Мало кто помнит "Ричарда III" так хорошо, что сможет с ходу процитировать что-нибудь кроме: "Коня! Полцарства за коня!" Поэтому, когда мы слышим со сцены "Сатирикона" шекспировский текст, звучащий неожиданно злободневно, мы даже вздрагиваем: неужели там это было? И как мы раньше не замечали? Театр скрестил два малоизвестных перевода - новый Георгия Бена и старый - Александра Дружинина, немного их перелопатил и превратил в пьесу, которая кажется откликом на отечественные события последних лет.

Сорокадвухлетний Юрий Бутусов, постановщик, которого до сих пор принято относить к младшему поколению питерской режиссуры (хотя он уже пять лет назад получил "Золотую маску" и открыл миру троицу: Трухин-Хабенский-Пореченков), поставил в "Сатириконе" свой второй спектакль. Первым был "Макбетт" Ионеско - зрелище по-сатириконовски яркое и стремительное. Ко второму спектаклю Бутусов сумел довести стиль "Сатирикона" до апогея: "Ричард III" вдвое энергичнее, втрое быстрее и в десять раз больше насыщен эффектными театральными метафорами, чем "Макбетт".

Здесь под заводные ритмы носятся злодеи и жертвы, убийцы выступают танцевальным шагом, а королева-мать с рыжими кудрями до колен (Агриппина Стеклова) и королева-бабка, гротескно сыгранная рослым актером (Максим Аверин), оплакивают убитых деток, вскидывая ноги в канкане. Здесь для каждого убийства придуман новый образ, выразительнее прежнего. Вот убийцы приходят в Тауэр к Кларенсу - они плещут в него из бокалов красное вино, подливая себе из бутылок еще и еще. Вино сбивает его с ног, растекаясь красными пятнами по белой рубашке, пока герцог не затихает. Вот отрубают голову лорду Хестингсу: юношу, в ужасе забившегося в угол трона, тщательно, как в больнице, укрывают газетами, потом закутывают ему газетами голову, много раз обмотав скотчем. Этот огромный газетный шар и выносят потом Ричарду как доказательство убийства. Вот убивают детей: мальчишки дерутся друг с другом подушками, в это время пол из мятой парусины начинает вздуваться под ними огромными пузырями - из этих волн выходят убийцы и, будто включившись в игру, забивают детей такими же подушками до смерти. В финале от рук детей с подушками умрет и сам Ричард, его тело закатают в огромный парусиновый половик, и мальчишки будут прыгать, топча эту тряпочную груду, словно стараясь раздавить клопа.

Александр Шишкин - художник, работавший с Бутусовым и над Ионеско, - поселил Ричарда в мир корявой черно-белой графики, заполненный фанерными фигурками кособоких ворон и волков, гигантских мышей и уродливых человечков в пальто и шляпах. Здесь стоят несоразмерно огромные криво нарисованные тушью двери и стол со стулом выше человеческого роста. Суетящиеся персонажи Шекспира в своих черно-белых пальто и шляпах кажутся рядом с этой мебелью мелкой живностью, домашними вредителями, пожирающими друг друга. Так с первых минут нам объявляют, что мы увидим "Ричарда III" в уменьшенном масштабе: вместо мрачной трагедии злодейств - гротескную возню вокруг трона, названную в программке трагифарсом.

Такое уже бывало: главный советский Ричард - Михаил Ульянов - тоже был смешным и гадким злодеем, лишенным всякого величия и тоже, словно увечная обезьянка, вскарабкивался на непомерно большой трон. Но нынешний Ричард - Константин Райкин - не гадок и смешон, даже когда надевает шутовской колпак, а невероятно обаятелен, деятелен и талантлив. Сухорукий, горбатый, хромой Ричард ковыляет по сцене нелепо, бочком, но очень шустро. Первый монолог про свои несчастные уродства он выбалтывает с зубной щеткой во рту, умываясь и делая гимнастику. Привычно падает на землю и катается, как собака, чтобы почесать горб, до которого не достать рукой. Он не может усидеть на месте, словно в нем пружина. Блестя глазами, рассказывает залу о том, как он сейчас здорово всех обманет, плетя интригу, сам загорается, накручивает себя и, кажется, сам уже верит в то, что говорит, но лишь только дело сделано, поворачивается к нам, в восторге высунув язык: I did it!

Дело не в самом желании трона, дело в азарте преодоления преград, в стремлении манипулировать людьми, которое само по себе создает упоительное ощущение безграничной власти над ними. Дразня нас современным языком, пьеса Шекспира извернулась и предстала сюжетом о триумфе политтехнологий. Надо сказать, в нынешнюю эпоху черного пиара нет ничего более узнаваемого, чем наставления, которые будущий король Ричард - блестящий оратор и профессиональный демагог с мгновенной реакцией - дает Бэкингему (Денис Суханов), чтобы тот выставил его перед горожанами в лучшем свете и очернил противников. Узнаваемо и то, как герцог благодарил безмолвствующую толпу, из которой пара бэкингемовских помощников жидко выкрикнули славу Ричарду, "за всенародную поддержку". И речь уже короля Ричарда к народу: "К вам обращаюсь я, друзья мои..."

Почти каждый из актеров здесь играет по несколько ролей: Наталья Вдовина оказывается и леди Анной, и безумной королевой Маргаритой, Максим Аверин - и королем Эдвардом, и его братом Кларенсом, и их матерью герцогиней Йоркской, Тимофей Трибунцев - и братом Елизаветы, и ее сыном, и убийцей, и монахом, могильщиком и так далее. Но даже, если зрители в какой-то момент запутались, кто есть кто, они не беспокоятся. В сущности, это не имеет значения, все здешние персонажи - только объекты манипулирования, как фанерные фигурки, которые уносят со сцены подмышкой.

Вообще-то у Бутусова была еще одна идея, которая казалась ему важной в этом спектакле. То так, то эдак он объясняет нам, что бедный Ричард был в детстве очень несчастен и никем не любим. Что его стремление к власти - только замена желания любви, на которую он из-за своего безобразия не может рассчитывать. В конце тирану даже снится душещипательный сон о том, как он, маленький, стоя на стуле, словно стишок, рассказывает свой первый монолог об уродстве. И, слушая его, все те, кто уже убит и унижен им, радостно аплодируют, дарят цветы и водят вокруг него хоровод, мама берет на ручки, а племянник дает покатать колесо.

Но выглядит все это как-то малоубедительно. К чему жалеть того, кто так умен и талантлив, так победно обаятелен и успешен? К чему жалеть человека, способного от кого угодно добиться чего угодно? К чему жалеть этого неотразимого людоеда, сожравшего так много совсем невыразительных и не стоящих его маленьких детей? Мы его просто любим и готовы, чтобы он стал нашим королем.