Второй день театральная общественность шумит: "Какая глупость - этому дали, какая несправедливость - тому не дали..." Все обсуждают награждение лауреатов "Золотой маски", которое состоялось два дня назад. Так бывает каждый год. И я, хоть в этом году имела непосредственное отношение к раздаче наград, согласно киваю: "Да-да, несправедливо, что этому не дали. И что тот не получил - тоже жаль". Что поделать - бывают такие урожайные годы, что хочется раздать награды всем. Так что, вместо того чтобы рассуждать, отчего награду дали именно этому или тому, лучше я просто расскажу о фестивальных спектаклях - драматических и кукольных. Это будет не серьезный театральный разбор, а летучие театральные впечатления прошедших двух недель. То самое, что останется в нашей памяти после фестиваля и о чем еще будет время подумать.

Вот ведь комиссия для действующего критика - быть членом жюри. В то самое время, когда все бурлят, обсуждают, вступают в полемику и загадывают, кто получит приз, а кого задвинут, - ты вынужден молчать, не писать рецензий, делать непроницаемое лицо и говорить с важностью: "Будьте благонадежны - выберем достойнейших". Хоть сам и предположить не можешь, куда вывернет голосование двенадцати человек с совершенно различными вкусами.

Так и ждешь финала, когда "снимут заклятье" и можно будет, наконец, рассказать, как было на самом деле. Только не думайте, что я собираюсь поведать о закулисных интригах, давлении дирекции или подкупах. Ничего такого увлекательного не было, и претензии за то решение, которое кажется неудачным, предъявлять некому. Какой спектакль или актер имел больше поклонников среди членов жюри - тот и приз получил. А если кто из судей был так напорист и артистичен, что сумел на свою сторону пару колеблющихся перетянуть, так что ж - аплодисменты ему.

"Как было на самом деле" - это про фестиваль. В этот раз я увидела его иначе, чем обычно, ведь, как правило, критики пропускают то, что видели раньше, или то, что кажется им не очень важным. Никто не смотрит спектакли так плотно, как жюри: в течение двух недель - каждый день, а иногда и по два в день, приходя второй раз на спектакли, которые уже видены на премьере. Оказалось, что именно при таком "сквозном" просмотре, как при чтении подряд сборника стихов, по-новому видишь соотношение масштабов разных спектаклей и их новизну, отмечаешь, что, за время прошедшее с премьеры, успело увянуть, а что расцвело пышней, замечаешь переклички мотивов и метафор. Должно пройти какое-то время после премьеры, чтобы стало понятно, кто на самом деле чего стоит, кого на самом деле любят зрители, а чьи достоинства так и остались в критических статьях о премьере. Так что дело не в призе. Спасибо, что была возможность все это увидеть.

Не буду интриговать, как на вручении, начну с главных номинаций и главных наград.

Спектакли большой формы

Самое любопытное, что после долгих размышлений и споров жюри Золотой маски невольно пришло к тем же результатам, что и петербургская премия "Золотой софит". Лучшим спектаклем был назван "Ревизор" Валерия Фокина в Александринке, лучшим художником - сценограф той же постановки Александр Боровский, а лучшим режиссером - Лев Додин за "Дядю Ваню" в МДТ.

Фокинский "Ревизор" - лучший его спектакль за последние годы и первый при вступлении на престол худрука главного императорского театра. Это - часть большого совместного проекта ЦИМ и Александринки, под названием "Новая жизнь традиций". Фокин взял мейерхольдовский вариант текста из его знаменитой постановки "Ревизора" 1926 года, использовал для оформления старые эскизы и как бы изнанку старых декораций с надписью на видных местах "театр имени Мейерхольда". К сожалению, то, как вписываются конструктивистские фанерные щиты в ослепительную красоту Александринского зала, московские зрители не увидели, и значит - не могли оценить важной части диалога с традицией. Но страшноватого и юркого бритоголового беса Хлестакова - оценили вполне. Хлестаков у Алексея Девотченко лишь едва напоминал инфернального и лощеного Гарина из мейерхольдовской постановки. В нынешнем Хлестакове было что-то явно криминальное - он взглядывал так быстро и холодно, словно выкидывал нож. Рядом с ним, вертким и маленьким, огромный и тоже бритоголовый Осип (Юрий Цурило) выглядел качком-охранником. Добродушный Городничий (Сергей Паршин) не имел никаких шансов от них спастись. К финалу, ожидая воцарения Хлестакова (словно вместо старого доброго секретаря горкома должен был явиться пахан), вся местная чиновная публика, включая жен и дочерей, обривалась наголо.

