Русский Журнал / Обзоры / Театр
www.russ.ru/culture/podmostki/20031027_nord.html

Сороковой день

Дата публикации:  27 Октября 2003

Акция "Сороковой день" прошла 6 декабря 2002 года в помещении Театра.doc. Тогда воспоминания трех участников событий на Дубровке слышали несколько десятков человек. Сегодня, через год после "Норд-Оста", РЖ публикует расшифровку того разговора.


Григорий Заславский (ведущий): Прежде всего надо сказать, что это не спектакль. Есть такой спектакль - "Руанда, 1994". В 94-м году в Руанде случился геноцид. После этого появился спектакль, который ездит по разным фестивалям, - сидят люди и 3-4 часа рассказывают, как у них убили отца, мать, шесть братьев, шесть сестер - и это реальные люди, у которых погибли родственники. И сначала начинаешь утирать слезы, а потом появляется какое-то чувство неловкости - потому что понимаешь, что у этого человека погибли все родные, а он переезжает с фестиваля на фестиваль и получает деньги за то, что рассказывает все это. Или есть люди, которые переходят с одного ток-шоу на другое и с одинаковым пафосом рассказывают, как у них в Чечне погибли родственники... То есть важно подчеркнуть, что это не спектакль, мы просто вспоминаем, как это было - и мы ни в коем случае не должны говорить о трагедии, о тех 129 - или больше - погибших. Здесь мы говорим об историях, которые закончились счастливо. Это одноразовая акция, разговор, в котором принимают участие три человека, находившиеся в трех разных ситуациях - это Рада Новикова, выпускница ВГИКа, которая в то время снимала фильм в гей-клубе "Центральная станция" и таким образом оказалась в здании, это Олег Кленин - помощник режиссера и Олег Голуб - актер мюзикла "Норд-Ост". Начну с вопроса, как кто узнал о случившемся.

Олег Кленин: У нас во всех помещениях вокруг зала идет трансляция. И мы знаем спектакль до секунды, и как только возникает какое-то замедление темпа, неправильный звук или что-то в этом роде, мы сразу бежим проверять, все ли нормально - это уже делается на подсознательном уровне. Вдруг прекратилась музыка. Первая мысль была, что отрубились микрофоны, - мы вскочили и побежали туда. В фойе мы увидели несущихся людей с автоматами, в бронежилетах и в масках. Первая мысль у меня была довольно странная - где-то за месяц до этого у нас были благотворительные акции, и на втором этаже ДК выставили пластмассовый куб для сбора пожертвований. Там собиралось порядка 35 рублей в день - на развитие русского мюзикла - а меня назначили начальником этого куба. И меня директор долго инструктировал, что наличные деньги - дело серьезное, что все должно быть учтено, и что обязательно придет налоговая полиция и спросит, где эти 35 рублей, и так далее. И первая моя мысль была, что это та самая налоговая полиция - потому что по телевизору все время показывали, как ОМОН влетает в банк и посреди рабочего дня изымает документы. Так что начальная реакция была - "срочно опечатываем кассу, требуем протоколы, все описываем и прочее". Вдруг мы слышим по трансляции, что начались выстрелы, - и я решаю, что наши правоохранительные органы решили произвести арест какого-то криминального лица прямо в зале. Я начинаю думать, как это неправильно - во время действия, люди могут перепугаться - ужасно, - и мы уже собрались идти, разбираться как-то с милицией, - и тут начался текст: "Грузины в зале есть? Азербайджанцы есть? Женщины - налево, всем лечь на пол..." И стало понятно, что это не наша советская милиция, мы подумали, что какие-то криминальные группы решили схлестнуться прямо во время спектакля. О том, что это какая-то террористическая акция, - мы это поняли где-то на 25-й минуте. Мы поняли, что нельзя включать свет, выходить из фойе, и что надо срочно куда-то звонить. В милицию звонить было бесполезно - реакция службы "02" была такова, что я даже не буду повторять, абсолютно пофигистическая, - нам сказали, мол, вы уже не первые позвонили. Когда мы уже поняли, кто эти люди, наш менеджер проекта позвонила нашему коммерческому директору, который в это время встречал Ельцина на спектакле "42-я улица" и говорит: "Дима, нас захватили чеченские террористы". Он в ответ: "Да ну!" (смех в зале).

Г.З.: Олег, а ощущение, что это всерьез, пришло с этого момента и навсегда - или прошло еще какое-то время?

О.К.: Оно, честно говоря, не пришло толком до сих пор. Для меня, человека, который сидел в офисе и ничего этого не видел, видел только потом по телевизору, - для меня это все осталось каким-то фильмом, посторонним кино. Я по образованию - военный, офицер. Нас учили стрелять, я служил в армии 11 лет, нам объясняли, что и как, и я воспринимал войну так, что виден противник, вот он, например, плывет навстречу, а войну на этой территории, посреди работы, конечно, я себе не представлял никогда. Никакого источника агрессии в театре я не мог себе вообразить. Мы сидели вместе в офисе, среди знакомых компьютеров, у нас не было страха.

