В Вильнюсе театру Эймунтаса Някрошюса "Meno Fortas" приходится арендовать площадку для премьер (собственная сцена годится лишь для репетиций в миниатюре), играть не более 15 спектаклей в год (больше - нерентабельно) и ставить спектакли на деньги, полученные в Европе. Вопреки всему (а может быть, благодаря) любой из спектаклей - лавина света, на зрителя обрушенная и зрителя очищающая. Театр Някрошюса - роскошный гость на любом театральном фестивале мира. В этом году "Золотая маска" показала Някрошюса трижды: в юбилейной программе - трилогию Шекспира, в конкурсной программе - "Вишневый сад" (представлен аж в четырех номинациях!) и под занавес - "Времена года" Донелайтиса, уже премированный как лучший зарубежный спектакль, показанный в России.

В мире никогда не будет равновесия

Русский Журнал: Когда Чехова спросили, верит ли он в Бога, как относится к религии, то он ответил: "Что вы меня спрашиваете, если даже граф Толстой на этом погорел". Как же вы дерзнули начать репетиции "Песни Песней"?

Эймунтас Някрошюс: А причем здесь религия? Этот священный текст чувственен насквозь...

РЖ: Значит, вы ставите не про союз между Богом и Церковью или Богом с человеческой душою. Главный смысл получается "и будут два одна плоть"?

Э.Н.: Если бы я знал главный смысл, то репетировать и не начинал бы. Точно закончить спектакль гораздо сложнее, чем начать. Как у Булгакова: если первая сцена сделана, то она ведет за собой все остальные. И тогда выходит все точно и выверено, каждая фраза, каждое слово...

РЖ: Вы говорили, что в "Макбете" для вас важнее не преступление, а покаяние. И сразу же, без пауз - ".. каждый проживает свою жизнь так, как велит ему судьба, и изменить здесь что-либо мы не в силах". Так что же, покаявшись, человек не очищается, не возрождается и не моделирует свою будущую жизнь?

Э.Н.: Иногда бывает слишком поздно. Мы же не по триста лет живем. На раскаяние может просто не остаться времени.

РЖ: Вы разрешили не читать "Отче наш" в "Макбете" исполнителю заглавной роли Костасу Сморигинасу, значит ли это, что вы не навязываете своих убеждений другим?

Э.Н.: Убеждений я не навязываю, я не узурпатор. "Отче наш" - не текст Шекспира. И для того чтобы читать молитву, даже на сцене, - надо чувствовать в этом необходимость. Из-под палки нельзя ни молиться, ни любить.

РЖ: В России сейчас на правительственном уровне обсуждается, стоит ли преподавать историю христианства в школах. А вы что об этом думаете?

Э.Н.: В государстве должна доминировать одна религия. В России это православие, в Литве - католицизм, у нас 80% католиков. И я думаю, что преподавание истории основной религии в школах не нарушит прав других конфессий. Надо признаться, что религиозного равновесия не будет никогда, как бы мы этого ни хотели. Так устроен мир, и это приходится только принять.

С Эстонией и Латвией отношения у нас довольно прохладные

РЖ: Из России казалось, что Латвия, Литва, Эстония - одно целое. Вы действительно связаны с этими странами больше, чем с другими?

Э.Н.: Как ни странно, по культурным, политическим и личным отношениям, да просто по количеству знакомых мы намного крепче связаны с Россией и Польшей. А с Эстонией и Латвией отношения у нас довольно прохладные. Но несмотря на это они целыми автобусами приезжают на наши спектакли. Молодцы латыши! Вот литовцы никогда в жизни не соберутся, чтобы отправиться в театр Минска или Риги, даже представить себе этого не могу. Надо признаться, что латыши любознательнее и подвижнее, чем мы.

РЖ: Мне жаловались, что в Паланге русских недолюбливают...