Вторым главным фаворитом фестивального жюри был "Дядя Ваня" Льва Додина в петербургском Малом драматическом театре. Это было неожиданно, поскольку, судя по всему, додинский спектакль прошел в Москве заметно хуже, чем дома, и пресса отнеслась к нему куда прохладней обычного. А "Дядя Ваня" действительно был хорош и неожидан. С одной стороны, это был как бы "спектакль на коврике": казалось, что в нем нет ничего, кроме актеров, которые выходят играть. Ни жесткой режиссерской концепции, которую можно было бы описать словами, ни, как прежде, эффектных сценографических решений, когда бассейны или велосипедные дорожки многое решали в организации действия. Декорации Давида Боровского были совсем просты - стены полупустого дома, пара вещей да огромные стога сена, зависшие над головой. Неожиданной была невероятно интенсивная жизненная сила, которая наполняла всех обитателей усадьбы Войницких. Здесь не было никакого угасания, тоскующих закомплексованных людей, обычных для постановки этой пьесы - все были молоды, сильны, хотели счастья и добивались его изо всех сил.

Красавица Елена Андреевна казалась гордой, умной и талантливой - Ксения Раппопорт ее играла действительно великолепной женщиной, в которой одинаково сильны были и любопытство к мужчинам, и независимость. Такого профессора Серебрякова, каким сыграл его Игорь Иванов, мне тоже никогда не приходилось видеть: совсем он не старая развалина, а крепкий, высокий, с прямой спиной, по-своему благородный и значительный человек. Не было никакого сомнения в том, что Елена вышла за него замуж по любви, что он любит ее по-прежнему и не без оснований рассчитывает на взаимность. Этот профессор мог быть смешон от того, что у него совершенно нет чувства юмора и он ощущает себя как "глубоко трагическая фигура", но он совсем не жалок. Очарователен и Войницкий (за роль которого Сергей Курышев получил премию). Красив, умен и трогателен, но при этом как-то так бестолково и навязчиво влюблен в Елену, так зануден и нелеп в своем требовании любви, что полюбить его в ответ - нет никаких сил. А тот, кто всегда был главным положительным героем "Дяди Вани" - доктор Астров - в исполнении Петра Семака превратился в персонажа почти гротескного. Этот Астров - ярок, одарен, наделен мощным мужским обаянием, но держится как провинциальный фат, пошляк, видимо, никогда в своей губернии не имевший отказов у дам. Он носит глупейшие усики, зализывает волосы назад, и, пользуясь испытанным своим арсеналом, жарко и напористо домогается Елены, почти прижимая ее к стенке, - наверное, забыл, как по-другому оно бывает. Неудивительно, что умная и чувствительная женщина молит об уважении и, не добившись его, бежит: ей хотелось настоящего, волнующего романа, а похоже, что с мужчиной, к которому ее так тянет, дело может кончиться только торопливой связью в его холостяцком доме. Астров достаточно тонок, чтобы все это почувствовать, но уже не может измениться. "Во всем уезде было только два порядочных, интеллигентных человека: я да ты, - говорит он Войницкому, - но в какие-нибудь десять лет... мы стали такими же пошляками, как и все".

Среди спектаклей "Большой формы" в основном были постановки мэтров, о каждой из которых уже написаны горы рецензий и каждая из которых могла бы претендовать на все возможные награды. Не могу обнародовать мнения других членов жюри, но свои скрывать не вижу необходимости. Моим претендентом на "Маску" за лучшую режиссуру был Эймунтас Някрошюс со спектаклем "Вишневый сад". Я пересмотрела спектакль во время фестиваля - он остался негармоничным, нервным, трудным, и все же лучшие его сцены действовали так мощно, так остро, захватывали так, как ни один из фестивальных спектаклей. Да и Евгений Миронов, тоже оставшийся без награды, играл Лопахина невероятно - тонко, сложно, с нежностью и тревогой. К счастью, "Вишневый сад" получил Приз критики, и тут я горжусь своим цехом - справедливость хоть частично, но восстановлена. "Золотая маска" от театральных журналистов стоит не дешево - критики обычно выбирают постановки не просто по их мнению лучшие, а те, в которых есть необычность, новизна, - спектакли, работающие на перспективу.

