Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Сеть | Периодика | Литература | Кино | Выставки | Музыка | Театр | Образование | Оппозиция | Идеологии | Медиа: Россия | Юстиция и право | Политическая мысль
/ Обзоры / Театр < Вы здесь
Если хоть немного пахнет человечьим духом - меня тошнит
Дата публикации:  22 Апреля 2004

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Беседует Татьяна РАССКАЗОВА

- Володя, вы когда-нибудь чувствовали себя шутом?

- С чего бы? Это критики часто пытаются таковым меня выставить. Но я полностью игнорирую мнения этих людей, от чего их, конечно, колбасит. Они чувствуют свое ничтожество, и это хорошо. Вообще художники (да и все великие люди) затем и существуют, чтобы остальные осознали собственную мизерабельность.

- Говоря "великие люди", вы ощущаете свои художественные габариты? То есть сами-то вы - крупный художник или как?

- Большие художники - это те, кто работает перманентно, кто всегда находится в воспаленном состоянии. Великие - те, кто гибли за свое искусство. А я пока еще жив.

- Наверняка уже в Щукинском училище вы бросали вызов традиционному театру?

- Во всяком случае, моя скандальная репутация возникла именно тогда. Этуш на моих показах регулярно перевозбуждался, требовал опустить занавес, грозил отчислением. Но я прилежно выполнял "школьную программу", участвовал в фирменных вахтанговских капустниках, поэтому меня не выгнали.

- Все-таки что крамольного вы практиковали?

- Я делал психоделические спектакли с безумной музыкой, сумасшедшей композицией, нечеловеческими актерскими выпадами. Мой Отелло был затянут в белое трико и задрапирован огромным красным плащом - я ползал по сцене, кромсая ножом зловещую куклу, символизировавшую Дездемону, и рычал под фонограмму обрывки шекспировских монологов, дописанных мной самим. Мой Гамлет выглядел неким черным варваром с бешеными глазами и всклокоченной шевелюрой. Он носился с мечом под музыку Вагнера и сбрасывал прочих персонажей в огромную железную трубу, выжимая оттуда кровь, как из мясорубки, и испытывая страшную ломку, если она не текла.

- Считаете ли вы, к примеру, Жолдака своим соперником в пространстве театрального поиска?

- Нет. Меня никто не понимает. В русском и постсоветском театре я никого с собой не соотношу. Мы с Жолдаком говорим о разных вещах и на разных языках.

- Я вспомнила о нем лишь потому, что он, как и вы, совершает экспансию в сопредельные виды искусства. Но если вы используете на сцене видео, то он имитирует гламурную фотографию. И оба вы скрещиваете театр с перформансом.

- Это не повод для сопоставления. Его театр не имеет к моему ни малейшего отношения. Я к практике Боба Уилсона не апеллирую - меня больше интересует опыт Кармело Бене.

- Но в отличие от ваших постановок, не содержащих никакого месседжа, в финале жолдаковского "Гамлета" (к примеру) после всех умертвий разражается шумная развеселая помывка с шайками и мыльной пеной - вроде как радостное чистилище. И это читается как ответная реплика Шекспиру.

- Да какая там реплика, о чем вы говорите? Чисто спекулятивный ход.

- Однако концепция налицо: все кровавое и страшное было сном; умершие пробудились к истинной жизни; из "быть" и "не быть" можно смело выбирать небытие, поскольку за ним открывается веселое непафосное бессмертие.

- Больше всего в искусстве я ненавижу, когда возникает возможность толкований. "Чистилище", "бессмертие"!.. Вы три часа сидели и терпели это говно, чтобы посмотреть финальный хэппенинг, сделанный хорошо и весело... на уровне "Сноу-шоу" Полунина? Но каким образом он оправдывает убогий харьковский сюрреализм Жолдака, мне непонятно.

- То есть для вас смысл сценического высказывания не важен, главное -трансляция энергии?