Э.Н.: Не может быть, я сам из Паланги. Я заверяю, что в Литве этой проблемы нет и не было. Литва - это единственная из республик, в которой национального вопроса вообще никогда не существовало. Вот в Латвии и Эстонии трения бывали.

РЖ: Вступление в ЕС, декларирование своих доходов, нарушение конституции президентом - самые насущные сейчас проблемы для литовцев; вас лично они волнуют?

Э.Н.: Я евроскептик. И без комментариев.

РЖ: Ваш театр "Мено Фортас" был первой театральной компанией, которая финансировалась не только государством, но и спонсорами. Какая ситуация в Литве сейчас?

Э.Н.: Государство не мешает работать. И это самое главное. А кроме того, мы получаем от него поддержку, пусть и небольшую. Основные деньги нам дают спонсоры, и прежде всего зарубежные.

РЖ: Вы улавливаете ветер перемен?

Э.Н.: За всем, конечно, не успеть, но я стараюсь. Мы отходим назад, на наше место приходят молодые. И это правильно, мы тоже в свое время кого-то теснили. Если мы не можем кого-то понять и полюбить, то это значит только, что мы уже слишком старые. А современное искусство и многие молодые люди в Литве, которые им занимаются, мне нравятся. Поверьте, замечательных и достойных очень много. И они не хуже, чем в прошлом.

РЖ: Не хуже даже, чем Донелайтис?

Э.Н.: Не хуже. Нам может только казаться, что хуже, потому что есть тенденция "прошлое всегда хорошо". Но мы забываем, что время, которое разделяет нас с теми, кого мы хвалим, - само по себе уже ценность. Но не надо так думать. Пятьсот лет в плюс, пятьсот в минус. Сиюминутность тоже ценность. Главное - выбрать верную точку и дистанцию. И оказывается, что все дело в ракурсах и точках отсчета.

Станиславский - позер

РЖ: Вас зритель не очень интересует? Говорят, что, отыграв прогоны "Вишневого сада", вы уехали из Москвы, не дожидаясь премьеры.

Э.Н.: Неправда, что зритель не интересует, - это лукавство. Грубо выражаясь, зритель наш клиент, и мы для него работаем.

РЖ: Ремесленное, значит, отношение к профессии?

Э.Н.: Нет, не ремесленное, хотя много чему необходимо учиться. В театре не может быть простой изобразительности: каждая сцена, каждый узелок должен быть выдуман, нарисован. Иначе какой смысл? Иначе неинтересно.

РЖ: Ваша московская постановка "Вишневого сада" посвящена 100-летию пьесы и 140-летию Станиславского. Что бы Станиславский и Чехов делали сегодня?

Э.Н.: Чехов, наверное, ничего бы не писал, а только наблюдал за тем, что с нами происходит. А Станиславский, я думаю, с легкостью приспособился бы к новой жизни. Театральные люди ко всему быстро привыкают.

РЖ: Чехов разве не театральный человек?

Э.Н.: Боюсь говорить, но он все-таки несерьезно относился к себе как к драматургу. И уж точно он не предполагал, даже мечтать не мог, что его пьесы станут греметь на весь мир. Я не спорю с тем, что Чехов-литератор крепко стоял на ногах, но Чехов-драматург... В "Вишневом саде" ясно видно, как он ленился, не дописывал, время оттягивал. А сейчас мы мистифицируем, как он вынашивал замысел, как страдал. На самом деле все было сделано очень просто, все легенды взрастило время.

РЖ: Станиславский, вы думаете, предполагал, что праздник по случаю 100-летия основания Художественного театра будет транслироваться по телевидению, а обучение актера в театральных вузах будет вестись по его методу?

Э.Н.: Станиславский позер. В России так говорить некрасиво, но это же видно по фотографиям. Позерство вообще-то свойственно тем, кто работает в театре. Можно вспомнить диалоги Чехова и Станиславского: каким Станиславский кажется маленьким, как он боится Чехова, как осторожно задает ему вопросы, как искусственно скромничает. Разница в масштабе личностей огромна: Чехов гора, а Станиславский - котенок перед горой.

