Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Сеть | Периодика | Литература | Кино | Выставки | Музыка | Театр | Образование | Оппозиция | Идеологии | Медиа: Россия | Юстиция и право | Политическая мысль
/ Обзоры / Театр < Вы здесь
Метафизическая вертикаль
Дата публикации:  20 Октября 2004

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Первая половина октября была отмечена целым рядом глубоко символичных событий. В Париже в лице последнего большого философа Запада Жака Деррида скончался постмодернизм. В России отмечалось 190-летие поэта Михаила Лермонтова, и Владимир Агеев спектаклем "Маскарад" в театре "Сатирикон" манифестировал возрождение метафизики.

Случилось так, что для авторов чтение критических рецензий на премьеру "Маскарада" предшествовало походу в театр. Итог этих двух событий описывается расхожим, но оттого не менее парадоксальным прутковским афоризмом # 106: "Если на клетке слона прочтешь надпись "буйвол", не верь глазам своим". Парадокс в том, что Алексей К.Толстой и Жемчужниковы brothers то ли по небрежности, то ли оставляя читателю свободу выбора не указали, какой факт зрительной перцепции следует ставить под сомнение - слона в клетке или надпись "буйвол" на табличке?

Обзор рецензий на "Маскарад", который только что вышел в "РЖ", дает лишь приблизительное представление о той критической пурге, которая закрутилась вокруг агеевского спектакля.

Табличка на клетке

Театр начинается с вешалки, правильная театральная рецензия - с характеристики режиссера. Владимира Агеева наиболее доброжелательные критики аттестуют как зануду, мизантропа, имитатора. "Агеев - это такой Режиссер Режиссерыч. Смотришь и ясно представляешь себе, сколько дум создатель спектакля передумал, сколько умных (и неумных) статей о Лермонтове прочитал, сколько книг по истории театра проштудировал, сколькими жанрами попытался овладеть, скольких артистов - стилизовать". Логический вывод: "Спектакль лишний раз доказал: между настоящей режиссурой и скрупулезно составленной антологией театральных приемов разница примерно такая же, как между гением и графоманом" (Марина Давыдова. "Символизмом по романтизму", "Известия").

От карающего пера критики не ушли и актеры. "У Арбенина зачес назад, у Казарина вперед. Казарин оглушительно хохочет и истошно вопит, а Арбенин носится по сцене, как неугомонная мартышка" (Елена Ямпольская, "Невеликодушные рогоносцы", "Русский курьер"). "Актеры не интонируют, не делают смысловых акцентов и вообще не проживают текст своих ролей" (Марина Шимадина. "Маске рад, актерам - нет", "Коммерсант"). Впрочем, за все грехи отвечать опять-таки режиссеру - актеры "великолепно зарекомендовали себя в предыдущих спектаклях театра, но, попав под начало к Владимиру Агееву, как-то сразу растерялись" (М.Шимадина).

Музыка, вне сомнения, плоха - "стилизованная "попса" вездесущего Владимира Панкова", "сладкая музычка в духе советских лирических кинокомедий 50-х" (Алена Карась. "Арбенин в райском саду", "Российская газета"). Хореография, естественно, убога, а работа художников по костюмам за гранью хорошего вкуса ("Хэллоуин").

Чтобы окончательно убить театральный продукт, нужно навесить на него ярлык. Повторяемость эпитетов наводит на подозрение, что критики вырабатывали позицию, распивая попарно коньяк в буфете. "Разухабистая вампука" (М.Давыдова) и "развесистая театральная вампука" (Ольга Егошина. "Демоны из папье-маше", "Новые известия"). "Арбенин "косит" под Киркорова, а Нина - под Орбакайте" (Александр Черный. "Лермонтов, но про Монро", "Московские новости") и "Агеев обряжает драму Лермонтова в крикливо-яркие костюмы, точно соперничая с самим Филиппом Киркоровым" (А.Карась).

Разобравшись с живыми людьми, критики смело бросаются на защиту поруганной памяти великих мертвецов. "Если... вам всерьез дорога и не понаслышке знакома поэзия Лермонтова, тогда, пожалуй, на этом спектакле вам придется трудновато" (А.Черный). "Агеев пародирует и юродствует, не испытывая никакого пиетета перед знаменитой русской трагедией, на основе которой когда-то Мейерхольд создал свое исполненное мрачной красоты пророческое сочинение" (А.Карась).

