Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Сеть | Периодика | Литература | Кино | Выставки | Музыка | Театр | Образование | Оппозиция | Идеологии | Медиа: Россия | Юстиция и право | Политическая мысль
/ Обзоры / Театр < Вы здесь
Фокус делать не из чего
"Когда я умирала". Театр-студия п/р О.Табакова. Режиссер Миндаугас Карбаускис

Дата публикации:  27 Января 2004

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Кажется, к концу января театральная жизнь начинает налаживаться. А то остается почти пустой табличка "лучшие десять спектаклей сезона". Нечего туда вписывать: от большинства премьер просто тоска берет. Бывают же такие неурожайные годы. Вот теперь фолкнеровский спектакль из Табакерки туда можно вписать.

Вообще-то, в театре Фолкнера совсем не ставят. И правильно - он антитеатрален. Не то чтобы в его романах ничего не происходило, но все это как будто завалено камнями - слышен только невнятный тоскливый шум. Мечты, страхи, страсти, рассуждения о Боге - все превращается в сдавленные обрывки речи, бормотанье, родившееся под камнями и не умеющее выбраться наружу. Ставить это невозможно. Я в жизни видела только один спектакль по Фолкнеру - давным-давно Сергей Женовач поставил дипломный "Шум и ярость" на том, первом, знаменитом фоменковском курсе. Все нынешние звезды "Мастерской" там играли, да еще позвали нескольких младших из Щукинского училища. Надо сказать, это был отличный спектакль, но, кроме прочего, в нем была удивительная вещь, почти трюк: в первом действии актеры - безо всяких коротких штанишек, бантиков и глупого сюсюканья - играли маленьких детей. Что-то вдруг происходило с их пластикой, манерой говорить, реакциями - и они делались детьми: спорили, дулись друг на друга, вели свои смешные интриги, а потом так же вдруг - снова оказывались взрослыми.

В повести "Когда я умирала" ничего такого нет. Фокус делать не из чего. Это история о том, как умерла мать большого семейства Бандренов из знаменитой фолкнеровской Йокнапатофы, перед смертью взяв с мужа обещание похоронить ее не рядом, а в городе, около родных. И о том, как отец с четырьмя сыновьями и дочерью больше недели на повозке с гробом добирался до кладбища. Как попали в разлив реки и вылавливали утонувший гроб с телом из воды, а потом спасали его из горящего сарая, как отгоняли грифов, слетавшихся на запах гниющего мяса. Как старший сын-плотник сломал ногу и его везли до кладбища на крышке гроба, средний, которого все считали ненормальным, - стал поджигателем, младший иссверлил всю крышку гроба, чтобы мать дышала, и случайно просверлил ей лицо. Семнадцатилетняя дочь искала по аптекам лекарство, чтобы избавиться от беременности, а еще один средний, прижитый от священника, лентяй и ругатель, вытаскивал тело матери из воды и огня, как и чудилось ей перед смертью.

 Миндаугас Карбаускис Повесть 1930-го года написана Фолкнером как чередование перебивающих друг друга монологов, сливающихся в тревожный гул, и Миндаугас Карбаускис, поставивший спектакль, сохранил эти сбивчивые, рваные и без конца повторяющиеся слова почти полностью. Поразительно, что семейством Бандренов - косноязычных, серых, будто присыпанных землей, - их замученных нищетой соседей, для которых и два доллара - большие деньги, и прочих убогих обитателей Йокнапатофы становятся именно актеры Табакерки. Те самые, которые в других спектаклях, казалось, почти до смерти залюблены зрителями и не могут, не красуясь, ни слова произнести, неожиданно притихли и сосредоточились. Не то чтобы проявили чудеса самоотречения, но сделали достаточно для того, чтобы одни зрители, не увидев знакомого "развеселья", ушли в антракте, а другие - замерли, насторожившись.