У публики явными фаворитами были "Двенадцатая ночь" Деклана Доннеллана и "Египетские ночи" Петра Фоменко. Шекспировская "Двенадцатая ночь", где все роли играют мужчины, - спектакль, который год назад на премьере шел при почти ледяном равнодушии московского зала, после того прокатился с гастролями по Европе, вкусил феерического успеха во Франции, а в эти дни поднял на уши всю Колумбию. Так вот, актеры обрели уверенность (кстати, знаете ли вы, что герцога Орсино теперь играет не Александр Яцко, а "бригадир" и "бумер" Владимир Вдовиченков), и "Двенадцатая ночь" идет сейчас восхитительно, буквально заражая публику своей счастливой веселостью. Вероятно, под влиянием зрителей из спектакля совсем исчезла та тихая печаль, которой прежде был овеян его финал. Не знаю, был бы рад этому Доннеллан, но публика явно довольна и после спектакля вытекает из театра буквально как пена от шампанского - бурля и ликуя.

То же с "Египетскими ночами", которые, впрочем, всегда шли с успехом, как и другие спектакли "Мастерской". Фоменко решил представить "Ночи" как постановку "большой формы", и ее показывали вместо крошечного зальчика на Кутузовском - во МХАТе. С точки зрения получения премии - это было ошибкой, в "малой форме" шансы спектакля Фоменко были бы совсем иными. Но спектакль от этого совсем не стал хуже. Обожаемые зрителями "фоменки" по-детски резвились, носились по МХАТовскому залу, лорнировали зрителей, присаживались в проходе между рядами и взбивали свои кружева из Пушкина и Брюсова. А публика им отвечала таким физически ощутимым потоком любви, что на него, как говорится, можно было топор вешать.

Насчет того, как пройдет спектакль Малого театра "Правда - хорошо, а счастье лучше" в постановке Сергея Женовача, я волновалась. Я этот спектакль люблю, но говорили, что за те полтора года, что он идет, артисты стали комиковать, "репризничать" и вообще пошли на поводу у публики - Островский со своим густым, смачным текстом это позволяет. Оказалось - вранье, никаких слишком "жирных красок" нет. Вот разве что у артистов радость от пребывания внутри этого милого и благодушного спектакля - так велика, что иногда кажется, будто они буквально не могут уйти со сцены. Мол, вот я еще немножечко здесь покручусь, поворчу, похлопочу - так котята нежатся под теплым солнцем. Смотреть на это все равно наслаждение, к тому же очаровательная, но железно держащая форму и ритм Евгения Глушенко, так же, как и ее героиня, купчиха Барабошева, регулярно приводит всех в чувство. Ясное дело, когда решили, что спецприз жюри надо дать именно этому спектаклю, вынырнула формулировка "за ансамбль".

Среди спектаклей "большой формы" было только две постановки из российской провинции - "Дачники" Евгения Марчелли из Омска и "Наваждение Катерины" Алексея Песегова из Минусинска. Фаворитами фестиваля они не стали, но и в том, и в другом было что-то занятное. "Дачники" фестивальную публику взбудоражили и раздражили. Видимо, именно провокацию и имел в виду Марчелли, поставив в омской драме спектакль, где горьковские инженеры, врачи, их жены и прочие дачники проводят время исключительно в привычном и неувлекательном прелюбодействе. Лишь сойдутся на сцене двое разнополых, так либо женщина начинает собеседнику в штаны лезть, либо он ее - заваливать. А актеры в омской драме, между тем, отличные.

Песегов поставил спектакль по лесковской "Леди Макбет Мценского уезда". Морализаторства режиссер накрутил немало: вся эта история Катерине привиделась, когда она, стоя под венцом, в углу увидала красивого парня. А потом и икона вращалась во время убийства, и скорбные убиенные в дыму и синем свете являлись. Но что действительно в этом спектакле трогало, так это история самой Катерины - не пышнотелой русской красавицы, которая "коня на скаку остановит", а тоненькой, чернявой и коротко стриженой девушки, замкнутой и строгой, буквально сжигаемой своей страстью изнутри.