Картину единодушия несколько портит литературный критик Андрей Немзер. Обратившись к жанру театральной рецензии (точнее, эссе о Лермонтове и Агееве), он неожиданно отождествляет поэта и режиссера. При этом Немзер позиционирует Михал Юрича как родоначальника российской попсы: "Демон с опаленными крылами и салонные анекдоты. Ад и сплетни о костюмированных сборищах. Ангелы, шулера и страсти. Теперь такое месиво доброжелатели называют "постмодернизмом", а недоброжелатели - "попсой" ("Своя своих познаша", "Время новостей"). По его мнению, юный Лермонтов (в отличие от зрелого Немзера) смог бы оценить агеевские "попсовые" "постмодернистские") придумки, нежданно приводящие к стопроцентному аутентизму. Тот Лермонтов, что грезил о заходящемся аплодисментами зале Александринского театра, ликующих откликах "Северной пчелы", восторге светских львиц, бессильной зависти литературной братии и перстне от государя, точно бы одобрил".

Зверь в клетке

Спустя два дня после спектакля раздвоение личности от тотального несоответствия прочитанного увиденному сошло на нет, осталось только неудержимое веселье.

Потому что а) "Маскарад" Агеева - лучший на сегодня московский спектакль большой формы; б) актеры - блистательны; в) музыка "Пан-квартета" соответствует духу пьесы и при этом глубоко авангардна, а если и заслуживает имени "попсы", то не более чем, например, "Гоголевская сюита" Шнитке; г) затраты на оформление (редкий случай!) оправданны до последнего рубля/цента; д) хореография традиционно успешна: "Сатирикон" - один из немногих репертуарных драматических театров Москвы, где хореография не вызывает чувства неловкости и жалости; е) Константин Райкин - мудрец, который выжидал свой час дольше Табакова и Волчек, зато теперь одним рывком обогнал коллег-конкурентов.

Режиссеру можно предъявить массу мелких претензий и пожеланий, но, во-первых, Агеев известен своей способностью доводить спектакли до полной готовности (такова судьба его "Пленных духов"), а во-вторых, и это главное, уровень режиссуры Агеева, объемность театрального действа, выстроенного на гигантском зеркале сцены, снимают саму необходимость такого обсуждения.

В отрыв!

Крестовый поход критиков на "Маскарад" можно было бы списать на очередную коллективную травлю, которыми богата театральная жизнь Москвы, но конспирологическая версия представляется слишком простой. Похоже, одна из причин в том, что "занудный" Агеев идет к успеху у зрителей и последующим вынужденным призам в обход корпорации театральных обозревателей.

Вообще, реакция публики, не в пример реакции критиков, на спектакле, где нам довелось побывать, была совершенно адекватной. Из огромного сатириконовского зала в первом действии ушел один мужчина, в антракте - еще трое. Остальные сосредоточенно смотрели и переживали.

К слову сказать, критики это заметили и не преминули отделить себя от аудитории: "Маскарад" в постановке Владимира Агеева - это, по справедливому замечанию одной малолетней зрительницы, "прикольный" спектакль. Он полностью подтверждает репутацию "Сатирикона" как молодежного театра и, безусловно, интересен зрителям, для которых поход в театр сам по себе экзотика. Сколько-нибудь насмотренному театралу здесь скучно до зевоты" (Е.Ямпольская). "Этот актерский аттракцион хорош для театральных неофитов, зрителям поопытней такие выкрутасы скучны и неприятны. А вот подростки от агеевcкого "Маскарада" должны просто ахнуть и в тот же вечер кинутся читать и перечитывать Лермонтова, так все в спектакле ярко, кинематографично и современно. Настоящий мистический триллер, а не текст из школьного учебника. Да еще так шикарен, как самая пафосная дискотека" (Евгения Поливанова. "Властелин колец" Мишеля Лермонтова", "Газета.ru").

Современность формы преподносилась исключительно как опошление и низведение сакрального текста до уровня профанов, хуже того - молодежи. Режиссер, однако, придерживается прямо противоположного мнения и в интервью "Независимой газете" открыто заявил: "Я многое беру от дыхания современной культуры кино, поэтому я всегда разбираю пьесы на уровне блокбастеров сродни "Властелину колец", "Пятому элементу" (Григорий Заславский. "Блокбастер "Маскарад"). Еще раньше, в полуторагодичной давности интервью "РЖ", Агеев прямо сказал: "Я себя считаю режиссером фэнтези".

Критики попались на провокацию и в один голос написали, что "Агеев, конвертируя романтическую драму в популярное чтиво, подчиняется жанровым законам с упорством человека, который еженедельно ездит в Нескучный сад играть в хоббитов и эльфов" (Олег Зинцов. "В новом "Маскараде" добро побеждает зло", Ведомости от 14.10.). "В общем, все почти как во "Властелине колец". Такой вариант "Маскарада" на ура прошел бы в Голливуде, если бы у Агеева была возможность его туда представить" (Е.Поливанова). "Финал, достойный знаменитой киносказки Александра Роу "Кащей Бессмертный". Хотя зачем обижать Роу? Его сказки были куда занимательнее" (Глеб Ситковский. "Что сей нос значит?", "Газета").