Г.З.: Вопрос к Олегу Голубу. Вы наверняка потом в голове прокручивали все назад - были какие-то приметы того, что должно случиться?

Олег Голуб: Да, была примета. Люди живые, и при каждодневном показе бывают более и менее удачные дни - по тому, как ты играешь. В тот день было самочувствие, которого не было никогда. Перед тем, как открылся занавес ко второму отделению, я почувствовал, что у меня ватные ноги. Я не хотел выходить на сцену. У меня не было ни сил, ни задора - никакой энергии. И в номере, в котором я никогда не ошибался, я ошибся - и мелькнула еще мысль, что это один раз, никто не увидит. Потом появился главный герой, идет наш с ним диалог - и справа на сцене появляется человек в маске. У меня была первая мысль, что это ОМОН, что пришли попросить нас освободить помещение, что в зале заложена бомба - тем более, что в моей практике такой случай уже был. Он залезает на сцену, как мне показалось, неуверенно, а потом дает очередь в потолок. И отношение резко изменилось. Двоих ребят в этот момент чуть не расстреляли - они были в военной форме, а не все боевики знали, что это актеры - и люди в военной форме вызвали у них ненависть. Меня боевик вызвал на сцену, обыскал, повел, чтобы я показал, что за кулисами... У них все было хорошо организовано - тут же начали носить сумки, нам сказали, что в них взрывчатка. Мы поняли, что произошло, когда вышел Бараев и начал говорить, что уже десять лет идет война в Чечне, что они не знают, как ее остановить. Сразу предупредили, что каждую ночь будут расстреливать 50 человек. Когда вы слышите угрозы, подобные той, что будут выкидывать головы заложников на площадь, сидя дома у телевизора, это воспринимается как иносказание, как условность, а когда ты понимаешь, что это может коснуться тебя лично, это становится абсолютно реальной перспективой.

Г.З.: Рада, как ты поняла, что происходит, и как ты вообще оказалась в этом здании?

Рада Новикова: Я снимала свой дипломный фильм в гей-клубе "Центральная станция", который находился в здании ДК. У меня там была массовка - 30 человек, плюс съемочная группа, плюс администрация клуба. Закончилась съемка около 9 часов вечера, и я послала своего оператора, девушку двухметрового роста и крепкого телосложения, к входной двери в клуб - доснять последний кадр. Она вернулась, невозмутимая, минут через десять и говорит: "Я не могу там снять, там террористы". Я говорю: "Какие террористы?" - "Я не знаю, там стреляют, бегают, короче, я не могу снять эти кадры". Я иду выяснять, что произошло, - и вижу, что сидят охранники, смотрят на мониторах, как бегают какие-то люди в масках, стреляют, и охранники говорят: "Что вы там снимаете, вот оно кино, настоящее кино". Мы сначала ничего не поняли - террористы, захват - это все настолько банально, настолько на слуху, что происходящее не воспринималось как реальный акт терроризма. Мы пытались понять, в чем дело, начали все звонить родителям, выяснять, где мы находимся, - и постепенно поняли, что находимся под сценой "Норд-Оста", в подвале. Все так долго говорили, что у всех закончились деньги на телефонах, и мы вытащили какой-то раздолбанный магнитофон, сделали из кабеля антенну и поймали какое-то радио, по которому прозвучала такая фраза одного из ведущих: "Наверное, это такая хорошо спланированная акция рекламы "Норд-Оста", чтобы побольше людей приходило на этот мюзикл". Нас всех затрясло. Мы не знали, прослушивают нас или нет, могут ли террористы проникнуть в наше помещение. Никто ничего не понимал, о нас никто ничего не знал, и мы боялись поэтому выходить - чтобы нас по ошибке не перестреляли. Мы так просидели часов шесть. Потом администратор клуба позвонил владельцу клуба, чтобы сообщили, а нам принес тарелку еды, - и только мы схватились за бутерброды, как ворвался ОМОН.

Г.З. Вопрос к Олегу Кленину - Олег, а где вы заперлись?

О.К.: Наше офисное помещение находится на первом этаже. И в связи с тем, что рядом находится касса, там железная дверь. Бандиты туда прорваться не пытались. А мы не знали, что можем выходить, - иначе бы мы раньше вышли. Это был какой-то фарс. Мы слышали, как все происходит, как они бегают, кричат. А из ФСБ, с которым у нас была связь, нам сказали: сидеть на полу, свет погасить и не высовываться. На второе утро какой-то человек стал ломиться в дверь, ругаясь. Потом оказалось, что наш охранник, старичок - божий одуванчик, смешной и безобидный человек, когда вбежали люди с автоматами, он заперся в туалете. У нас было абсолютно потеряно чувство времени. А ему в темном туалете казалось, что прошло несколько часов и что у него кончилось дежурство.

О.Г.: Он мне рассказывал потом, что вышел, прошел мимо зала, ничего не зная, отодвинул шторочку, увидел, что все сидят, кто-то ходит - пошел к служебному ходу забрать пальто. Прошел спокойно, зашел в каптерку, оделся и вышел.

О.К.: Там его уже схватили ФСБшники, они не поняли, что за человек - ходит, бродит...