- А что такое "смысл"? По-моему, смысл равен чувству. Если чувство разбужено, значит достигнут и смысл. Смысл - это когда тебе открывается что-то, чего ты не испытывал прежде. А если тебе лишь подтверждают мизансценой твою собственную догадку - это не смысл, это отстой. Каждый из моих спектаклей представляет собой ритуал: действие, провоцирующее чувство. Не надо понимать происходящее, нужно испытывать эмоции. Вот скажите, вызывает у вас иронию девушка-стена из "Сна в летнюю ночь"?

- Пожалуй, нет. Но это очень красиво, когда из проступающего под бинтами рта женщины, распятой на картинной раме, изливается алая кровь. Правда, несколько раздражает, что у меня постоянно расфокусировано зрение: действие-то происходит еще и на экране. Непонятно куда смотреть: мне некомфортно, а вы садистским образом отказываетесь расставить хоть какие-то акценты.

- О каком комфорте вы говорите, когда искусство - это труд? А для начала любознательному зрителю неплохо было бы усвоить, что существует психоделическая стилистика. "Сон в летнюю ночь" мог бы выглядеть вообще статично, вообразите: несколько персонажей сидят по периметру сцены и медленно засыпают в течение часа. Такое высказывание было бы мне гораздо ближе, чем тысячи раз переигранная, избитая, никому не нужная пьеса "с месседжем". К тому же человек на сцене мне в принципе неинтересен. Если там хоть немного пахнет человечьим духом - меня тошнит. Но в моих спектаклях действуют не тени, а реальные персонажи, просто это нечеловеческие существа. Кстати, то, что позволяет нам полюбить ужас и преодолеть в себе человека, как раз и называется искусством. Искусство может быть обнаружено везде. В том числе - и в жизни.

- Нечеловеческие существа в жизни - это кто?

- Самоубийцы, великие люди, тираны, герои, адекватно воспринимающие жесткость бытия и существующие по его подлинным законам. Взять хоть того же Иисуса Христа.

- Вы уверены, что это имя уместно в одном ряду с тиранами и самоубийцами?

- А в чем их различие? Ну разные тексты произносили, в разных пьесах играли. Но поступки Христа были не человеческими.

- То, что параллельно с собственными кровавыми мистериями вы играете в почтенном академическом театре, - это некий компромисс?

- Я никогда не просчитываю ходы, не выстраиваю имидж, не стремлюсь "позиционироваться". Просто есть режиссер Паша Сафонов, который предложил мне роль Треплева в "Чайке". Почему я должен отказываться? Пусть даже меня не слишком занимает традиционный театр, зато интересует собственный тренинг. Большие паузы порождают опасность заговорить на языке банальности. Язык метафизического театра, разработкой которого я занимаюсь в собственных спектаклях, требует совершенствования. Чем чаще высказываешься, тем шире открываются перспективы фантастического бытия. Если высказываешься редко, то видишь меньше, а видеть - очень важно.

- В каком смысле "видеть"? Вы что же - визионер? Наблюдаете в процессе творчества мистические картины, которые воспроизводите на сцене?

- Конечно. Спектакли и фильмы - это мои визионерские фантазии. Но они требуют и соответствующего зрителя, способного, в отличие от рядового обывателя, не только глазеть. Видеть - это самое трудное. Для того чтобы что-то увидеть, надо научиться разговаривать на языке разрушения. "Разрушение" - эстетическая и философская метафора, означающая возможность уйти за пределы обыденности.

- Но что именно вам таки хотелось бы разрушить?

- Я готов уничтожить все, что попадает в зону творчества, в зону художественной проекции моей личности. Любой предмет для меня является не тем, за что себя выдает. Чтобы проникнуть в его тайну, в его запредельную сущность, надо его разрушить. Художник работает с болью. В принципе все бессознательные рефлексы - художественны. Но общество, в котором растет ребенок, делает все, чтобы он не стал творческой личностью, поскольку если все бросятся заниматься искусством, некому будет возводить дома и работать на заводах. Так что мораль и вся этическая структура общества строятся на том, чтобы уже в детстве подавить в человеке художника, отвратить от мира воображения.

- Говорят, артистическая среда потихоньку срастается с гангстерской. К вам криминальные персонажи не липнут?

