В сущности, все главные элементы замысла этого спектакля были весьма рискованными. В каждом риск мог обернуться дополнительной удачей. Не обернулся.

Первым номером шла идея превратить в мюзикл сценарий феллиниевских "Ночей Кабирии" (такое однажды делал уже Боб Фосс в "Милой Черити", но к нашему случаю это отношения не имеет). Вернее, даже не сценарий, а сюжетную канву. Но история про маленькую проститутку, которая полюбила да была обманута, скажем честно, сама по себе стоит три копейки - гении, как известно, часто работают и с низкими жанрами и расхожими сюжетами, поднимая их до себя. Используя вслед за ними сюжет, масштаба своему произведению не прибавишь, зато точно подставишь его под невыигрышные сравнения.

В случае с постановкой Аллы Сигаловой дело даже не в том, что фильм с Джульеттой Мазиной постоянно приходит на память. А в том, что режиссер, вероятно намеренно, превратила свой спектакль в букет из феллиниевских общих мест. Вернее, в набор из штампов восприятия его фильмов. Тут и многочисленные весело мигающие лампочки, и монструозные проститутки с огромными накладными задами, и цирк (все персонажи выступают с набеленными лицами и ярко обведенными глазами и губами). Сцена - наклонный круг арены, герои ходят семенящей и нелепой чаплиновской раскорякой, вызывая в памяти фразы из учебника про "маленьких людей в буржуазном обществе", все они носят специально сшитые клоунские туфли с длиннющими носами и даже в самые драматические моменты сюжета помнят, что работают в стиле: "- Здравствуй, Бим! - Здравствуй, Бом!". Прибавьте к этому худенькую героиню, похожую на взъерошенного воробья, которая, словно циркачка Джельсомина из "Дороги", таскает за собой огромный барабан. Получится памятка "все, что нужно знать о Феллини".

Второй элемент риска состоял в приглашении в качестве режиссера Аллы Сигаловой, до того известной исключительно как хореограф и танцовщица. Появление новых людей иногда очень освежает театральную атмосферу, но тут этого не получилось. Вероятно, Сигалова человек недостаточно новый, да и настоящего режиссера из нее не вышло, вот и стала прикрываться всей этой клоунадой с лампочками. В дело вступает еще и третий элемент риска, который нынче используют все кому не лень - постановка мюзикла с драматическими актерами. Опять неудача. И то, что Сигалова вместе с актерами, как видно, вложили в эту постановку много труда, делает впечатление от спектакля еще более мучительным. Многочисленные танцы, которые актерам даются явно нелегко, безголосое пение в радиомикрофоны (хоть к этому мы уже привыкли, но слушать эти звуки два действия кряду - тяжеловато) да еще нарочитая пластика и скрывающий лицо гротескный грим - все это лишает актера всякой возможности быть живым и что-либо сыграть. То есть заняться по-настоящему своим делом. Особенно жалко новую приму Пушкинского театра - молоденькую, талантливую и непосредственную Александру Урсуляк. Ковыляя носками внутрь, втягивая голову в плечи, складывая жирно намазанные брови домиком и выпевая хрипловатым голосом чудовищную лирическую ахинею (о которой позже), она очень старается быть трогательной, как требует того режиссер. Но эта тяжелая артиллерия актерских штампов, прежде несвойственных юной Саше, может подкупить только очень неискушенного зрителя.

Мало кто называл рискованным в этом спектакле выбор композитора - казалось, что уж старый маэстро Раймонд Паулс никогда не подведет. А музыка получилась стандартной и невыразительной донельзя. Бог знает, что тут связано со скромными возможностями актеров, которые вынуждены большую часть партий не петь, а почти мелодекламировать, а что - с достоинствами унылых паулсовских мотивов. Одно могу сказать - те два-три лирических дуэта, которые хоть как-то застревали в ушах и где можно было рассчитывать на то, чтобы зрители их напевали, выходя из зала, звучали так несовременно, будто пришли непосредственно с эстрады 70-х годов. А боевая "Мамбо италиано, мамбо о любви", которую хором пели проститутки, больше напоминало не модную недавно "Хей, мамбо!", а пэтэушную "А мы, такие, зажигаем!".

Теперь о том, что произвело самое сильное впечатление. О стихотворных текстах, хотя, казалось бы, к чему слушать, что поют герои мюзиклов? Ну, тут как-то решительно не на что было отвлечься. Достоинства стихов многократно осмеянных русских мюзиклов вздымаются недостижимыми монбланами рядом с произведением Елены Сиговой и Владлена Дозорцева. Здесь образная свежесть (ария бухгалтера "без звезд и без цветов в кошмаре городов давно не видел снов" или любовный дуэт "дом с окнами на весну, с окнами на мечту, с окнами на любовь") может поспорить только с силой мысли (ария Кабирии "любить трудней, чем презирать" или "не любить - это просто ждать смерти"). Но все это бледнеет рядом со сценой в доме у актера (помните в фильме: киноартист, обиженный на любовницу, привел к себе Кабирию, и тут его красотка прибежала мириться, а маленькую проститутку засунули куда-то с глаз долой). Так вот, в сцене примирения вдруг зазвучала синатровская "Strangers in the night" и голубки завели: "Я тебя люблю - тебя люблю я - очень я люблю - тебя люблю я..." - и так далее... Надеюсь, что эти стихи им оплатили построчно.

А что до успеха - успех, я думаю, будет. Подумайте сами: душещипательный сюжет есть, пение есть, танцы есть, есть яркие костюмы и сверкающие лампочки - такой набор никогда не оставался без публики. Я этого только желаю Пушкинскому театру, вложившему в премьеру "Ночей Кабирии" много денег и сил. Только знаете, что напевают зрители, выходя с этого спектакля? Strangers in the night.