С точки зрения театральных обозревателей, способность режиссера в полной мере (они это признают) использовать все достижения современной книжной и кинематографической культуры есть непростительное зло и нарушение общепринятой театральной конвенции. Между тем на практике все обстоит ровным счетом наоборот.

"Маскарад" Агеева - не просто первая со времен легендарного мейерхольдовского спектакля адекватная тексту Лермонтова постановка (все предыдущие спектакли и фильмы либо воспроизводили общие штампы плохо усвоенного романтизма, либо, как это было со спектаклем Н.Шейко во МХАТе, превращали "Маскарад" в сочинение то ли позднего Гоголя, то ли раннего Достоевского). У Агеева текст более чем полуторавековой давности звучит со сцены так, будто написан нашим современником, приятелем братьев Дурненковых, Курочкина или Вырыпаева, и транслирован с помощью сегодняшних способов коммуникации - "мылом", SMS-кой, MTV-шным клипом.

Сосновый кол в постмодернистский гроб

Сегодняшний бум фэнтези, о котором говорил Агеев, является отражением куда более глубинных процессов. Средний представитель "золотого миллиарда" интуитивно догадывается о близких переменах, о которых не желают думать политики, журналисты, политологи. Благополучные обыватели Запада не могут не чувствовать, что цивилизация движется к своему историческому концу, и если не им, то их детям придется столкнуться с чудовищными катастрофами и катаклизмами, из которых родится новый, невообразимо пугающий, а главное - чужой мир.

Смерть Деррида назвали концом постмодернизма. Возможно, часть легкомысленных российских интеллектуалов уже успела подразлюбить эту милую онтологическую схему. А между тем сам Деррида задолго до своего ухода из жизни уложил весь постмодернистский дискурс в короткое описание поминок по упорядоченной, осмысленной реальности: "Перед смертью я отдам приказания. Если ты не там, мое тело вернут с лагуны, сожгут и пошлют тебе мой прах, урну, бережно оберегаемую ("хрупкую"), но не заказную, чтобы испытать удачу. Таким будет послание от меня, которое придет уже не от меня (или послание, пришедшее от меня, его заказавшего, но еще и послание меня, как тебе больше нравится. Тогда тебе захочется смешать мой прах с тем, что ты ешь (утренний кофе, сдобный хлеб, чай в пять часов и т.п.). Проглотив некоторую дозу, ты начнешь цепенеть и влюбляться в себя, я буду наблюдать, как ты тихо продвигаешься к смерти, ты приблизишься ко мне в тебе с безмятежностью, о которой мы не имеем представления, с абсолютным примирением". (Жак Деррида. "Золы угасшъй прах". - Искусство кино, 1992, # 8).

Те, кому еще не тошно от этой выморочной колыбельной, могут продолжать свои бесконечные игры с разнообразно интерпретируемым, обезбоженным бытием. Для остальных агеевская постановка "Маскарада" стала радостным свидетельством, что постмодернизм действительно сдох. Так что даже если б спектакль оказался действительно провальным, Агеев все равно одержал бы победу.

Практически всем разгромным статьям присуща необъяснимо взвинченная тональность и обычно не свойственная газетной театральной критике тяга к философским рассуждениям.

В каждой второй статье с редкостным раздражением цитируются "заметки на полях", а на самом деле - манифест Агеева из программки спектакля. "Пьеса - Апокалипсис... Свет и Тьма... Арбенин и Нина - единственные носители и хранители Любви... От них должен возродиться человеческий Род... Поэтому дьявол тут как тут: Союз должен быть разрушен... Любовь уничтожена... Победа Тьмы... Завет Арбенина с Богом осуществляется через Нину..." Как оно на бумаге пишется, так и со сцены слышится: все торжественные возвышения букв, все мистические точки-точки из аннотации зеркально отразились в спектакле" (Г.Ситковский).

Почти все авторы наиболее эмоционально пишут о финальной сцене спектакля. "В последний момент закоренелый грешник успевает спастись: раз Нина ему не изменяла, значит, миропорядок не нарушен, Бог существует и жизнь прекрасна и удивительна. Арбенин в порыве просветления прощает своих врагов и воссоединяется с простившей его Ниной. И тут, как в кино, рушится мир зла: поверженный таким поворотом событий Неизвестный (Григорий Сиятвинда), выведенный в спектакле чистым сатаной, падает и корчится в страшных муках, а дьявольские статуи, украшавшие сцену во время всего действия, разваливаются, превращаясь в живописную груду металлолома" (М.Шимадина).