- Наши гангстеры - люди туповатые, думаю, мой театр им не интересен. Ну а их "театр" не занимает меня. Вот если б это были настоящие свирепые звери, которые не умеют лицемерить... А эти сегодня убивают - завтра в церковь идут грехи замаливать. Такие посмотрят мой спектакль и, чего доброго, осуждающе воскликнут: "Это что за сатанизм?"

- А правда, что у вас тьма поклонниц?

- Хотелось бы, чтоб было больше.

- Чтобы ими манипулировать?

- Так ведь ради благого дела - ради искусства. Иногда я даже шантажирую девушку: на какой-то стадии отношений заявляю, что незачем нам общаться, если она не хочет попозировать мне перед камерой. Некоторые соглашаются. А некоторых и уговаривать не надо... Если я снимаю фильм, то уже в момент знакомства смотрю на женщину не как на объект, с которым буду спать, а как на актрису, которую буду снимать. Прикидываю, что может из нее получиться в кадре.

- Так вы, выходит, и частной жизнью-то не живете: по уши погрязли в своем искусстве?

- Выходит, не живу. Мне тридцать два года, но ни жены, ни детей у меня нет. Да в общем-то, и не дай бог: стоит их завести, как воцарятся уныние и скука.

- Из среды радикально настроенных критиков раздаются голоса, что хорошо бы отобрать у Дорониной ее МХАТ имени Горького (поскольку театр отстойный) и отдать прогрессивной режиссерской молодежи. Если б вам предложили этот бункер, вы бы взяли?

- Какой то есть бункер?

- Здание на Тверском приватно дразнят ставкой Гитлера - архитектура там специфическая...

- А, ну да... Конечно взял бы, почему нет?

- То есть для вас тот факт, что у кого-то отберут, - не препятствие?

- Знаете, не так давно в Германии два ведущих театра были переданы людям, которым еще вчера было нечем прикрыть голую задницу, - тем, кто прозябал в сквотах, в андерграунде. А динозавры, руководившие этими театрами прежде, получили какие-то периферийные труппы. То есть нельзя сказать, что ветеранов выбросили на помойку, - им предложили работу...

- А как вам нравятся кандидатуры Чусовой с Серебренниковым, которых те же критики ведущих изданий продвигают на роль лидеров нового поколения?

- Я не вижу, чем спектакли Серебренникова отличаются от спектаклей Дорониной: на тех и на других мне одинаково скучно. И здесь, и там бегают по сцене похожие персонажи, от которых похоже разит человеческими взаимоотношениями и проблемами. Просто если у Дорониной это проблемы гетеросексуалов, то у Серебренникова преобладают гомосексуальные, но какая разница? Там и там психология, там и там люди. Это не есть предмет искусства. Искусство должно возвышаться над человеком, уходить от него, переноситься в другой мир, другое измерение.

- Слушайте, вы весь такой бескомпромиссный, но невозможно же не понимать, что абсолют в творчестве недостижим. Это та же история, что произошла с Калигулой (роль которого вы, кстати, кажется, начали репетировать в пьесе Камю).

- При чем здесь Калигула?

- Он же хотел достичь невозможного, уничтожая живых людей, раздражавших его своим ничтожеством. Вот это я понимаю - мощное стремление к абсолюту, попытка утвердить его ценой крови. Но даже он потерпел поражение. А вы-то тем более не можете себе позволить проливать на сцене реальную кровь и вынуждены ограничиваться свекольным соком. А значит - абсолют в творчестве недостижим.

- Так я и не Калигула, у меня другая миссия... Нет, театр все-таки может дать гораздо больше, чем кажется. Смерть на сцене способна шокировать сильней, чем в жизни. В жизни она порой приедается, становится обыденностью, а в искусстве всегда будет вызывать вопрос "почему?". Пьеса "Калигула" послужила автору эстетическим полигоном для проверки философских умозаключений... Вы читали "Человек бунтующий"? Я-то проглотил почти что в детстве - чуть ли не сразу же после "Приключений Буратино". И немедленно понял, что человек бунтующий - это я. Что касается собственно Калигулы, то мне интереснее он сам, чем его поступки. Мне важно не то, что он убивал, а то, как он выглядел при этом. Мне интересно играть его как праведника, а не маньяка.