И нам сказали из ФСБ, что раз он вышел, значит, первый этаж не просматривается.

При этом у нас чувства были настолько обострены, что мы слышали, как террористы двигали мебель, и понимали, какую мебель куда тащат, что они строят там-то и там-то баррикады, и мы это сообщали в ФСБ.

О.Г.: А была у нас еще сказочная история с актером, Андреем Гусевым. После газа, когда мы все вырубились, я тоже лежу, но на меня газ меньше подействовал - говорят, это из-за того, что я нервный, нервная система очень подвижная. Я помню момент, как стрельба прекратилась. И Андрей начинает меня будить, а я говорю: "Отстань, я жду, пока наши придут". Дальше Андрей - это я уже с его слов рассказываю - попытался разбудить Андрея Богданова, безуспешно. Гусев встал, в полной тишине, прошел на сцену, разулся, чтобы сапоги не стучали, и пошел за кулисы, где были баррикады и где его могли и наши застрелить, и террористы. И там уже его газ настиг, и он свалился. Потом оказалось, что его чуть не застрелили альфовцы.

Г.З.: Вы не посчитали, сколько всего было боевиков?

О.Г.: Была мысль посчитать, но я бросил эту затею. Наверно, человек сорок-пятьдесят, не больше.

Г.З.: ФСБ была заинтересована, чтобы те, кто был заперт в офисе, пробыли там как можно дольше, если вы были такими важными информаторами?

О.К.: Да нет, мы ничего особо важного не сообщали. Когда сторож вышел, они сразу нам сказали, чтобы мы попробовали выйти, что они нас прикроют.

О.Г.: А мы очень боялись, что террористов начнут отстреливать снайперы - нам сказали, что за каждого убитого боевика будут расстреливать по десять человек.

О.К.: А мне по внутреннему телефону звонил руководитель оркестра - они из оркестровой ямы ушли в свою комнату, и они могли бы уйти через служебный вход. Но им это не удалось. Кроме того, в комнатке у сцены сидела наш реквизитор - Лариса, там комнатушка метр на два, и террористы ходили прямо около двери, просто не знали, что она там находится. А воды у нее было - полстакана на три дня, и она не могла двигаться, потому что скрипел пол. К счастью, она вытерпела и просидела там все это время - иначе она могла бы взорвать растяжку с гранатой, которая была около ее двери.

Вопрос из зала: А террористы не говорили, по какому принципу они будут отбирать людей на расстрел?

О.Г.: Не говорили. Но мы были уверены, что начнут с нас. Во-первых, это был бы больший резонанс - что расстреливают актеров. А во-вторых мы сидели в военной форме, сильно выделяясь на общем фоне.

Г.З.: Били или не били? Издевались или не издевались?

О.Г.: Не издевались. Били - может, грубо скажу, но били - за дело. Когда в зале 800-900 человек, не надо никому высовываться, выделяться - это сразу вызывает агрессию. Нельзя провоцировать. Человеку говорят по-русски пять раз: "Сюда не надо ходить", "Сядь!" - он идет. И получает сам прикладом, и террористы озлобляются. Если бы кто-то сбежал... Мы сидели и понимали, что возможности бежать не было - так как это бы сразу отразилось на других, кого-то расстреляли бы.

Г.З.: А правда, что был какой-то человек, который очень хотел попасть на этот спектакль, но в самый последний момент ему сказали, что нет места?

О.К.: Это ситуация у нас очень частая - мы стараемся соблюдать определенную дисциплину, и наш администратор - человек очень строгий, а люди приходят с разными удостоверениями, и она с ними старается быть пожестче. Людям, которые рвутся, мы долго объясняем, что нельзя, у нас такой порядок... А ко мне пришло восемь человек гостей - я им купил со скидкой билеты... И вдруг в антракте четверо из них уходят. А для нас это - нонсенс, почти никогда никто не уходит - а это мои гости, и мне так стыдно перед сотрудниками. И эти четверо благополучно спаслись. А еще были люди, которые рвались в начале, а мы их не пустили. Вообще день был очень странный. Было много гостей, у меня были отложены билеты для Хворостовского, он должен был приехать, но не приехал, счастливец. И это был первый день за всю историю спектакля, когда столько актеров по каким-то причинам не могли играть. Было пять-шесть замен, людей из второго состава, - это было впервые, был просто какой-то "левый" спектакль...

О.Г.: Были и смешные истории. В какой-то момент сидим, напряженная ситуация, тишина... И вдруг где-то на пятом-шестом ряду мужчина ка-ак чихнет! И первые ряды моментально - раз! - пригнулись. И после этого - взрыв хохота: весь зал смеялся, был такой сброс напряжения - смеялись террористы, заложники - все. А на балконе - рассказывали - была такая картина - как для пьесы. Сидит заложник, парень молодой, и его одногодка - боевик. Лет 20-21. Сидят рядом и как друзья разговаривают. Боевик спрашивает: "Ну, и ты где работаешь?" - "Там-то" - "И сколько получаешь?" - "Столько-то" - "Не, я бы за эти деньги не работал". И вот сидят, как приятели, разговаривают, как будто люди просто пришли на спектакль, познакомились...

Окончание