В "большой форме" единственным спектаклем нынешнего напористого младшего поколения режиссуры был "Мамапапасынсобака" Нины Чусовой из "Современника". Понятно, что этому веселому, заводному и яркому зрелищу трудно было всерьез конкурировать с произведениями мэтров, но, я полагаю, недавней студентке Чусовой и постоять в одном ряду с Фоменко и Някрошюсом почетно. Зато именно у нее в спектакле оказалась лучшая женская роль сезона. Парадоксально, но это была роль мальчишки - Чулпан Хаматова сыграла обаятельного и картавого восьмилетнего хулигана с огромными бутафорскими ушами. (Вспоминаю, как перед фестивалем компания критиков обсуждала, как было бы прикольно, если бы за лучшую женскую роль приз получила Чулпан, игравшая мальчика, а за лучшую мужскую - Андрей Кузичев, сыгравший в "Двенадцатой ночи" девушку.)

Теперь о спектаклях малой формы

Так вышло, что в этой номинации соревновались практически только молодые режиссеры. Самым старшим и признанным среди них был Михаил Бычков, у которого были номинированы сразу два спектакля. Первый - очень славная и непритязательная "Зима" из Воронежа по пьесе Евгения Гришковца. Она брала легкой ностальгической интонацией, столь свойственной историям знаменитого "нового сентименталиста". Два диверсанта, заброшенные в зимний лес, вспоминали детство и школу, разыгрывали истории о не купленном родителями велосипеде и о свидании с одноклассницей. На сцене были огромные кубики с буквами, в стене в овальных рамках появлялись напряженные лица малышей и старшеклассников со школьных фотографий, лица молодых битлов и портреты писателей из кабинета литературы. Поболтать с мужиками выходила Снегурочка, и к финалу этой тихой фантасмагории, среди препирательств о том, звать или не звать Дедушку Мороза и не взорвать ли то, ради чего их забросили, до срока, - становилось ясно, что диверсанты замерзали насмерть,

Вторым спектаклем Бычкова была "Нора" из питерского "Белого театра", работающего по принципу антрепризы, но славящегося умными, изящными и камерными постановками. Видимо, чтобы сбавить немного серьез важной ибсеновской пьесы, Бычков решил стилизовать спектакль под немое кино. Актеры становились в позы, заламывали руки и закатывали глаза. Александр Баргман в роли самовлюбленного Хельмера прилепил к щеке мушку, бросал томные взоры и почти танцевал. Второстепенная пара тоже выглядела смешной: Крогстад в черной крылатке "демоничничал", словно опереточный злодей (или Неизвестный из "Маскарада"), Линне изображала унылый синий чулок и чопорно складывала ротик гузкой. Марина Солопченко, которая играла Нору, старалась немного отделиться от общей манеры, но все равно спектакль довольно скоро начинал казаться однообразным, и ясно было, что одного - хоть и эффектного - приема с немым кино маловато для большой и действительно сильной ибсеновской пьесы.

Из модной московской молодежи в "малом" конкурсе было сразу трое: во-первых, все та же Нина Чусова с "Вием" из Пушкинского театра. В смешном и почти совсем лишенном мистики спектакле главной была лирическая нота - любовь к красотке Панночке маленького и робкого дурачка Хомы, которого Павел Деревянко играл созданием нелепым, простодушным и трогательным до слез. Вторым москвичом был Кирилл Серебренников с энергичным МХАТовским "Терроризмом", поставленным по парадоксальной и абсурдной пьесе недавно вошедших в моду братьев Пресняковых. Третьим - Владимир Агеев с уморительно смешными "Пленными духами" тех же Пресняковых. Я знаю, что пародийный сюжет о глуповатом Пьеро-Блоке, восторженном Арлекине-Белом и Прекрасной Даме - робкой Любе Менделеевой многим кажется кощунственным, но это не мешает всему маленькому залу Центра драматургии и режиссуры буквально падать под стулья от хохота. И ничего удивительного в том, что специальный Приз зрительских симпатий, для определения лауреата которого Нескафе Голд упорно проводит анкетирование масочной публики, получили именно "Духи".