- Помимо работы в театре вы, как уже обмолвились, делаете любительские фильмы, не ограничиваясь приколами вроде "Анти-Тайда". Что вам нравится в этом процессе?

- В кино получаешь удовольствие от тех вещей, которые изобретаешь сам. С другой стороны, я не навязываю актеру собственных решений, мне любопытно, что он сам мне предложит. Как режиссер я готов выходить на площадку с совершенно пустой головой, у меня нет никаких идей... и слава богу. Мне важно, чтобы действие было правдивым и органичным. Если я начну что-то навязывать, актера это зажмет.

- Что вы думаете о соотношении творчества и эроса?

- И то, и другое - мир чувств. Секс для меня - прежде всего форма общения, позволяющая проявить индивидуальность. Что касается искусства, то я не признаю разделения на порно и эротику. На самом деле границы не существует: поцелуй может быть таким же порнографичным, как акт соития.

- А если бы вам понадобился акт любви, к примеру, на сцене, то вы бы его спокойно осуществили?

- Не уверен, что актеры на это пойдут, хотя...

- Но ведь вам как режиссеру, реконструирующему мистериальный, ритуальный театр, это вполне может потребоваться.

- Во всяком случае, в моем кино я это делал. Скажем, фильм "Маяковский", который сейчас заканчиваю, вполне можно назвать порнографическим с точки зрения обывательской критики. Например эпизод с монашкой, которая садится и писает, а при этом подробно видны гениталии, - по-моему, один из самых красивых в фильме.

- А Маяковский у вас, часом, не вуайер?

Нет. Но в фильме есть сцена, когда горничная заглядывает в замочную скважину и видит его в состоянии галлюциноза. Через него она наблюдает видения, в которых поэт воображает себя тибетским монахом-самураем. Еще Маяковскому чудится полный номер проституток, с которыми он обращается так, будто каждая из них как минимум пресвятая Дева Мария. А когда он совершает самоубийство, горничной мерещится, будто он по-самурайски вспарывает себе живот, хотя при этом слышен звук выстрела. И кровь сквозь замочную скважину брызжет ей в лицо.

- Можно ли из фильма понять, как вы трактуете смерть поэта?

- Я вообще ее не трактую. Честно говоря, мне неинтересно, отчего он умер.

- Я же спрашиваю не о подлинных причинах...

- Для меня не важны причины. Важны лишь поза и звучание.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Владимир Забалуев, Алексей Зензинов, Hot DOC, или Некоторые предпочитают погорячее /21.04/
Одно из главных обвинений, которые можно услышать в адрес документального театра: "Здесь, прости, Господи, такую нецензурщину вывозят, у кочегаров уши сворачиваются".
Майя Мамаладзе, Драма чрезвычайной ситуации /21.04/
Трудно требовать четкого позиционирования от автора, ждать проповеди со сцены театра-храма, когда в зале царит полный хаос в умах и из зрителей представляет себе истину по-своему.
Владимир Панков, У каждого спектакля свой звук /20.04/
Сейчас в России, пусть и с запозданием, начался возврат к нормальному синтетическому жанру. Везде - не только в театре, но и в музыке, причем даже в попсе.
Дина Годер, Дикая кошка Катерина /20.04/
Президент побывал на премьере "Грозы" в "Современнике". Так и жди после этого в театр новых высоких гостей, которые стремятся не отстать от главного, а то и подарков каких-нибудь или наград надавать. Зря что ли Путин пришел на спектакль прямо в день рожденья Чусовой?
Нина Чусова, Актер, имеющий твердые убеждения, - это кошмар /19.04/
Для меня понятие "гроза" - очень красивое, мощное. Взрывается сгусток накопившейся энергии, происходит катарсис. Вообще люблю театр, который действует как психотерапевтический акт.
предыдущая в начало следующая
Владимир Епифанцев
Владимир
ЕПИФАНЦЕВ

Поиск
 
 искать:

архив колонки:





Рассылка раздела 'Театр' на Subscribe.ru