Мы увидели, что совсем молодой Карбаускис, ученик Фоменко, два с половиной года назад окончивший ГИТИС, оказался заворожен смертью. Под его взглядом вся классическая литература оказывается экзистенциальной драмой. Смерть была главным событием и существом его первого спектакля во МХАТе - гоголевских "Старосветских помещиков". В сущности, обожаемые всеми картины чревоугодия не имели для него значения. Главное началось в тот момент, когда худенькая Пульхерия Ивановна на цыпочках тихо ушла со сцены, а огромный толстяк Афанасий Иванович, простодушный и лукавый, как ребенок, замер, будто из него вытекла вся жизнь. Так в новом спектакле Карбаускиса врач, пришедший к умирающей Адди Бандрен, говорил: "Помню, в молодости я думал, что смерть - явление телесное; теперь я знаю, что она всего лишь функция сознания - сознания тех, кто переживает утрату. Нигилисты говорят, что она - конец; ретивые протестанты - что начало; на самом деле, она не больше, чем выезд одного жильца или семьи из города или дома". Про смерть Карбаускис ставил и "Долгий рождественский обед" Уайлдера - самый аскетичный спектакль Табакерки, где жизнь нескольких поколений представала нескончаемым семейным обедом в присутствии молчаливой женщины, которая по одному уводила героев в открытую дверь, откуда никто не возвращался.

В спектакле по Фолкнеру Карбаускис понял про смерть что-то новое. Она оказалась обыденной и нестрашной. Чем-то, что постоянно живет поблизости, как смерть животных и растений рядом с сельским жителем. "Моя мама стала рыбой, - говорит младший, - и уплыла". Кажется, жизнь отмучавшейся Адди продолжается, когда ее муж говорит детям: "Если она отойдет до того, как вернетесь, - ей будет обидно" - или: "Она захочет ехать (на кладбище) сразу". Бандрены с туповатым крестьянским упорством везут мать на кладбище, не ужасаясь несчастьям, а лишь чувствуя обязанность их преодолеть: таскают взад-вперед на руках ее то обгоревшее, то мокрое крошечное тельце. Худенькая бледная мама - Евдокия Германова - (о ней говорят: "маленькая под одеялом, как связка гнилых хворостинок"), обряженная в белую ночную рубашку и чепчик, со смешно привязанной к голове гробовой подушкой, тихо ходит меж детей, заглядывая им в глаза. И эта жалость мертвой к тем, кто остался жить - недалеким, нищим, предающим друг друга и все равно неразрывным, словно побеги одного корня, - самое щемящее и острое ощущение, которое остается после спектакля Карбаускиса. Этой жалости нет у Фолкнера, она родилась в театре, но ее тихий звук вливается в косноязычный и отчаянный гул повести "Когда я умирала".


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Марина Куновская, Провокация как метод театральной карьеры /15.01/
Стабильный интерес театров к пьесам Андрея Курейчика сочетается со столь же стабильным недоумением критики: что находят деятели театра в работах юноши без достаточного жизненного опыта, берущегося за библейские, исторические и социально-философские темы?
Григорий Заславский, Между двойкой и тройкой /31.12/
Герои, антигерои, события и тенденции российского театра-2003.
Игорь Кваша, "Современник" рождался как бригада шабашников /17.12/
Рассказ о себе, о своем театре, об Олеге Ефремове, о том, как и почему не пошел за Ефремовым во МХАТ.
Григорий Заславский, Маска и Станиславский /10.12/
В один день Москве раздали первые театральные премии - премии Фонда Станиславского - и объявили первых лауреатов юбилейной, десятой по счету, "Золотой маски".
Алексей Казанцев, Без идеи русский театр существовать не может /02.12/
Интервью. Когда я слышу от директоров и других работников театров разговоры о том, что якобы хочет видеть зритель, меня это всегда настораживает. Я сразу понимаю, что имею дело с театральными предпринимателями, далекими от русской театральной культуры.
предыдущая в начало следующая
Дина Годер
Дина
ГОДЕР

Поиск
 
 искать:

архив колонки:





Рассылка раздела 'Театр' на Subscribe.ru