Тиражирования больше не будет

РЖ: Дмитрий Крымов - сын и художник любимого вами Анатолия Эфроса - начал сейчас репетиции уже второго своего спектакля "Король Лир" у Анатолия Васильева в Школе драматического искусства. Вы допускаете, что и ваш сын Мариус по прошествии лет захочет режиссировать?

Э.Н.: Может быть, и захочет. Я не могу знать этого заранее, и я не буду против, это же его жизнь. Я без ревности отпускаю его работать с другими режиссерами. Для меня очень важно, что у Мариуса есть профессия помимо театра, которая действительно ему помогает, - он архитектор. А когда архитектор смотрит на сцену, все ему кажется очень маленьким и простым.

РЖ: Сценографы драмтеатра мечтают об опере, потому что желают рисовать огромные задники, делать декорации, не ограничивая себя в объемах. А какой соблазн для режиссера?

Э.Н.: Если бы я попал в оперный театр раньше, то мои спектакли были бы совсем другими.

Я согласился ставить оперу из любознательности, а специфику преодолеть можно быстро, как и в любой новой области. В опере, открывая клавир, начинаешь играть, делаешь пометки. Музыка - мир точек, между которыми существует абсолютная логика и гармония. И в них заложено столько эмоций!..

РЖ: Вам предлагали новые оперные постановки после "Макбета" в Большом театре?

Э.Н.: У меня подписан контракт с театром Флоренции, но говорить об этом преждевременно. С Большим театром все сейчас только обсуждается.

РЖ: В Большом театре вы повторяли рисунок спектакля, заново репетируя с артистами в арендованных у флорентийского театра "Коммунале", где вы ставили того же "Макбета" годом раньше, костюмах и декорациях. 20 спектаклей спустя должны были решить, продлевать аренду или нет. Что решили?

Э.Н.: Не могу ответить, потому что не вмешиваюсь в административные вопросы. Но точно знаю, что никогда в жизни не буду больше копировать свои спектакли. Как ни странно, это казалось гораздо труднее, чем поставить спектакль заново. Представить себе не мог, что буду так скован. Я еле-еле довел репетиции в Москве до премьеры. Все, тиражирования больше не будет.

РЖ: В одном городе, даже таком мегаполисе, как Москва, есть смысл проводить несколько театральных фестивалей - "Золотую маску", NET, "Новую драму", Чеховский международный фестиваль?

Э.Н.: Конечно, это очень нужно. И для зрителей этого города , и для самих театров. Театрам очень полезно дышать друг другу в затылок.

Самое важное - здоровый дух

РЖ: У вас есть потребность возвращаться в дом, где выросли вы или ваши дети, чтобы собраться семьей, отдохнуть от города, от театра?

Э.Н.: Город не очень утомляет, Вильнюс - не Москва. А необходимость отдыха от театра вообще сильно преувеличена. Я все время спрашиваю тех, кто отдыхает: от чего же вы все так устали? У нас свободный график, работа в радость, работа творческая, нет сильных физических нагрузок. Сколько профессий, где месяцами длятся ночные дежурства! Даже сравнивать нечего.

РЖ: В книге про вас Рамуне Марсенкивичуте пишет: "Счастливые люди ему не симпатичны". Какова же цель человеческой жизни: работать, в муках творить и умудряться искать в этом радость?

Э.Н.: "Муки творчества" - избитое и скомпрометированное словосочетание. Художник, режиссер, актер должны быть здоровыми духом. Здоровый дух - вот что самое важное для человека.

РЖ: Бродский считал, что наши современники - это те, кто нас создали, сформировали, имея в виду Ахматову, Пастернака, Рильке... Чье осмысление времени, смерти стало и вашим восприятием?

Э.Н.: Если назвать одного, то придется вспомнить и второго, и третьего, и четвертого... Тех, кто на меня повлиял, бесконечное множество.

Беседовала Ольга Коршакова