Собственно, и критики, описывая эту сцену, корчатся в страшных муках, как Сиятвинда. Их можно понять. Наша творческая элита по преимуществу атеисты, в лучшем случае агностики, иногда играющие в квазирелигиозность западного типа (где христианство понимается как светский гуманизм). И тут вдруг - какая бестактность! - им говорят, что есть Добро и Зло, что за деяния своим и на том, и на этом свете придется отвечать, а тем, кто хочет спастись, придется по примеру Арбенина простить "ненавидящих и обидящих".

Кстати, неготовность принять возрождение метафизики продемонстрировали не только критики, но и представители обычно чуткого к голосу времени движения "новой драмы". Как одни из отборщиков пьес для фестиваля молодой драматургии "Любимовка", можем свидетельствовать: самый мощный тренд года - небывалое количество мистических, символических, религиозных текстов. Но вместо того чтобы попытаться как-то этот процесс отразить, организаторы "Любимовки", а затем питерского фестиваля "Новая драма" сделали упор на вульгарную социальность и примитивный политический театр. В результате на "Любимовке" доминировала позавчерашняя эстетика, которую можно было бы назвать Колядой третьего розлива, а пьесы, представляющие реальные художественные тенденции развития драмы, затерялись на этом унылом фоне.

Ошибка Немзера в том и состоит, что он и Лермонтова, и Агеева записал в постмодернисты. Постмодернизм провозгласил конец метафизики и разрушение всякой иерархии; между тем и Лермонтов, и Агеев - метафизики в чистейшем смысле этого слова. Посреди посмодернистской пустыни Агеев и его друзья - при очевидной поддержке зрителя - строят новую иерархию ценностей, если угодно, новую метафизическую вертикаль. Собственно, Агеев сам об этом говорил: "Вообще, театр, который мне кажется современным, должен иметь внутри себя минимум три плоскости. В одной плоскости располагаются человеческие взаимоотношения, сюжет. Это горизонтальная плоскость. Во второй плоскости располагаются отношения с роком, с высшими силами. Это вертикальная плоскость. И третья плоскость связана с формой спектакля, его пространством, то есть с эстетической концепцией. Вот эти три плоскости я как конструктор могу моделировать и соотносить друг с другом".

По большому счету, новыми мистиками, новыми символистами, к которым причисляет себя Агеев, запущен процесс, аналогичный тому, который происходит в реальной жизни и реальной политике. Пресловутое строительство путинской общероссийской и бушевской глобальной "вертикали" - во многом пародийная, по большей части бездарная параллель строительству метафизической вертикали. И все же факт есть факт: распад целостной картины мира, продолжавшийся как в России, так и на Западе по меньшей мере последние лет двадцать, приостановлен. Надолго ли? Бог весть.

Лучше всех поняла и абсолютно точно (хотя и в негативном ключе) описала суть нынешнего поворотного момента М.Давыдова: "Агеевский выморочный мистицизм проще всего высмеять. Прежде, однако, стоит задуматься, каковы его корни. Все темы и приемы последнего великого стиля тут как тут - попытка перевести действие драмы в ирреальный план, разглядеть за сюжетом метасюжет, обнаружить за сиюминутным вечное".

Убрав из этой умной фразы дешевый скепсис, столь же умный читатель сделает вывод: Большой Стиль, о пришествии которого мечтали люди театра, возвращается, и возвращается на пару со своим непременным партнером - Большим Смыслом.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв ( )


Предыдущие публикации:
Дина Годер, Порадуйтесь за театр Райкина. А в "Современник" - сходите /19.10/
Премьеры первой половины октября: "Страна любви", "Маскарад", "Шинель".
Дина Годер, Новая, новее, еще новее... /30.09/
Во второй половине сентября столичные театры предлагают исключительно современные пьесы.
Дина Годер, Строго взыщем за несоответствие /17.09/
Московский театральный сезон открыт. "Сон в летнюю ночь" в театре Станиславского, "Воскресение. Супер" в "Табакерке", "Он был титулярный советник" и "Три сестры" в "Мастерской Фоменко".
Дина Годер, Будете довольны /17.08/
Главным фестивалем осени уже давно считается питерский "Балтийский дом". Несколько лет назад его стал догонять бедный, но амбициозный московский NET. А в самые последние годы в сентябре в Москве образовалась и рожденная в недрах "Золотой маски" "Новая драма". Так что предстоящая осень вполне укомплектована фестивалями.
Дина Годер, Чем сердце успокоится /19.07/
Если кто-то вам скажет, что к лету, когда утихают все скандалы, дрязги и пиаровская шумиха, можно, наконец, объективно оценить, чего стоил этот сезон, и выставить каждому спектаклю оценку в журнал, - смело плюньте ему в лицо.
предыдущая в начало следующая
Владимир Забалуев
Владимир
ЗАБАЛУЕВ

Алексей Зензинов
Алексей
ЗЕНЗИНОВ

Поиск
 
 искать:

архив колонки:





Рассылка раздела 'Театр' на Subscribe.ru