном меньшинстве. У остальных - восторги.

Мессией, объединителем евроазиатского театрального материка (куда Америка - то подевалась?!) объявлен молодой человек, у которого один талантливый спектакль, один полуудавшийся - "Откровенные полароидные снимки" Марка Равенхилла в Театре им. Пушкина, и один вовсе неудачный в "Современнике". Как вся новая режиссура и драматургия, не сильный в композиционном, структурном построении действия, Серебренников классическую пьесу Уильямса - "Сладкоголосая птица юности" разломал, добавил в нее стилистически чуждые репризы Нины Садур, многолюдную пьесу свел к монологам в пустоте, а собрать не смог даже с помощью такой замечательной и хорошо играющей первый акт актрисы, как Марина Неелова.

По легенде или на собственном опыте знающие вред и зло "культа", в сотворение "идолов" постоянно впадаем.

Высоко вознесли Евгения Гришковца, сделали молодого, скромного и талантливого кемеровского полупрофессионала первой фигурой "новой драмы", в то время как он и не драматург вовсе, а автор забавных, иронически-утонченных текстов, одновременно - и лучший их исполнитель, следовательно, с ними нераздельный Человек - театр. Его камерные диалогические пьесы, с несколькими, а не одним персонажем - "Планета", "Город" - куда слабей монологических. Профессиональные актеры играют хуже самого автора, а часто совсем - плохо.

В культовую фигуру, куда больше, чем на родине - в Англии возведен театральный радикал Марк Равенхилл, и много позже Европы театр "Ройал Корт" взят за высший образец.

Никто не возьмется судить, что будет с "кумиром" Гришковцом года эдак через три. Обретет ли он новое качество и высоту? Подастся ли в прозу (чему есть все основания)? Или переживет драму упадка? Уже и сегодня, так рано и скоро после триумфов, - заметно выдыхание способного автора, его самоповторы, даже самостилизация (смотри поставленную и сыгранную вместе с вахтанговской актрисой Анной Дубровской "Планету" в театре у Иосифа Райхельгауза).

Неизвестно также, не опротивеет ли даже продвинутому зрителю постоянно смотреть "факинги" Серебренникова или то, как у него живые геи совокупляются с геями мертвыми?

И что будет с Новой драмой? Здесь много праздников и фестивалей, но самой драмы мало. Больше новых имен, чем качественно, а не по времени написания новых пьес. Для большого фестиваля бесспорно новых нашли только две или три ("Плаcтилин", да "Облом off" Угарова, да сочинения братьев Пресняковых). Самобытность и новизну - "небывалое" - в последние десятилетия дала только Людмила Петрушевская. Причем - собственные и свои, а не заимствованные у Равенхилла. Ее-то как раз и не ставят. Не знают, как подступиться? Но когда ставят - "Московский хор", например, у Льва Додина в Малом Драматическом театре, - возникает потрясение на много лет вперед. Новые по именам авторы часто пишут почти по старинке, некоторые новые режиссеры по старинке ставят.

Не хочется называть нынешнее время - временем мнимостей. Грубо. Тогда, быть может, назвать эти годы азарта, словесных баталий и новосотворенных кумиров временем подмен?


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Вера Максимова, Государыня - актриса. Татьяна Доронина /12.02/
Она стала подлинно народной актрисой - не по званию, которое получила едва ли не первой из своих сверстников, а по данным, по типу красоты, чистейшей голосовой музыкальности, по органической склонности к сильным страстям, то есть по актерскому типу, который она собой воплощала.
Кирилл Серебренников, "В новой драматургии все будет мощно и крупно" /31.01/
Я начинаю понимать, как ставить современные пьесы. Представьте: забился в угол человек и что-то бормочет. Захочется вам на него смотреть? Общаться хочется с человеком, который может тебя заинтересовать, с которым приятно провести вечер. Зритель хочет получить удовольствие от театра, иного смысла в этом занятии нет.
Вера Максимова, Государыня - актриса. Татьяна Доронина /29.01/
Пригласив Доронину в театр, Товстоногов приобрел не только талантливую, с замечательными данными актрису. Он получил актрису не схожую ни с кем из тогдашних лидеров ее поколения. У Товстоногова в Ленинграде она пробыла всего 6 сезонов, и все же - в нашем сознаниии, в истории русского театра, она - ленинградка и товстоноговка.
Григорий Заславский, Легенды и мечты театра Луны /20.01/
О спектаклях "Театра Луны" почти не пишут, хотя среди популярных московских театров его называют сразу за "Ленкомом" или "Современником". Здесь всегда хотят сделать красиво, поэтому красивые девушки будут красиво полуодеты, а их движения не разочаруют даже взыскательного ценителя.
Вера Максимова, Сергей Маковецкий и его друзья. Разговор на полпути к вершине /16.01/
У него мало свободного времени. А когда оно есть, он не знает, как им распорядиться. Поедет отдыхать в Киев, но уже думает о возвращении, о том, что будет играть "Рогатку" у Виктюка и "Лунный свет". Потом отправится на гастроли, а в августе - съемки. Он не верит, что в театре не бывает друзей. Друзья у него есть, театральные и не театральные.
предыдущая в начало следующая
Вера Максимова
Вера
МАКСИМОВА

Поиск
 
 искать:

архив колонки:





Рассылка раздела 'Театр' на Subscribe.ru