Но главным фаворитом "малого" конкурса в этом году был не столичный спектакль, а "Двойное непостоянство" из новосибирского театра "Глобус". Эту постановку по галантной пьесе Мариво, о которой до того мало кто у нас слышал, играли на фестивале четыре раза при битком набитых залах. К последнему представлению среди публики была невиданная концентрация художественных руководителей московских театров - все хотели увидеть неведомое чудо режиссуры, чтобы потом зазвать его к себе на постановку. "Неведомым чудом" был москвич Дмитрий Черняков, молодой оперный режиссер, уже имеющий "Золотую маску" за грандиозный "Китеж" в Мариинке и выдвинутый в этом году на премию за оперу "Похождения повесы" в Большом. (Надо сказать, в оперной номинации он получил-таки премию "за лучшую режиссуру".)

Пьеса Мариво рассказывает о влюбленной деревенской паре - Арлекине и Сильвии, - которую разлучают по приказу Принца. Принц влюблен в Сильвию, и его придворная дама Фламиния берется сделать так, чтобы парочка рассталась по доброй воле - Сильвия сама захотела стать женой Принца, а Арлекин влюбился бы во Фламинию. Черняков отделяет сцену от зала стеклянной стеной - мы их видим, а они нас - нет. Это комната во дворце, куда приводят влюбленных. Режиссер хитросплетенное и стильное действие выстраивает до последнего движения пальца, словно балет, пытаясь помочь не очень сильным новосибирским артистам. Речь идет о том, как двое естественных и простодушных до хамоватости молодых людей, эдаких маугли, попадая в атмосферу светских интриг и игры ума, оказываются совсем перед ней беззащитны. Они говорят что-то затверженное про любовь и верность друг другу, но сбить их с толку и подкупить лестью оказывается легче легкого. Уже очень скоро взъерошенная девчонка станет изображать светскость, коварство, торжествовать над наказанными из-за нее дамами и говорить, что любила Арлекина лишь потому, что другого в своей жизни не видала. А мальчишка с рюкзаком, похожий на КСП-шника, примется рассуждать о том, что Сильвия ему не очень подходит, а еще неплохо бы стать дворянином. Превращение наивных хамов в господ выглядит угрожающе, но Черняков придумывает спектаклю новый шокирующий финал, который следует за традиционным хэппи эндом с видом двух воркующих пар.

Лишь только два дурачка обрадовались, что соединились со своими умными и светскими возлюбленными, как в комнату деловито входят служители, начинают разбирать стены, скатывать ковры, и разгримировывать всех "дворцовых" персонажей, включая Принца и Флавинию. Между служителями шныряет человек с кинокамерой. Оба деревенских голубка мечутся, вдруг оказавшись никому не нужны в момент своего высшего взлета, использованные и выброшенные, словно после съемок "за стеклом", а еще вернее - после прекращения "шоу Трумана". Ясно, что к прежней жизни они вернуться уже не смогут, но и другой для них нет. Визжащая, как кошка, героиня, выбежав через боковую дверь в зал, бросает камнем в стекло, отделявшее комнату от зрителей, и оно разбивается.

На церемонии "Двойное непостоянство" получило приз "за лучший спектакль малой формы" под восторженный вой зала. А самоотверженной Ольге Цинк, игравшей Сильвию, вручили спецприз жюри, как сказала раздававшая награды Алла Демидова ,- "за бесшабашность".

Новация и куклы

Номинация "Новация", куда обычно отправляют все, что не укладывается в привычные жанровые рамки, на этот раз состояла всего из двух названий. Спектакля "Золото нартов" владикавказского театра "Арвайден" - декоративно-танцевального представления Виолы Ходовой на темы закавказских мифов. И модного нынче клубного спектакля "Кислород" Виктора Рыжакова, где Иван Вырыпаев вместе с Ариной Маракулиной читают ритмизованной прозой, немного напоминающей рэп, тексты самого Вырыпаева, весьма неожиданным образом трактующие десять заповедей. Премию, как и следовало ожидать, получил обаятельный "Кислород", до того уже собравший целый урожай призов, включая главный приз фестиваля "Новая драма".

Кукольных спектаклей на фестивале тоже было два, оба из Питера и оба, к сожалению, малоинтересные. Вот ведь бывают неурожайные годы. У жюри не хватило духу оставить кукол совсем без наград (как поступила питерская премия "Золотой софит"), и приз за лучший спектакль получила вполне рядовая детская постановка "Приключения незадачливого дракона" по чешской сказке о дракончике, который не хотел есть принцессу. "Кукольный театр сказки", который привез эту постановку, не так давно получал "Золотую маску" за очаровательного "Щелкунчика", где так же, как и теперь в "Драконе", велась умелая игра с масштабами: живые актеры играли вместе с большими куклами, а рядом открывалась маленькая шкатулочка, где действовали крошечные марионетки. Но в этот раз изящный прием не спас скучноватый спектакль.

Второй постановкой была "археологическая поэма" "Сон фавна" театра "Кукольный дом" по мотивам новеллы Анатоля Франса "Святой сатир". В сущности, это было просто чередование эпизодов, так и эдак представляющих античный эротизм. Нимфы смущали фавна, кентавресса хлопала ресницами и крутила румяной попкой перед вылупившим глаза кентавром, какая-то малышка с крылышками страстно нанизывалась на пестик от цветка, а приапы размахивали фаллосами огромного размера. Ни внятного сюжета, ни развития в этом спектакле не было, а технически изощренные марионетки выглядели пошловато и салонно. Хороша была в этом спектакле только Элина Агеева, в чьих руках сувенирные античные красотки казались совсем живыми. Она и получила приз за лучшую актерскую работу в театре кукол - такую же награду она получила и осенью на питерском "Золотом софите".

Церемония

После веселого, шумного и даже увлекательного провала открытия, которое проходило в цирке, ждали, что церемония закрытия "Маски" в Большом будет выдержанной и скучновато-помпезной. Собственно, так все и было придумано - несколько эффектных номеров "художественной самодеятельности" (самый остроумный - хор московских басов в костюмах из русских опер, исполняющий "о, соля миа"), солидные "вручанты", шутки Бэлзы и Швыдкого, важная речь нового министра культуры, оркестр Большого и золотой дождь, сыплющийся с потолка в конце. Объявление номинаций шло со страшной скоростью, лауреаты, заранее запуганные тем, что нельзя говорить дольше 30 секунд, редко могли выдавить из себя что-нибудь, кроме "большого спасиба", и в целом церемония, которая, бывало, кончалась чуть не заполночь, просвистела за два часа.

Впрочем, даже на этой скорости по реакциям зала и поведению лауреатов можно было кое-что понять о спектаклях. Например, главные вопли ликования, кроме "Двойного непостоянства", о котором я уже говорила, достались Чулпан Хаматовой, а еще "Пленным духам" и "Кислороду", - спектаклям, которые считаются молодежными и "командными". Недаром, выходя за наградой, режиссеры тащили с собой на сцену своих актеров ("Кислород" так просто вышел в полном составе - все четверо). За спецпризами своих лучших актеров вывел на сцену и Сергей Женовач - видеть, как были счастливы не самые молодые и очень известные артисты Малого театра, ни разу еще не получавшего "масок", было трогательно. А уж молоденькая Ольга Цинк из Новосибирска, которая прыгала в восторге и, захлебываясь, кричала какие-то слова благодарность - и вовсе всех умилила.

Но скорость и помпезность не спасли от накладок, одна из которых выглядела так позорно, что испортила настроение зала на все оставшееся время. В конверт с именем лауреата премии за лучшую мужскую роль в балете случайно положили имя другого исполнителя. Потом, не заметив ошибки, ему же дали спецприз жюри, чем крайне изумили зал. Две премии за одну роль - такого не бывало. Сильно позже директор "Маски" вышел и просил извинения за ошибку, но и за Геннадия Янина, который уже держал в обнимку две свои маски, и Сергея Филина, который честно заслужил одну из них, было очень обидно.

Последним фестивальным впечатлением члена жюри были гости и участники фестиваля, уже ночью, после банкета, разомлевшими и веселыми группами вываливавшиеся из дверей Большого театра. У некоторых в руках были красные бархатные коробки с золотой маской внутри. Я вспомнила, как в прошлом году после фестиваля, проходившего в Питере, москвичи ночью шли с этими коробками к "Красной стреле". Артист ТЮЗа Игорь Гордин, который нес подмышками две маски, полученные "Дамой с собачкой", около Московского вокзала зашел в кондитерский отдел круглосуточного магазина и сказал: "Девушки, научите меня, как нужно торты перевязывать, а я вам Золотые Маски покажу". Смотреть сбежался весь магазин. На вокзал Игорь пришел, неся главные театральные призы как связку тортов, перевязанную бечевкой с бантиком.